Мор поднялся над землёй, перестав понимать разницу между собой и подчинившим его существом. От себя он не ощущал ничего, кроме отчаяния.
Я понял, что был не один. Всё время с тех пор, как я забрался в Прорезь, во мне пряталось существо оттуда. Кошмары преследовали не меня, а её. Я не видел её белых глаз, потому что смотрел через них. Сквозь её лунные зрачки мне открывался другой мир. Все ужасные видения и сны, что я наблюдал, были её взглядом на жизнь.
Бар впитал запах пережаренных гренок и грибов. Это было старое место, куда приходили одни завсегдатаи. Новые лица не приживались, как и новое меню, и всякий следующий год люди пили то же пиво, и ели те же грибы и гренки, что и в предыдущем.
Двое мужчин сидели за одним из двух занятых столов и разговаривали.
– Вчера мне приснился тонущий башмак. Как думаешь, это что-нибудь значит? – спросил один у другого. Мужчина, задавший вопрос, напоминал акацию в пустыне: его худая фигура сгорбилась, а голову покрывала копна редеющих волос.
– Что у тебя хреновая фантазия. Все сны только о ботинках, сапогах, туфлях… – проворчал второй.
– Ведь я обувщик. Я целый день только это и вижу.
– Ты и с баб обувь не снимаешь, когда в постель их кладёшь?
– Я говорю о другом. Сны – не просто воображаемые картинки.
– Верно. Иногда они порнографические, – второй мужчина рассмеялся и вытер пот со лба платком.
Знойный день близился к сумеркам, а солнце уходило за другую часть света.
– В нашем роду все мастерили обувь, это врождённый талант. А мой сын недавно ушёл во флот, сам.
– Так как связаны тонущий башмак и твой сын?
– Он ненавидит обувь, для него семейное дело – пытка, и флот стал поводом сбежать. И после сна я боюсь, что море скоро проглотит парня и выплюнет одну косточку. Там, где он сейчас, ему не место.
– М-да, я бы тоже сбежал от такого придурка, как ты.
Оба выпили.
– О, гляди, этот проснулся.
Мор огляделся, не понимая, где находится. Голова гудела, рот связал отвратительный привкус. Между воспоминанием об огромной лошади в его квартире и нынешним пробуждением чернела пропасть.
К нему обратился худой лысеющий человек:
– Ближайшая автобусная остановка – направо, как выйдешь из бара.
– Где я?
– А тебе правда хочется это знать? – усмехнулся второй мужчина.
Мор зажал рот ладонью. Его выворачивало наизнанку. Он справился с этим приступом, но предчувствовал: начнётся следующий.
– Хорошенько ты надрался, сынок, весь день тут лежишь.
– Куда ты хочешь добраться? Я могу подсказать маршрут.
Мору никуда не хотелось, но ему надо было забрать вещи из дома. Придётся туда вернуться. Он назвал адрес тощему мужчине. Тот вытащил из кармана телефон и забегал пальцами по экрану.
– Ты далеко от дома. Но есть прямой автобус, – и он назвал ему номер.
Мор кивнул и выбежал из бара. Снаружи он оставил на стене след из кусочков пиццы.
Тело стонало от жары, а когда подул ветер, стало ломить от судорог. Его снова вырвало. Прохожие обходили его стороной. Мор отошёл в закоулок и присел на горячий асфальт.
Вдруг он улыбнулся. Впервые за невероятно долгое время. Раньше ему не приходилось сидеть на асфальте в подворотне возле бара и приходить в себя. Мор представил себя обычным человеком, который загулял на целую ночь и не жалел ни о чём на утро. Такое могло произойти, сложись жизнь иначе. Мор был счастлив, что поймал этот момент. Вся боль ушла, и следующие мгновения показались блаженством.
Он похлопал себя по карманам, не думая о том, когда вчера ночью оделся и как вообще здесь оказался. В куртке нашлось то же, что всегда было при нём: очки, немного денег, иголка.
Должно хватить, чтобы добраться до квартиры. Оттуда он возьмёт самое необходимое и уедет в другой город.
Мор встал и заковылял к остановке. Желудок бурлил, переполненный пиццей, и не скоро проголодается. Хоть что-то хорошее. Мор взглянул на выглядывающее из-за низких зданий солнце и прибавил шаг. Нужно успеть на автобус.
