– Старая? Больная? Это вы о ком?
Дама в ответ весело рассмеялась, похлопав парня по руке.
Инне было немного неловко стоять рядом и словно подслушивать этот разговор двух друзей, что давно не виделись. Она уже хотела незаметно проскользнуть в подъезд, как услышала ласковый, но в то же время настойчивый голос:
– Вадим Вадимович, вы меня не представите этой юной леди?
Парень рукой дотянулся до Инны и привлек ее к себе.
– Голова садовая! – изрек он. – Я так обрадовался вам, что позабыл о приличиях. Изма Изральевна, познакомьтесь, пожалуйста, – Инна, моя девушка.
– Вы в своем уме? Как вы могли такое сказать пожилому человеку? – воскликнула Инна, когда они вернулись в квартиру.
– А что я должен был сказать? Это Инна, чужая невеста, сбежавшая из-под венца, перекантуется у нас месячишко-другой и съедет, так что ли?
– Чего у вас опять? – спросила Алька, обматывая полотенцем мокрую голову.
Брат тут же шагнул к ней и сдернул его.
– Ай, ты чего?
– Да не чего, а что! Сколько раз говорить? И я уже миллион раз повторял: не наматывай полотенце на голову после душа! Волосы потом плохо укладываются!
– Блин, больно! – рявкнула сестра. – Что случилось-то?
Вадим, не останавливаясь, прошел в кухню.
– Инн?
– Твой брат представил меня вашей соседке, Изме Изральевне, своей девушкой! – с нескрываемой злостью ответила она.
– Изма вернулась? Здорово! Я скоро! – крикнула весело Алька и выскочила из квартиры. Тут же вернулась, пролетела в гостиную, там что-то зашелестело, заскрипели дверцы серванта, и через несколько секунд, она уже выбежала из дома, что-то держа под мышкой, в том виде, что и была – в халате, полотенце и тапочках. Еще через секунду в соседней квартире раздался звонок, за которым последовал собачий лай, а потом веселый женский голос и совершенно счастливый Алькин визг.
Инна вздохнула. С каждым новым днем ее жизнь всё больше походила на авантюрный роман.
– Долго вы там стоять будете?
Девушка еще раз вздохнула и прошла на кухню. Вадим стоял к ней спиной и осматривал ободранные стены. Шея уже ощутимо ныла, а завтра предстоит долгий рабочий день. Нет, на сегодня хватит.
– Я могу вам объяснить, почему представил именно так, – сказал он, не оборачиваясь.
– Потрудитесь, пожалуйста. Не проще было бы представить меня вашей дальней родственницей? Какой-нибудь внучатой племянницей вашей двоюродной тетушки?
– Моя бабушка прожила в этом доме всю свою жизнь. Алька не просто так сказала, что соседи у нас многоуважаемые. Здесь что не квартира, то либо «Заслуженные», либо «Народные» артисты, есть академики, в первом подъезде живут муж с женой, они писатели. Пожалуй, из всего дома, только мы с Алькой не имеем никакого отношения ни к искусству, ни к науке. И все всех знают, потому что заселялись в одно время. Изма Изральевна – оперная певица. Насколько я знаю, ее очень любил Хрущев, а Берия даже клинья подбивал. Ее муж, Эммануил Маркович, известнейший дирижер. Правда, теперь он практически не ходит. Несколько лет назад его разбил паралич. Моя бабушка тоже была певицей, дед – из династии врачей. Они умерли в один день, бабушка пережила деда ровно на год. И кроме них у нас больше нет родственников ни дальних, ни ближних. Совсем никого. Круглые сироты.
– Разве так бывает? – проговорила Инна.
Парень посмотрел и усмехнулся уголком рта.
– До какого колена вам известны ваши, так сказать, корни? – спросил он.
Девушка призадумалась.
– По крови я знаю лишь о бабушке, которую мой прадед привез из Риги. Как говорила мама, она была сиротой. Немцы всех убили. Прадед со своим полком вошел в Ригу и подобрал маленькую отощавшую девочку. А накануне ему пришло письмо, в котором прабабушка известила его о смерти дочери. Вот он после победы разыскал маленькую Ингеборгу и вернулся в Ленинград уже с ней. По линии отца всё сложнее. Там вообще концов не найти. Он говорит, что его прадеда раскулачивали где-то на Волге. Дед воевал, но попал в плен и сгинул. Бабушка умерла в шестидесятом, отцу было семь лет. Из родных у него осталась только сестра, у нее двое детей от разных браков. Вот и все, – сказала она.
