Всё, что, сейчас, содержит мой организм, несёт частицу жизни. Моей жизни. Пару лет назад я бы и не задумалась, что когда-нибудь счастья, буквально бьющего ключом, вдруг – не станет. Если бы мне сказали такое, я бы рассмеялась человеку, сказавшему это, в лицо. Тогда – но не сейчас. Сейчас – я осознаю, всю степень ответственности за каждый принятый, доселе, шаг. И с уверенностью могу сказать, что НИКОГДА не стану донором. Никогда не буду тем, кто подарит жизнь больному человеку. Потому, что в этом нет смысла. Он и, так, обречён, а иметь мою часть в себе – сродни самоубийству. Уж, пусть, лучше кто-то другой подарит РЕАЛЬНЫЙ шанс на счастье, чем я подарю РЕАЛЬНЫЙ шанс на боль. Это – как в той песне: «Я буду словом «БОЛЬ», тебе досталось «ИСПЫТАЙ».
Всё, что угодно, но – не это. Пусть, считают: эгоисткой, самолюбивой тварью, неспособной любить и сочувствовать чужому горю. Я приму это с: высоко поднятой головой и ясным умом. Я буду жить с этим. Буду жить с порицанием общества. Будто, я раньше по-другому жила… Но я буду знать. Буду знать, что не испортила чужую жизнь своим никому ненужным существованием.
Буду радоваться тому, что такой, как я, больше не будет.
Неподготовленным моя жизнь, уж, точно, не понравится. Стоит ли она новых жертв? Нас и, так, осталась немного на этой песчинке Млечного Пути.
Бабочка
Почему всё – так? Почему этот мир, так, тяжел и зол – одновременно? Каждый день он, так, и норовит прижать меня к земле, чтобы затоптать кучей: ботинок и туфель. Они пройдутся по мне и, даже, не заметят этого. Конечно. Ведь, свои проблемы и заботы – куда важнее чужих. Зачем слушать? Когда можно высказаться – и слить все проблемы на другого, а, потом, просто – уйти. А этот «другой», приняв на себя всё сказанное, потеряет себя и веру в себя. Пускай. Это – не так важно. Подумаешь, его, только что: использовали, сравняли с землей, окунули в грязь. Ничего. Грязь – полезна. Сами же, при этом, будут чисты.
Они и не представляют, как это трудно…жить. Жить и знать, что всё, что у тебя есть – это лишь твоя душа. Ум, тело, красота – перейдёт в чужие руки. Им без разницы, что скрывается за этой яркой окраской. Они считают её фольгой, за которой не может быть ничего интересного. Поиграли ей, использовали и выкинули, оставляя кому-то другому. Для них я, лишь, объект, служащий удовлетворению их потребностей – и ничего более… Они не пытаются узнать – и понять меня. Мои мечты для них – ничего не значат. Они поймают меня – и будут играть. Для них это – развлечение, для меня – подобно самоубийству. Перекрывая доступ кислорода, они будут смеяться, повторяя это: снова и снова; воображая, что они – повелители. Прикрывая глаза и сжимаясь, так, чтобы было меньше боли, я буду терпеть. Терпеть – и ждать окончания пытки, чтобы перейти к другому. А – что остаётся? У меня нет: прав и свобод, как у них. Хотя, последнее – есть, но куда в меньшей степени, чем у них. Моя свобода длится минут двадцать, а, потом: новые люди, новые пытки…
Порой, я сама загоняю себя в тупик. Попадая в коробку, которую они называют домом. Я ничего, тут, не знаю. Я, здесь, не была, но, уже, подсознательно рвусь к выходу. Хоть, это и, не так, просто. Усталость наваливается мёртвым грузом – и мне приходится скрываться в тёмных углах, но меня находят…находят и, уже, не отпускают. Двери, окна: закрываются, и я сажусь на пол, в надежде найти, хоть, один выход. Как бы хотелось слиться с ковром. Я бы всё отдала за подобного рода функцию, но…мне не дано. Я задыхаюсь в этой бетонной коробке. Стучусь об окно, пытаясь нащупать, хоть, небольшой приток свежего воздуха – выход, но его нет. Силы покидают и, вот, я, снова, на полу.