Сейчас я сижу на крыше девятиэтажного дома, свесив ноги к собравшимся внизу котам. Они ловят куски мяса, которые я им бросаю. На небе сгустились облака, и моросит дождь, хотя горизонт сияет заревом. Сложно поверить, что ночь всё-таки закончится.
Я оставлю эти записи на крыше и положу сверху кирпич, чтобы их не унесло ветром. Листы промокнут, но текст должен сохраниться. Я надеюсь на это. Позволение записать свои последние мысли – её маленький подарок за годы, проведённые вместе. В остальном она равнодушна к тому, во что превратила мою жизнь. Я ненавижу её за это.
Только что я бросил котам последний кусок курятины, что был у меня дома. Мясо за сутки подгнило, потому что в квартире вырубило электричество. Да, меня всё-таки вернули домой. Мне позволили взять тетрадь и ручку. На их поиски ушло несколько минут, за которые я окоченел от холода. Интересно, а как на других этажах?
Ещё я с удивлением и удовольствием обнаружил свою картину целой. Она оказалась законченной, даже краска высохла.
Глаза то и дело закрываются. Я чуть не сорвался вниз. Мара торопит меня. Только сейчас, в последние минуты, маленький монстр спрашивает моё мнение. Я бы проклял её, не будь она сама проклятием. Сегодня я узнал от неё, что начал думать о самоубийстве ещё подростком, но она отлавливала эти мысли и стирала. Не хотела лишаться убежища, стены которого сама разрушала год от года.
Теперь она недовольна. Ей не нравится, когда её называют ребенком. Как и всем детям. Самоуверенный, злой ребенок, не желающий прислушиваться к старшим. Кто бы мог подумать, что бывают стереотипы, присущие всем мирам.
Кошмары, что мне снились, что меня преследовали, были её семьёй. Я попытался выяснить, почему она сбежала, но Мара не стала говорить. Она само зло, замкнувшееся в себе, и со временем ей предстояло править миром в Прорези. Возможно, как раз этого она не хотела.
Руки уже не слушаются. Маленькому чудовищу надоело ждать. Я всё равно закончу, потому что сейчас у неё нет сил. Её усмирили на некоторое время.
Когда за ней пришли в первый раз в мой дом, она сбежала. Естественно, меня она забрала с собой. Вторая встреча с её родителями закончилась для неё наказанием. Беспомощный ребёнок теперь не может даже насылать видения, хотя раньше делала это без усилий. Скоро я от неё освобожусь. Доставщик пиццы говорил, что мне воздастся в других мирах, но я ему не верю. Всё, чего мне хочется, – это покой.
Пора.
Женщина курила, облокотившись на подоконник. Она любовалась оранжевыми тучами там, где поднимался рассвет. Ветер сносил капли дождя ей на кожу, и по телу прошла приятная дрожь. Внизу копошились коты, не обращавшие внимания на погоду. Женщина потянулась вперёд, желая рассмотреть, что вызвало у них такой интерес.
Перед лицом что-то пронеслось. Послышался отвратительный треск и животный визг. Испуганные коты удрали, спрятавшись под днища машин, пока любопытство и запах не выманили их обратно.
Дождь усилился, покрывая рябью растущую красную лужу. Женщина часто дышала и крепко держалась за подоконник. Любопытство подстегнуло её взглянуть, что делалось внизу. Она увидела, как животные набросились на тело. Они вонзали в плоть клыки и рвали зубами. Крик женщины не испугал их, а добавил рьяности. Животные знали, что им следовало торопиться, чтобы успеть съесть как можно больше.
– Он был пьян, когда вы разговаривали?
– Нет, – ответил один из мужчин, худой и лысеющий. – Он казался отстранённым от реальности.
Полицейский занёс это в блокнот.
– Его знатно мучало похмелье, – сказал второй мужчина, более разговорчивый. Он вытер пот со лба платком.
– Что-нибудь в его поведении показалось вам странным?
– Мягко сказано! Парень выглядел так, словно за ним гнался дьявол. Я рад, что он не стал задерживаться: был каким-то полумёртвым уже; одет, словно зима на дворе, хотя солнце вчера так же шпарило, как сегодня.