Вадим вновь усмехнулся.
Он знал свою родословную, правда, только по материнской линии, с одна тысяча восемьсот тридцать седьмого года. Его прапрадеда вызвали к Пушкину. Только предок не застал Александра Сергеевича живым. Спустя несколько лет он перебрался в Петербург. У него было двое сыновей. Один стал врачом, второй после окончания семинарии ушел в монастырь. Говорили, что родители ему не разрешили жениться на какой-то камеристке. Тот, что стал доктором, открыл частную практику и обзавелся семьей. Старшая дочь умерла бездетной. Скорее всего, из-за того, что муж был на тридцать лет ее старше. После его смерти, ей было уже тридцать пять, повторно замуж никто не позвал. Старший сын стал военным, погиб в русско-турецкую. Младший же стал военным врачом и спас не один десяток жизней. Он удачно женился, и у него было шесть детей: два сына и четыре дочери!
Первенцем была девочка. Она была удивительно хороша. Рано, но очень удачно вышла замуж. Вот только муж утонул спустя три недели после свадьбы. Она второй раз вышла замуж, но избранника подстрелили на охоте. Третье замужество продлилось три года, но девушку опять постигла неудача. Увы, брак не принес детей, зато карточные долги мужа стоили тому жизни. На тот момент ей исполнилось уже двадцать семь лет. Четвертая попытка, наконец, сделала ее матерью, но ненадолго. Мальчик умер от скарлатины в год, и несчастная наложила на себя руки в тридцать лет. Говорили, что красоты была неописуемой.
Вторым был сын. Ему не повезло, он женился на бездетной женщине и не развелся с ней до самой смерти. Бабушка Вадима утверждала, что любил он жену безумно, однако этот факт не помешал ему на стороне иметь внебрачного сына. Участь паренька была незавидной, умер в безвестности и нищете, не оставив потомка.
Третьей была дочь. Умерла родами, зато оставила после себя девочку. У той было двое сыновей. Оба военные, погибли в Гражданскую. Пятая ушла в монастырь замаливать грехи старшей сестры. Говорят, она была совсем некрасива. Приданное за нее давали маленькое, короче, итак бы никто не позарился. Шестая сбежала с каким-то бонвиваном. Потом до родителей дошли слухи, что та сгинула в борделе.
А вот четвертый сын унаследовал клинику деда и продолжил семейное дело. У него рано умерла жена то ли от кори, то ли от желтухи, но второй раз он не женился и в одиночку воспитывал сына, который пошел по его стопам. Когда началась Гражданская, у него было уже трое детей, и он остался в России. Дед Вадима родился в двадцатом году…
Семья Романовых. Семья, не имеющая никакого отношения к венценосцам, но заплатившая за фамилию огромную цену. В тридцать седьмом родителей деда расстреляли. Старшего брата сгноили в лагере. Средний отрекся от семьи и стал врачом. Он погиб в сорок втором под Сталинградом. Сестра, что была старше деда всего на два года, умерла во время Блокады. Сам он прошел войну от начала и до конца. В июне сорок первого он окончил третий курс медицинского. Так и стал военным хирургом. Его младшая сестренка умерла в шестьдесят восьмом. Была прекрасным окулистом. Вот только детей не было. После войны дед вернулся в Ленинград и разыскал бабушку. Еще до войны они решили пожениться. У бабушки была огромная семья. Их ветвь тянется чуть ли не с основания Петербурга. Вот только мужчин выкосила война, а женщин и детей – Блокада. Из всего многочисленного семейства осталась лишь она, ее старшая сестра с племянником, две двоюродные сестры и мать. А до войны насчитывалось пятьдесят восемь человек! У бабушки были младшие брат и две сестренки. Ей тогда было всего двадцать, и, видя, как гибнут близкие ей люди, собрала всех уцелевших детей и отправила в тыл, на юг. Вот только эшелон разбомбили немцы. Она песталась с сыном сестры до самой его смерти. Жил он бобылем, ни добра, ни детей не нажил. Две двоюродные сестры вышли замуж. Одна полностью отдалась карьере певицы, и на детях поставила крест. Умерла в конце девяностых. Вторая преподавала наравне с бабушкой в консерватории. Была потрясающей скрипачкой. Ее младший сын погиб в Афганистане, он был военным корреспондентом.
