– Нет.
– А почему мы тут сидим? Тебя не отпустили? Я могу сама сходить…
– Ты сама через дорогу не перейдёшь, красота моя, – сказал он, поцеловав девушку в висок…
Психоаналитик – это, конечно, посильнее пикников за городом и новогодних вечеринок, когда трезвым остался один только Матвеич. Идея явно не его, он и слова такого не знал до вчерашнего дня – психоаналитик! Неужели Антон прогнуться решил, умными фразами раскидался?
Из кабинета «нового сотрудника» вышла секретарша Зоя.
– Ты уже? – спросил Егор.
Секретарша фыркнула, сверкнула глазами, заметив руку Егора сжимающую кисть Лены.
– Личные дела отнесла, – сказала Зоя. – Можешь заходить… на приём, – добавила она с улыбкой.
«Зойка трахалась с Антоном, – мелькнуло в голове Егора бесполезное напоминание, – и ещё, кажется, с тем рейсфедерщиком…».
– Добрый день. Присаживайтесь пожалуйста…
«… Ну, и с Матвеичем, разумеется, от этого секретаршам никуда не деться и замуж выйти большая проблема… по тем же самым причинам».
Как будет «психоаналитик» в женском роде Егор не знал. В узком кабинете с единственным пасмурным окном сидела девушка. По всему было заметно, что сидеть за столом, заваленным папками с личными делами сотрудников ей совсем неинтересно, и непривычно, и скучно. Отпустив угол папки, девушка дала ей самостоятельно закрыться, рассеянно мазнула по оставшимся пока невостребованными папкам и, наконец,посмотрела на Егора.
– Мне называть вас по имени и отчеству? – спросила она. – Или можно только по имени? Я знаю, во многих фирмах сейчас принято забывать про отчество…
Голос выдавал её с головой: совсем молодёжная ещё, опыт работы – нулевой. Симпатичная. Какая-то запоминающаяся деталь была в чертах её лица, деталь сразу не запомнившаяся, не приготовленная, для того чтобы выскочить немногим позже в самый неподходящий момент. Это ощущение прошло, как только девушка отвела взгляд.
– Простите… Вы к нам… надолго? – осторожно осведомился Егор.
– Не знаю. Посмотрим, как вести себя будете, – ответила сказала девушка-психоаналитик.
– Кто? – не понял Егор.
– Вы.
– Я?
– И вы тоже…
Она вдруг рассмеялась – без причины, если вдуматься, но Егор не вдумывался, не заметил, как его губы растянулись в ответной улыбке.
– Я здесь ненадолго, – сказала девушка, став серьёзной. – Временно. Временный новый сотрудник – вот так!
– Оставайтесь, – попросил Егор.
– Ни за что на свете, – заявила девушка, для уверенности убрав волну волос за раковинку уха. Волосы были чёрными. Как крыло ворона.
– Оставайтесь, – повторил Егор.
– Не-а…
– Почему?
– Потому что вы женаты, а я не собираюсь выходить замуж.
– Откуда вам известно, что я женат?
– От верблюда.
– А-а, – протянул Егор. Повисло молчание.
«Ей здесь проходу не дадут, – размышлял он. – Тот же Антон… Или перхотный Марочкин влюбится… Сегодня же с кем-нибудь из наших в одной постели окажется – да хоть с Матвеичем!»
– А вы что заканчивали? – вдруг спросила девушка.
– У вас моё личное дело на столе лежит, – напомнил Егор.
– А я только картинки посмотрела, – признала она. – Пишут обычно таким сухим языком… Вам никогда не хотелось, чтобы всякие личные дела были написаны стихами?
– Хотелось, – не раздумывая, ответил Егор.
Девушка медленно подалась назад, на спинку стула. Угол освещения переменился. Новая сотрудница была до того миниатюрна, что теперь казалось, будто от стола её отделяет не менее километра.
– Вы сейчас солгали, – просто сказала девушка.
– Ага, – отвлечённо произнёс Егор. Только сейчас он заметил, что её больше глаза разного цвета: один – серый, другой – зелёный…
Здравствуй, Настенька.