Полицейский записал показания в блокнот. Он попрощался и вышел из бара, куда, как он только что доказал, заглядывал его мертвец. На этом всё обрывалось. Никаких связей и уж тем более последовательности. Никаких возможных причин, зачем он здесь был.
Полицейский спасся от уличной духоты в машине. Он завёл двигатель и на полную выкрутил кондиционер. Последние сутки жара плавила город, будто под землёй проснулся вулкан.
Дело о самоубийстве придётся закрыть. Оно было странным и раздражало его. Полицейский даже не узнал, кто умер. Личность мужчины не удалось установить ни по отпечаткам пальцев, ни по опросам соседей и свидетелей. Документов тоже не было. Человека словно не существовало.
Когда полиция нашла его квартиру, внутри царил погром: пол застлан побитым стеклом от лампочек, пятнами крови и вина. Видимо, человек ходил босиком по осколкам.
Полицейский вздохнул и отключил кондиционер, пока не стало слишком холодно. Он смотрел фотографии с места преступления. К приезду патрульной машины, тело успели обглодать бродячие коты. Полицейский впервые с таким столкнулся и уже тогда забеспокоился.
Следом шли фото записей, найденных на крыше. Несколько страниц порваны из-за влаги, чернила смылись, но часть удалось прочесть. Они давали основание полагать, что их мертвец был сумасшедшим. По крайней мере, курьер ему точно привиделся – в квартире не нашли других отпечатков.
А вот картина действительно стояла целая и была закончена. Самая жуткая вещь, что полицейскому приходилось видеть в жизни.
Оставалось закрыть дело и перейти к следующему. Если человек с именем Мор действительно видел всё, что описал в тетради, то теперь он получил долгожданное облегчение.
Полицейский поёжился. За открытым окном жара становилась всё невыносимее, а кондиционер в машине давно перестал работать, но холод не уходил из салона. Наоборот, температура упала. Полицейский завёл двигатель и выкрутил руль, выезжая с парковочного места. Солнце ударило в глаза, он сощурился и в тот же момент посмотрел в зеркало заднего вида. Тут же полицейский ударил по педали тормоза.
Он обернулся по воле инстинкта. Его тело понимало, что нужно сделать. Чтобы сердце не остановилось, мозгу требовалось доказать, что глазам всё привиделось. Полицейский посмотрел назад и увидел только пустое сидение. Затем он выбрался из машины.
Внимательный осмотр показал, что внутри салона никого не было. Полицейский тяжело дышал и не решался снова лезть внутрь.
Минуту назад в зеркале заднего вида он увидел человека с бледной кожей, труп которого недавно осматривал и чью историю пытался узнать. Человек словно пришёл напоследок сказать, что эта история уже записана им на мокрых страницах, оставленных на крыше дома. И что каждое слово в них было правдой.
Не в силах пошевелиться
Во сне она падала. Ужасное чувство, когда землю выбивает из-под ног и внутренности перемешиваются с костями. Кожа наэлектризовывается, словно летишь через верхние слои атмосферы, где воздух разрежен настолько, что невозможно дышать.
Но сделать вдох всё равно бы не получилось. Она падала так быстро, что язык прилип к нёбу и загородил дыхательные пути. Если открыть глаза на такой скорости, они, наверное, провалятся внутрь черепа или растекутся, не выдержав давления.
Сон всё не заканчивался, но уже хотелось проснуться.
У других людей падание во сне обычно замедленно, и момент невесомости сладко тянется, словно мёд. Родители говорили ей, что в такие моменты тело растёт, а сны – всего лишь реакция мозга.
Чушь.
Во время своих падений она ускорялась до предела и превращалась в огненный шар. Она разгонялась до скорости света, прорываясь через границу времени, чтобы очутиться в будущем и найти собственные дрейфующие останки.
Если следовать законам физики, тело с ускорением набирает массу. Её же тело свою массу теряло. Рассыпалось, растворялось, расщеплялось.
Во сне она смотрела на это самоуничтожение широко раскрытыми глазами.