А старшая дочь жива, ей сейчас пятьдесят два. Это женщина, целиком и полностью посвятившая себя карьере, была раз пять замужем, но детей у нее нет. Она приезжала в две тысячи первом. Бабушка вызвала ее из Америки. Но вспоминать о ней Вадим не любил. На то были свои причины.
– Поженившись, дед взял фамилию жены, но это не спасло от репрессий. Его вскоре арестовали. От пережитого потрясения у бабушки произошел выкидыш. Вернулся дед домой только после смерти Сталина. Мать родилась в пятьдесят шестом, когда бабушке было уже тридцать шесть лет. Больше детей у них не было. Мать единственный ребенок. А у нее только мы. Алькин отец был талантливым скульптором. Его работами восхищались, но сам он воспитанник детского дома без рода и племени.
– У вас разные отцы?
– А по нам не видно? – вновь усмехнулся стилист.
– Но у вас-то есть род и племя?
Вадим засмеялся:
– Вот только вы на кореянку не походите совсем.
Инна смотрела на него, не отрываясь. Стилист всё еще улыбался, и только теперь она увидела у него на щеках ямочки.
– Что вы на меня так смотрите? – спросил он.
Девушка вдруг тоже улыбнулась, отчего заискрились ее голубые льдинки-глаза.
– Впервые вижу взрослого человека с ямочками на щеках. Забавно!
И стилист смутился.
– Правда, он обаяшка, когда улыбается! – раздалось от двери. – Ой, народ, я столько всего притащила! Идите, разбирайте!
Алька прошла в гостиную, брат поймал ее на входе и сдернул полотенце с головы.
– Ай! – взвизгнула та и попыталась достать парня ногой, но он лихо увернулся, правда, чуть не свалив Инну. Она вцепилась в него, пытаясь сохранить равновесие, так в обнимку они продефилировали несколько шагов. Алька смотрела на них с нескрываемым любопытством.
– Я что-то пропустила? – спросила она, улыбаясь. Инна тут же вырвалась из рук стилиста.
– Изма угостила? – как ни в чем ни бывало спросил брат, разглядывая подарки в руках сестры. – Да и вот еще что, завтра, мадмуазель Алиса, даже не смейте подкатывать ко мне с просьбой, уложить вам волосы!
– В глаз захотел? Где ты тут Алису увидел? А насчет волос завтра и поговорим, – сказала она.
– Даже не мечтай, – промурлыкал брат. – А что ты ей отнесла?
– Ты привозил кедровые шишки из Старой Ладоги и конфеты, которые я Марусе заказывала еще весной, – ответила сестра. – Видал такое!
Она подцепила двумя пальцами крохотный сундучок и открыла его. На ладонь выпали браслет и серьги с гранатами.
– Изма сказала, что это мне к тому черному платью, атласному. Которое отливает на свету бордовым.
– Я понял, – вставил брат.
– Тебе запонки, смотри, какие классные! Вот еще орехи и конфеты чешские. А это тебе Эммануил Маркович успел передать, когда я уже выходила. Натуральное чешское пиво! Изма Изральевна нас, конечно, всё равно спалила. Смешно да, мы для них всё еще дети. Она так и кричала: «Не смей спаивать ребенка!» А он ей: «Изя, ты сорвешь голос, а у тебя скоро приемная комиссия». Здорово, как же здорово, что Эммануил Маркович оклемался! Я так этому рада! Да, кстати, она на тебя жаловалась. Сказала, что ты ей запретил в этом году загорать, да? – спросила Алька, глядя на брата.
Тот рассматривал запонки и улыбался.
– Никогда про нас не забывают. Бабушки уж десять лет нет, а они всё так же пестуются с нами, словно мы школьники-сироты, – проговорил он.
– Да, с соседями нам повезло, словно лотерею выиграли. Так что насчет загара?
– Изме уже за восемьдесят, ей нужно опасаться ультрафиолета. Сейчас ее лучшие друзья – это широкополые шляпы.
– Вот еще что. Инна, это тебе, – сказала Алька и протянула брошь. – Я такой красоты отродясь не видела.
Брошь представляла собой изгибающуюся ящерку с янтарными глазками и россыпью знаменитых чешских гранатов по выгнутой спинке. Девушка повертела ее в руках и протянула обратно Але.