Находят в таком состоянии – и поднимают. Мне, уже, всё равно, лишь бы это закончилось быстро. Но ничего не происходит. Я слышу, лишь, как открылось окно, и на меня обрушился поток холодного воздуха. Я вздрагиваю. Он прикрывает окно – и несёт меня в прихожую. Как он быстро наигрался. Повезло…наверное. Распахивается дверь – и я, снова, сжимаюсь. Не понятно, что хуже: холод ветра или холод того, кто, сейчас, держит меня, а недавно закрыл в комнате? Он перешагивает через порог – и кидает меня перед собой. Холод, что был ранее – ничто, по сравнению с болью, которая пронзила моё хилое тельце. Какие же они все – мра*и!
Я пытаюсь привстать, а за спиной слышу стук двери – и удаляющиеся шаги. Какой смысл отдавать годы жизни, чтобы, потом, слышать эту звонкую тишину в свой адрес? Я, уже, не та, что была раньше. Раньше я была: милой, красивой, яркой; а – что теперь? Теперь – я сломлена. Как – духовно, так – и физически. За что мне это всё? В чём я провинилась, чтобы заслужить ежедневные лапанья – и посиделки на холодном полу? К чёрту всё! К чёрту: эту жизнь, этих пр*дурков; к чёрту меня… Я не хочу – так, не могу…
Подрываюсь и несусь в сторону дороги. Если ЕМУ наплевать на меня, значит – мы солидарны, и, уж, пусть, меня собьёт машина. Больше такой пытки я не выдержу. Ветер бьёт в лицо, отталкивая – и возвращая на место, но я не обращаю на это внимание. Мне всё равно, уже – всё равно. Я хочу свободы, хочу наконец-то взмыть в небеса без вечных: нравоучений и правил. Они все подрезают мне крылья. Они все пытаются меня: удержать и приструнить. Не в этот раз. Уж: лучше – в небо, чем – под землю. Я не боюсь смерти, никогда не боялась. Я искреннее её желала и, вот, теперь – моя мечта исполнится. Прощай, грешный мир. С меня достаточно, такой, жизни. Впереди фары.
Эти два огня всё: ближе и ближе ко мне. Мой убийца и суд: в одном лице. Встаю перед машиной и, даже, не пытаюсь сойти на обочину. Так – будет проще…так – будет легче. Сначала – будет больно, но это не продлится больше минуты, а, потом: спокойствие и вечность. Я уйду красиво, и никто этого не заметит. Да – и зачем? Они слишком большое значение придают смерти. Даже – больше, чем жизни. День рождение празднуется один раз в год, а день смерти по два-три раза в год. Два дня, семь дней, сорок дней… Странно это. Жить, чтобы, потом – «отмечать» смерть… Родительское воскресенье.
Они ездят на кладбище к родителям и стоят: у бугорков и холодных камней в почтении, а на следующий день, уже, и не вспоминают об этом. Всё когда-то забывается… Человек, который жил, да, жил бы, но в один миг его не стало. И, вот, он, уже, в окружении цветов лежит в одной части коробки, чтобы потом его закрыли другой. Парадокс. Как – жили, так – и умерли. В коробке. Что – при жизни, что – при смерти. Можно выбрать: любой цвет, оформление, содержание. Будто, это имеет какое-то значение, именно – для умершего. Это – при жизни надо понтоваться, а в момент смерти все эти: блёстки, бархат, рюши, хренюши ни к чему. Зачем они? Ведь, всё равно коробка окажется под землёй и её, там, никто не увидит. Кроме червей, но и им это надо – не больше, чем умершему; если, вообще – нужно. Ходил по земле – она тебя и накрыла. Как бы высоко они не взлетели, в итоге – лягут все на одну глубину. Я буду лежать на дороге, ведь… Поток ветра.
Машина проезжает меня и несётся дальше, а я прижатая к асфальту. Кручусь в агонии. Лепёшка. Так – я выгляжу, сейчас. Моё тело изуродовано, кое каких частей не хватает, да – и нужны они, сейчас? Внешний вид волнует, только – их. Для меня же это – пустышка. Я ничего не чувствую, ничего не вижу. Дыхание сбито, сердце, всё, реже в такты, пара секунд – и моя свобода обнимет меня в лице смерти. Темнота накрывает меня, но в голове всё же успевает пронестись мысль: «хоть, один раз те, кто давят нас колесом – помогли, а не убили понапрасну».
Улыбка
Звонок. Опять. Одна и та же мелодия – каждый день. В одно и то же время. Почему же ты такой пунктуальный?