Безумно рад встретиться с тобою вновь…
III
Проблема в большей степени могла заинтересовать штатного психоаналитика, в меньшей – обсуждалась персоналом «Соляриса». Во главу угла, темой номер один всегда будет стоять вот это: кто с кем трахается. Жизнь мало похожа на рассказ. Как трахаются – это бестолково и ограниченно, качество сексуальных контактов не привлекает столько внимания, сколько разнообразие в выборе партнёров. Считают обычно до десяти, а далее, как первобытные люди: много.
Женщин у Егора было много. И все они появились только после того, как он женился; даже после того как родился Пашка – они всё равно продолжали появляться, подобно изображениям на кусках фотобумаги, позабывчивости оставленные в ванночках с проявителем. Некоторых Егор извлекал вновь, некоторые оставались, разъедаемые до беспомощного и безвозвратно чёрного состояния. Позже, вспоминая о них, засвеченных, Егор думал, что всё равно они достаются кому-то ещё, уже после него. Это было похоже на картинку из учебника по физике, гдеокружности хитроумной графикой были замаскированы до состояния спирали, но всё равно ведь – окружности…
– Спираль поставь, – сказал Егор.
– А со СПИДом как быть? – отозвалась Лена.
– С семейными только трахайся. Они не болеют.
– Да? А СПИД не лечится.
– Не лечится только глупость, – вздохнув, заметил Егор, и наклонился назад, упал на постель, задрав голову, и вот так смотрел на Лену, вверх ногами: нагую, им использованную, теперь уже окончательно набравшуюся признаками зрелой молодой шлюхи. Девушка хихикнула, на миг спрятала лицо в подушку, принялась тащить на себя одеяло, чтобы прикрыть обнажённую грудь. Дурачась, Егор не отпускал одеяло, прижал его локтем к корпусу; как отпустил, девушка перевернулась на спину, бесстыдно выставив соски грудей к потрескавшемуся потолку.
– Зачем ты это сделала? – спросил он. – Деньги нужны?
– Деньги у меня есть. Я не проститутка, – обиженно пробурчала она из-под подушки.
– Правильно, ты не проститутка, ты – дура…
– Сам ты дурак!
Авторов учебников по семейной психологии всё это могло интересовать по следующей причине: вот есть одна женщина, называется «жена», и вот есть другие десять – вся их особенность – это то, что они не похожи на первую, на жену. Субъективный фактор Егора таился в родной крови: остальные десять не рожали от него детей. Фактор привязанности родной крови крепче любого каната, посильнее какого-то там полового влечения. Если женщина говорит, что ждет ребёнка, она преследует одну из двух диаметрально противоположных целей: или удержать мужчину, или отпугнуть раз и навсегда. Или она действительно ждёт ребёнка. Для многих женщин беременность – единственный период, когда она может самостоятельно принимать решения. Убедившись в отсутствии беременности Лены, Егор оглянулся, посмотрел, сколько глупостей он натворил за неполный рабочий день, – а она-то не явилась в поле его зрения со вздутым животом, сказала всего-навсего о задержке!
– Где мои трусы?
– В прихожей, под вешалкой.
– А куртка? Там сигареты…
– Вон, на спинке висит…
– Ты что, затащила меня сюда без трусов и в куртке? – удивился Егор.
– Ты, вообще, ошалевший какой-то был, – жалобно пропела она. – Как с цепи сорвался.
– Ещё пару таких «задержек», и я тебя, кажется, прибью, – пообещал ей Егор.
– Ой-ой, грозный, как жук…
Отсутствие полового опыта до свадьбы – штука весьма опасная, непредсказуемая, готовая дать о себе знать в самый неподходящий момент. Теперь можно только сосчитать сколько раз в безвозвратном тинейджерстве, солнечной юности, выпадала возможность, – как джокер в долгой карточной игре, – а ничего не вышло, или у противника была на руках специально подготовленная карта, или противника не существовало вовсе, и играл ты сам с собой. Егор смотрел на всё это с точки зрения, суженной эгоизмом и прагматизмом, и цинизмом, и меркантилизмом; в редкие минуты, представляя, как зажимает в тисках боли кисть своей руки, или бьёт себя током, он понимал, что главная боль всё равно достанется его жене, и он не в состоянии разделить её участи, поскольку…
Кстати, откуда появилась эта способность анализировать свои собственные поступки? Прежде за собой Егор подобного не замечал. Может к доктору обратиться? «Ну да, к психоаналитику», – усмехнулся он.
– Ирка завтра замуж выходит, – объявила Лена, вставляя в мочку уха серьгу.