– Я не могу это принять, – сказала она. – Мне вообще не нравится эта авантюра. Я не могу быть вашей девушкой, вы же сами это понимаете, Вадим. Тем более принимать дары на этом основании. Вы ввели пожилого человека в заблуждение. Нужно извиниться и вернуть брошь.
– Что вы так переполошились, словно я вас под венец или в постель тащу? – вздохнул стилист. – Да, я представил вас своей девушкой, но не женой же! Да и с женой можно при желании развестись, а с девушкой расстаться. Когда вы решите уехать в Москву, я верну брошь Изме и скажу, чтобы она придержала ее до тех пор, пока я не встречу ту самую единственную. Вот и всё. Хватит воду в ступе толочь. Завтра тяжелый день.
С этими словами он, потирая ноющую шею, вышел из комнаты. Алька поспешила за ним.
– Онисама, а со скольки ты завтра работаешь?
– С утра.
– А конкретнее?
– А не скажу! – в тон ей ответил брат. – Я ж тебя знаю, встанешь на двадцать минут раньше меня, сваришь свой чудесный кофе и будешь предано смотреть мне в глаза. Меня начнет грызть пресловутая совесть, и я, в конце концов, уложу тебе волосы на работу! Так?
Алька молчала, потом заворчала:
– Бесит, я же не собака или кошка, что ты меня вечно за ушами чешешь? Брат!
– Я в душ и спать, пока, meine kleine Schwester! 2Guten Nacht!3
– Брат!
Инна же стояла в гостиной и рассматривала лежащую на ладони ящерку. Ее роман становился час от часу интересней и интересней. Вот только куда всё это приведет, непонятно.
Глава III. Тайны брата и сестры.
Утром следующего дня Инна проснулась от жужжания фена. Она застала брата и сестру в гостиной. Вадим стоял над сидящей Алькой и управлялся то феном, то расческой, укладывая малышке волосы. Инна поздоровалась, и увидела, каким довольным было лицо Али.
– Я всё вижу, – пробормотал брат, укладывая прядь, – если не сделаешь лицо попроще, так и пойдешь на работу.
– А я что? Я ничего! Я даже слова не сказала, – пробурчала она. Вадим щелкнул ее расческой по носу.
– Тебе пара уже корни подкрасить.
– Ну, это до выходных теперь.
– Я постараюсь сделать на неделе.
Аля в ответ вздохнула.
– Вадим, вас не затруднит зайти в оптику, где мы с вами были? – спросила Инна.
– Что вы хотите? – не отрываясь, спросил он.
– Там есть все мои данные после обследования, пусть сделают очки. Я буду носить их только дома. От линз глаза устают.
– Инна, вы противоречите сами себе, – вдруг сказал он, – начнем с того, что вы носили даже не просто линзы, а цветные, так как вам не нравился ваш натуральный цвет глаз. Как же вы с этим мирились?
Девушка, вторя Альке, вздохнула.
– Хорошо, это не совсем правда. Если я буду носить очки, то не так будет бросаться цвет моих глаз, такая причина вас устроит?
– А что не так с твоими глазами? По мне, так круто! Похожи на кристаллы льда, ага, брат? – проговорила хозяйка дома.
– Я ей уже об этом говорил, да только без толку, – пробормотал Вадим, – мне не трудно заказать вам очки, но за пределы квартиры вы в них не выйдите, учтите. Это раз. Я сам выберу вам оправу, а то, зная вас, могу предположить, что это будет нечто в стиле Ксении Собчак. Не всем идут темные, прямоугольные оправы – это два. И последнее, – тут он поднял на нее свои темные глаза, – пора избавляться от комплекса неполноценности. Большинство моих знакомых убили бы за такой рост, почти все – за волосы, и уж точно все – за грудь. Если вы сбросите вес, то можете смело идти в модели. У вас и осанка, и походка отличная. Когда не спотыкаетесь.
– Вадь, а она смутилась, – хихикнула Аля.
– Не верти головой! – тут же приказал брат.
Каждый день они ездили на работу, оставляя Инну одну в доме. Девушка готовила ужин, по мере необходимости убирала в квартире и всё. Вадим уходил в восемь тридцать, а возвращался уже после десяти. Алька работала официанткой в одном из самых дорогих и шикарных ресторанов. Открывался он в десять и закрывался в двенадцать ночи. Поэтому девушка работала или в дневную, или в вечернюю смены. Если работала до закрытия, то возвращалась домой на такси. Брат за этим следил строго.