Прикосновение к экрану и наступает тишина. Пустой, мутный: взгляд устремлён в потолок. Руки свешены с кровати, касаются пола. Голова последние секунды впитывает мягкость подушки, ноги запоминают тепло одеяла, чтобы, затем, коснуться холодного пола. Ковёр не греет нисколько.
Порой, кажется, что за ночь он успевает промерзнуть, так, что, даже, покрывается льдом. И, вот, по этим ледяным иголкам-ворсинкам она и должна идти каждое утро к окну. Сеанс иглоукалывания заканчивается, когда девушка касается рукой пластиковой палки и, прокрутив её, открывает жалюзи на одном из окон.
Этот город никогда не станет: родным и любимым. Данные функции не предусмотрены в инструкции по эксплуатации. Он, так, и останется местом жительства, без: добавлений и красивых эпитетов. А – жаль! Ведь, он, вполне, мог, как и все остальные, занять место, куда глубже. Где-нибудь в сердце. Но, так, вышло, что он уже давно имеет место, в куда более глубоком месте, нежели сердце. В печёнках! Этот город находится, именно, там.
Ненавистный городишка, с кучей: баров, клубов и магазинов. На которых висят эти гр*банные таблички с яркими названиями. И почему-то все они светят, именно, в это окно, напротив которого стоит девушка. По сути, как раз для этого – и были куплены жалюзи. Иначе, избавиться от «дневного света» ночью – нельзя.
Город без забот. Город, притягивающий: алкоголиков и кутил, готовых душу продать за очередной «хлеб» и очередное «зрелище».
Ядовито-жёлтый свет, с примесью розового и ярко-режущего голубого, врывается в темноту комнаты – и зависает на потолке.
Напоминает зебру. Радости не приносит. Мёртвое животное-лепёшка на потолке вызывает, лишь, омерзение – и очередной приступ озноба. Или это – открытое окно?
Мурашки пробегают по телу. «Гусиная кожа»: так, вроде, говорила бабушка.
По дороге проезжает машина и фарами освещает стену, краем зацепив кровать. За спиной слышится мычание и непонятные звуки, больше напоминающие вой подбитого зверя. Спит. И это, при условии, что будильник проснувшейся разбудил её на тридцать пять минут позже. Что за магия? Как ей удается засыпать за считанные минуты?
Тишину разрывает глухой удар, и девушка невольно охает, отпрыгивая от окна. По стеклу, сверху-вниз, спускается листовка. Очередная реклама «любимого» города. Некая «зазывалка». «Приезжайте и получите всё!»: так, вроде, вещает ТВ и прочие приборы, передающие СМИ. Люди слетаются сюда, как пчёлы на: сладкое или солёное, и ждут чего-то сказочного. Верят всему, что говорят, и надеются получить всё, что им обещают. Но, как это ни грустно, частенько забывают, что всё в этом мире имеет свою цену.
Стараясь передвигаться, как можно тише, девушка открывает двери шкафа и изымает одежду. Обычный, среднестатистический комплект этого, продушенного смогом и пропитанного духотой, городка. Идеально выглаженная и опрятная тёмная одежда с минимальным количеством аксессуаров. Верхушки власти делают всё, лишь бы никто не выделялся из общей массы. Зачем давать очередной повод для революции и смены власти? Лучше мы вернём тоталитарный режим и заставим людей ходить строем в одной и той же одежде. Как же претит эта власть и гнёт!
Кое-как, спустя минут десять-пятнадцать, одежда оказывается на теле. Полностью застегнутая и, ещё раз, выглаженная, но, уже – руками. В темноте тяжело понять, где находятся швы: на теле или снаружи, и не надета ли рубашка шиворот-навыворот. Оставалось надеяться, только, на тактильное чувство своих пальцев и память (вечером одежда висела на вешалке в нормальном виде и вывернутая правильно). Если, только, Барабаша…но это – глупости. Об этом, даже, думать не стоит.
Чистые и расчесанные: волосы завязаны в конский хвост и покрыты двойным слоем лака. Чтобы ни одна волосинка не выбилась из причёски. И, не дай Бог, не испортила процесс обучения. У преподавателей на эту тему «пунктик».
Пары химии не сразу покидают стены комнаты, так что, в то время, пока, накладывается: серая и тёмная косметика на лицо, в адрес собиравшейся из-под подушки летят нелицеприятные комментарии. А, только, вчера были жалобы на заложенный нос.