– Завтра же среда…
– У неё муж на выходные уезжает куда-то, – Лена говорила, с усилием разбавляя завистливую интонацию безразличием. – Куда-то за границу. В Израиль, кажется…
– Он еврей, – без вопросительного знака произнес Егор.
– Бизнесмен. Магазин «Витязь» знаешь?
– Стройматериалы?
– Ну да. Его магазин.
Свадьба имеет все свойства зеркала, думал Егор. До неё можно честно скакать из койки в койку, остановить после выбор на одном человеке, назвать его любимым и единственным, и так далее, после неё остаётся одна… а если выбор остановлен в самом начале, то отражаться в семейной жизни нечему, и приходится отображать те объекты, которых просто не существует в природе, и таким незатейливым образом изменить законы метафизики. Поразительно, Егор создавал свою активную добрачную половую жизнь уже после свадьбы; вот-вот должны были зазвучать издевательские аплодисменты, вместо этого Егор услышал:
– Покатаешь меня на машине?
Несколько секунд он смотрел в тёмные глаза с блёстками настойчивости, готовые разразиться бурею слёз, посмотрел на большой, щедро украшенный помадой рот, способный в любой момент извергнуть невиданные книжными полками ругательствами, а у Егора не было даже эрекции, чтобы избежать всего этого.
– Я без автомобиля, – обронил он…
…Весь день пасмурность не намеревалась переходить в дождь, даже мелкий. Относительно погоды Егор распереживался ближе к вечеру, но улицы города остались неправильно сухими – неправильно, потому что всё же осень. С поразительной гибкостью Пашка, сидя на корточках, мог изворачиваться как угодно, мог даже посмотреть на отца из-под своего локтя, но у трамвайных рельс, впаянных в пустынную мостовую он замер в ожидании, с подозрением глядел в потемневший от времени металл, и, исчерпав запас своего терпения, посмотрел на отца, стоявшего рядом.
– Пап, где же трамвайка? Почему трамвайка не едет?
– Это старая ветка, – объяснил Егор. – Они здесь давно не ходят…
– Ветка? – озадачился мальчик.
– Линия.
– Пап, здесь две линии…
– А трамвай один.
– Точно! – воскликнул Пашка, в изумлении выпрямившись, удержался на ногах с отцовской помощью.
«Интересно, кто его научил считать до двух?» – подумал Егор.
– Один трамвай! По двум рельсам! Пап, а рельс может быть вот столько больше? – мальчик выставил все свои пальцы, подумав, большой на правой руке всё-таки загнул.
– Может, – кивнул Егор.
– А где?
– В депо.
– Покажешь?
– В другой раз.
– А сегодня ты опять сбежишь?
У него немного другой оттенок волос, думал Егор, говорят, это может со временем измениться, но мне достаточно того, что сейчас у него волосы почти такого же цвета, как и у меня…
– Когда это я сбегал? – поинтересовался он.
– Всегда, – без раздумий и припоминаний ответил Пашка. – Меня наверх самого отправляешь, со мной не поднимаешься, а мама потом говорит: «Опять сбежал»… И вздыхает…
Нет, самая главная и сильная боль достанется отнюдь не жене, думал Егор, крайним получится Пашка. Если сейчас пятилетний, он только лишь пользуется цитатами, потому будет хуже. Это тоже игнорируют учебники семейной психологии, потому что – пройденный этап, не классика, и не банальность, что-то среднее…
– Павел, папа не хочет думать, – объявил Егор, и устроился на лавочке в парке, сунув руки в карманы куртки. Его сын с готовностью принял игру, забрался рядом, сопя и кряхтя, нисколько не опасаясь за чистоту и целостность одежды. Навалившись на отца, Пашка прокричал Егору на ухо:
ЗАЙКУ БРОСИЛА ХОЗЯЙКА,
ПОД ДОЖДЁМ ОСТАЛСЯ ЗАЙКА,
СО СКАМЕЙКИ СЛЕЗТЬ НЕ СМОГ,
ВЕСЬ ДО НИТОЧКИ ПРОМОК…
Замолчав, мальчик отнюдь не сделался бесшумным, продолжал обнимать Егора за шею, дышал тяжело, декларирование детсадовского блокбастера отняло у него уйму сил, и теперь его не хватит даже на то, чтобы соскочить с лавки обратно на тротуар. Егор почувствовал вот тот самый приступ отцовской любви, когда объём оглушает, даёшь себе обещание сделать для сына всё-всё-всё, а через некоторое время понимаешь, что в действительности сделать ничего не можешь. Пашка спросит: «Пап, а ты маму не любишь, – а за что?..» – и рассыплется хрупкий хрустальный мир, он и так разрушается, постепенно, только потому, что ребёнок не задал своего вопроса, но имеет полное право спрашивать обо всём на свете…
В пять лет Пашку весь свет уже не интересовал. Его интересовали папа & мама. Вернее то, что между ними происходило, когда, невзирая на правила хорошего тона, дома царит вакуум, извлечённый из учебника семейной психологии.
