– Сир, – обратился тот с поклоном, – начали прибывать гости к ужину. Что вам приготовить: узорчатую тунику и шоссы или вашу любимую котарди?
Уж в чём, в чём, а в средневековой моде Дариор не разбирался совсем. Актёрствовать и лицемерить ему надоело – пришло время поставить точки над «i».
– Знаешь, Лафос, – сказал Дариор, спокойно глядя оруженосцу в глаза, – реши за меня сам. Я действительно болен. Эта хворь распространилась во мне настолько, что я решительно не помню прошлого. И даже не знаю, какое одеяние надобно примерить теперь!
По лицу оруженосца разлилась непосильная мука. Видимо, он и впрямь беспокоился о судьбе своего господина.
– Печально слышать это, сир, – сказал он. – Вам нужны уход и покой. Я уверен: рассудок вернётся! Но никто не должен знать о вашем состоянии. Крестовый поход! Обитатели замка и так напуганы, но если они узнают, что их лидера поразила хворь, поднимется паника! Вы должны быть для всех абсолютно здоровым!
– Но как? – воскликнул Дариор.
– Нужно позвать лекаря, сир. Также я обращусь к начальнику гарнизона, мсье Бламбергье.
– Но ты сказал, что никто не должен знать!
– Мсье Бламбергье порядочный, опытный, а главное – умный человек, – уверил Лафос. – Без него нам не справиться, сир. Вам нужны его совет и поддержка. Но только господин Бламбергье. Больше никто не должен знать!
– Что ж, – решил Дариор, – будь по-твоему…
Мишель пришёл не скоро, и Дариор успел извести себя сомнениями. Он боялся, что его упекут в какую-нибудь средневековую лечебницу для психов. Однако шевалье не стал обходиться с наместником как с умалишённым, а заговорил совершенно спокойно:
– Насколько я понял из слов вашего оруженосца, вы не помните прошлого, сир?
– Перестаньте! – поморщился историк. – Что вы всё «сир», да «сир»? Вы ведь тоже рыцарь, к тому же моих лет. Называйте меня просто Дариор – по имени.
– Хорошо, Дариор, – спокойно кивнул Мишель. – Итак, вы забыли собственное прошлое. Как это случилось?
– Я упал с лошади и ударился о могилу, – соврал Дариор.
Мишель нахмурился.
– Хорошо себя чувствуете?
– Да, но прошлое – как в тумане.
– Вы вообще ничего не помните? Или какие-то сведения остались?
Дариор изобразил, что старательно задумался. Потом печально покачал головой.
– Обрывки. Помню отца и наш поход против разбойников. Немного помню Тулузу. И всё, пустота.
Мишель поднялся и начал задумчиво мерить комнату шагами.
– Это печальное известие, – наконец резюмировал Бламбергье. – Вы больны, Дариор. Однако я солидарен во мнении с вашим оруженосцем. Никто не должен знать! В замке могут начаться беспорядки. Настроения людей и так накалены до предела. Сегодня званый ужин – придут влиятельнейшие люди замка. Вы ничем не должны выдать своего состояния. Я помогу вам.
– И как же я могу не выдать себя, если даже не знаю, что надеть на этот чёртов ужин? – удивился Дариор.
Мишель примирительно возвёл ладони:
– Просто слушайте меня и внимайте знакам.
Глава 3, в которой наместник пребывает на званом ужине
На званом ужине и впрямь собрался весь цвет местного дворянства. По правде говоря, гостей было не так уж и много, но все как один выделялись гордой статью, отличающей породистого человека от «уличной дворняжки». Как оказалось, рыцарский гарнизон замка составлял всего шесть человек, однако некоторые были с супругами, а кто-то – с сёстрами и дочерьми. Кроме того, помимо гостей, присутствовали главный мажордом, дворецкий и виночерпий, отчего создавалось впечатление, что главный зал шато переполнен людьми.
Согласно этикету, Дариор должен был появиться спустя пять минут после прибытия гостей, чтобы те не успели заскучать, но смогли освоиться. К сожалению, оруженосцам не полагалось присутствовать на званом ужине и Лафоса рядом не было. Это немного печалило наместника – ведь теперь он мог положиться лишь на главу гарнизона. Мишель уже прибыл в главный зал и непринуждённо беседовал с гостями – Дариор хорошо видел это через потайное окошко в соседнем помещении.