Под конец нанесения грима поправляется пиджак – и полы рубашки. В руках оказывается сумка и, тут же, повисает на правом плече, зазвенев металлическими замками.
Вновь – раздается мелодия. Отключается.
Пластиковая поверхность исчезает в закромах кожаной сумки. У двери слышны тихие шаги. Пальцы не слушаются – и долго не могут поймать защёлку замка. Проходит несколько минут, прежде, чем им, всё-таки, удаётся обхватить металлическую защиту и повернуть её. Дверь открывается – и с лёгким скрипом затворяется.
Кожаные ботфорты тянут и сдавливают ноги, но, уже – не так сильно. В этот раз – терпимо. Пластырь не даёт, снова, разодрать кожу.
Слышен тихий топот. Проверка на способность к хождению. Проверка пройдена. Поправляется сумка – и из неё изымаются деньги. Легко прозвенев, они перекладываются в другую руку. Подсчитываются – и исчезают в кармане штанов.
В зеркале отражается тёмный силуэт с подрагивающим хвостом. Ни один источник света не зажжён. Ночь продолжает царить в доме, больше напоминающим дом с приведениями, нежели – жилое помещение. По полу бегают лучи фар. Луна с неба следит за всем происходящим, особое внимание, уделяя девушке, перепроверяющей наличие всех предметов.
Убедившись, она потуже затягивает хвост – и проворачивает замок входной двери. Подъезд встречает её гробовой: тишиной и темнотой.
Она, практически, переступила порог, когда слышит голос из-за спины:
– А, как же, улыбка?
Повернувшись на голос, она видит ссутулившуюся женщину в старом протёртом: халате и переднике. На голове что-то напоминающее лепёшку – ей не идут пучки. На ногах старые тапки с оторванной подошвой. Нынче, не так, легко купить себе что-то лучше того, что ты имеешь. Обычно, это лучшее, казавшееся таковым на первый взгляд – оборачивается, лишь, худшим.
Её глаза блестят, в руках поблёскивает поднос. Гувернантка. Ни разу не получалось уходить тихо, не потревожив эту: милую и добрую женщину.
– Благодарю, Мари. Действительно. Совсем забыла.
Подойдя к женщине вплотную, девушка наклоняется над подносом – и окунает лицо в мутную жидкость чаши. Мелкие частички легкого волокна вздрагивают от волн, вызванных проникновением. Они повисают в воздухе. На доли секунды останавливаются, чтобы, затем, закружиться в сосуде – и направиться к лицу. Цепляясь друга за друга, будто – в хороводе, они начали слипаться между собой, образовывая полноценные волокна. Два, три, четыре: лоскута. И, вот, они, уже, объединяются между собой, чтобы создать полноценную ткань с небольшими вырезами. Покрыв лицо, она, тут же, соединяется с кожей, плотно прижавшись к ней – и стянув мышцы лица на скулах.
Приподняв голову, девушка рукой провела по лицу, отметив про себя кардинальность изменений. Прошло – всего ничего, пара минут, а лицо, будто, побывало у профессиональных косметологов-хирургов. Ни одной морщинки или намека на какой-либо чужеродный материал на коже. Тонкое волокно идеально подошло под бледную кожу девушки – и, буквально, вжилось в неё.
– Вот, теперь, намного лучше, – кивнула Мари.
Взглянув на неё, девушка кивнула в ответ. Приветливо и благодарно улыбаться было ни к чему. Улыбка и, так, была на её лице, оттянув уголки губ к ушам – и проецируя улыбку Мари. Перед глазами – уродливое подобие улыбающейся куклы с огромными глазами, а в мыслях – яркий текст с флаера, что недавно ударился о стекло комнаты снаружи:
«Смайли-таун. Здесь нет места грусти».
Демон страха
Если я и рассказываю вам эту историю, это, ещё, не значит, что в конце – останусь жива. Вам покажется это – странным. И, даже – сумасбродным. Знаете, до произошедшего – и мне всё это, казалось, неправдой. Но, опять же, только – «до».
Я пишу это по прошествии нескольких месяцев с момента, как сделала свой выбор в пользу одной из «противоборствующих сторон». Не боюсь быть осуждённой за неправильность своих действий. Не боюсь порицания со стороны всех: родных и знакомых. Не боюсь: ни того, ни другого. И на это есть совершенно обоснованная причина – меня для них нет на этом свете. Вы не ослышались. Но обо всём по порядку.