Во сне её готовилась схватить длинная чёрная рука. На этом сон обрывался. Перед пробуждением в сознании сгустилась тьма. Она резко распахнула глаза, и тьма слегка прояснилась. Безлунная ночь стянула краски с комнаты. Здесь она жила, её дом был на предпоследнем этаже высотки, и свет низких фонарей не дотягивался до окон.
Сердце бешено колотилось, а в горле пересохло от частого дыхания. Органы больше не исполняли канкан, хотя всё в ней сейчас будто вывернулось наизнанку. Двинешься – и развалишься на части.
Досадно, что теперь она не выспится, а учителя в школе будут отчитывать её за сонливость, как обычно. С момента пробуждения прошло несколько растерянных секунд, пока беспорядочные мысли размещались по местам в голове.
Как любому нормальному человеку ей следовало стряхнуть последние покровы сна и вернуться в реальность. По крайней мере, ей полагалось чувствовать своё тело. Быть в себе. Вместо этого она словно ушла на задворки сознания. Она рассматривала свою комнату с разбросанной там одеждой и мягкими игрушками, будто с заднего ряда кинотеатра. Даже ещё дальше – из помещения, откуда бьёт сквозь кинозал луч проектора.
Там она и сидела: в тесноте катушек с плёнками, где были записаны её мысли. Вдруг проектор запустился и защёлкал механизмами, прокручивая километры лавсановых полос с не виданными ранее кадрами. Кино началось. Ей стало не по себе. Ощущалось присутствие невидимого зрителя, наблюдающего за ней.
К чёрту это, подумала она. Такое продолжение сна ей не нравится.
Попробовав встать, она поняла, что не может пошевелиться. Лежит на спине, и тело точно парализовано. Волосы рассыпались на подушке, одна рука лежала на животе, другая вытянулась вдоль туловища, согнутые колени отвернулись к стене, где из-за края кровати выглядывал осьминог. Это был её рисунок. Щупальца чудовища тянулись к ней, то есть, они действительно медленно двигались к ней!
Она знала, что всё это её воображение. Плоский, сотворённый из красок осьминог не оживёт. Но…
Щупальца застыли перед атакой. Будь под ними нарисованы волны, они бы пенились и разбивались о фиолетовую кожу. Не могли же мифы о свирепости этих восьмиконечных монстров с тремя сердцами появиться без основания?
Что за безумие?!
Она снова попыталась встать, но удалось лишь немного пошевелить шеей. Ей хотелось сбежать из комнаты. Напиться воды, высунуться в окно и подставить голову ветру, а затем тихо и быстро, чтобы не узнали родители, выкурить сигарету или две.
Сразу же после этой мысли она уловила желание, которое чуть не приняла за своё. Кто-то хотел, чтобы она осталась в комнате.
Гротескность происходящего могло объяснить только одно: всё это было сном. Да, конечно, она ещё спала. И не просыпалась с тех пор, как падала со сверхсветовой скоростью. Подсознание учудило над ней розыгрыш.
«Это всего лишь сонный паралич, – подумала она, – я сталкивалась с этим и раньше».
Спящее тело не отзывалось на мысленные команды. Своеобразный бунт в организме, который нельзя подавить. В такие моменты запутавшийся мозг проецирует фантазии из сна на реальность, украшая мир иллюзиями: воображаемые запахи ударяют в нос, кожа чувствует всю нежность и боль сна. Подобное звучит соблазнительно, если во сне, например, занимаешься сексом.
Она видела своё отражение в потолочном бра, и никто не занимался с ней сексом. Она лежала одна на белых простынях.
Послышался стук. Ей удалось повернуть голову к окну и разглядеть ворона. Тот настойчиво стучал клювом по стеклу. Ворон заметил, что на него смотрят, и замер. Он склонился, изучая её чёрным глазом, и недовольно закаркал.
Звук царапал слух и разносился гулким эхом, словно в склепе.
Она не понимала, сон это или ворон настоящий, пока птица не влетела в распахнувшееся окно. Но она всегда запирала окно на ночь, даже в жару.
Зато теперь ясно, что всё это не настоящее.
Сон оказался настолько реальным, что она почувствовала ворвавшийся в комнату холодный ветер. Шторы всколыхнулись, и край прозрачной тюли упал на волосы.