Обняв сына, Егор облокотился на спинку скамейки. Так они и замерли, Егор – сидя, Пашка – стоя на лавке, словно в ожидании вечернего фотографа.
Часы показывали девятнадцать тридцать две.
IV
Ирина Башкирова, татарская красавица, смуглокожая, с шлюшными зелёными глазками, выходила замуж за директора строительного магазина «Витязь». Кто из собравшихся у Загса был женихом, Егор так и не понял. Ленку увидел сразу, в её лучшем платье, лучших туфлях, лучших украшениях, но без сопровождения в лице своего любимого и единственного – лучшего. Лена приходилась невесте близкой подругой, с раннего детства, и, как и все близкие подруги, была завистницей номер один – взаимно, как нетрудно догадаться.
Невеста блистала порочной красотой в скопированном со вчерашнего пасмурном дне. Роскошное платье, открытые плечи, декольте на спине, издевательская фата – ах, Ирина, вы хотя бы сейчас, на пороге семейной жизни хоть чуточку старались бы выглядеть невинной, перестали бы так усиленно раздаривать белозубые улыбки мужской половине на стороне «гостей невесты». Кажется, подобным образом Ира расставалась со свободной девичьей жизнью…
– … В школе я всерьёз увлекался пиротехникой, только не знал, как это называется, – рассказывал Егор, лёжа на заднем сидении джипа. – Взрывал, что взрывалось, что не взрывалось, – делал взрываемым и взрывал. Один раз решил с друзьями-одноклассниками школу на воздух поднять, достала учёба чёртова… В шестом классе, представляешь?
– Не представляю, – хмуро отозвался с водительского сидения Иван, коренастый бритоголовый мужик с татуировкой на затылке.
– Точку выбрали, пушку собрали, как в кино про Петра первого, – продолжал Егор. – В назначенный день приступили к действиям… – Он вздохнул. – Осечка вышла…
– Да ну? – с сомнением произнёс Иван.
– Ага. А второго случая не выпало. Влюбляться начали, другие проблемы появились.
– Калибр мы неправильно выбрали, – вдруг пробасил Иван. – Трубку поменьше нужно было взять. Сейчас другую школу строили бы…
– А ты с нами разве был тогда? – Егор приподнялся от удивления.
– А то. Долго нам тут ещё торчать? Кабаны эти строительные уже глазами нехорошими зыркают…
Глубоко вздохнув, Егор перевернулся на живот, нацепил бейсболку козырьком назад. Гости и брачующиеся сгорали в ожидании, для осени было довольно душновато. Родители невесты выглядели слишком ухоженно и наряжено, можно было догадаться: финансирование со стороны жениха достигло и их в том числе.
– Чего ждём? – спросил Иван.
– Взрывов, – ответил Иван.
– Калибр сейчас хоть тот?
– Не знаю, не я собирал. В таких вопросах с того случая предпочитаю услугами профессионалов.
– И что взорвем? ЗАГС?
– Смотри, – Егор развернул карту из папиросной бумаги, поднёс к глазам бывшего одноклассника. – Сперва рванёт вот здесь…
Егор ткнул пальцем в фонарный столб, на схеме смотревшийся памятником архитектуры. В ответ на его слова в реальном отображении топографической карты раздался аккуратный вертикальный взрыв, поднявший в воздух листья и мусор. В стаде ожидающих послышался женский визг; мужчины зароптали.
– …Теперь здесь…
Фейерверком разрядился мусорный бак. Автомобили у дворца разродились широкоплечими охранниками, они растерянно обводили взглядами окрестности, ожидая покушения на строительного магната.