Но вот пришло время – Дариор распахнул тяжёлую дверь и вошёл в ярко освещённый зал. Гости сразу же умолкли и с любопытством воззрились на своего нового командира. Дариор, в свою очередь, разглядывал их.
Рядом с Мишелем стояли Озанн де ла Терра и Жан де Борн. Если француз был один, то испанец привёл с собой двух смуглых мавританок, облачённых в пышные восточные одеяния. Видимые различия имелись и в облике двух рыцарей. Испанец укутался в богатую тунику цвета восходящего солнца и, судя по всему, чертовски модные шаровары. Руки его покрывали золотые браслеты, а на шее красовался внушительных размеров крест на броской цепочке. Жан де Борн, напротив, отличался подчёркнуто благородной бедностью. Кольчугу он так и не снял, лишь сменил охотничье сюрко на тунику свободного кроя.
Мишель тоже принарядился: гарнизонные латы сменились узкой котарди. Лохматая грива рыжих волос была тщательно и аккуратно расчёсана. Однако оба француза напоминали лишь два маленьких метеора рядом с величественной кометой – до богатства и шика Озанна им было далеко.
Два других рыцаря оказались статными гордыми господами, коих в современном мире приняли бы за предпринимателей или деятелей, занимающих высокие должности в политической сфере. Первый представился как Винсент де Бурж. На вид лет тридцати, темноволос, пришёл без жены (видимо, холост), однако привёл двух сестёр – Эстель и Виолет. Девушки вели себя скромно, в разговор не встревали.
Сначала Дариор немного замешкался, не зная, как вести себя с дамами, умершими за несколько веков до его рождения. К счастью, вовремя подоспел внимательный Мишель и поклонился первым, тем самым продемонстрировав наместнику, как это делается. В дальнейшем Дариор монотонно повторял все движения за своим поводырём и, судя по всему, не ударил в грязь лицом. По крайней мере, гости смотрели на него доброжелательно.
Второй шевалье казался на вид старше первого, имел прекрасную осанку, был плотно сбит и широкоплеч. Его лицо отливало смугловатым оттенком, а нос напоминал погнутый в трёх местах гвоздь. Похоже, что рыцарь является выходцем с просторов Южной Европы или Малой Азии. Предположение подтвердилось, как только шевалье назвал своё имя:
– Деметрий из Каллифеи. А это моя жена Персефона, – он указал на статную серьёзную женщину, заполнившую собой, казалось, всё пространство вокруг, и внезапно улыбнулся со всем радушием. – Да мы с вами виделись, Дариор! Помните – на Родосе, в порту? Отец показывал вам двупалубные галеры.
«Вот тебе раз!» – подумал Дариор, вежливо улыбаясь. Выходит, кое-кто из обитателей замка всё же знает наместника. А вот сам наместник их даже мельком не видел.
Видимо, по лицу Дариора разлилась слишком уж доброжелательная мина, поскольку Мишель тут же поспешил вмешаться в разговор.
– Вы жили на Родосе, Деметрий? – спросил он, искусно изображая любопытство. – Вы никогда не рассказывали!
– Нет-нет, увы, башни великой Родосской крепости я видел лишь дважды, – посетовал Деметрий. – Я ведь врач, и дом мой находится около Линдоса. Тоже славное местечко, скажу я вам! И работать там удобнее, чем на Родосе.
Деметрий оказался чрезвычайно разговорчивым господином и о встрече с Дариором вскоре забыл, тем самым избавив того от лишних неудобств.
Когда, наконец, гости расселись за длинным обеденным столом, а виночерпий принялся чинно разливать вино, Мишель обеспокоенно тронул Дариора за плечо. Наместнику полагалось место в центре, перед гербовым гобеленом. А начальник гарнизона расположился по правую руку от него, в непосредственной близости.
– Как вы себя чувствуете? – проникновенно спросил Мишель.
– Лучше, – соврал Дариор, – однако моё положение затруднительно. Если честно, я так и не вспомнил этого Деметрия из Каллифеи.
– Я заметил. Однако не беспокойтесь раньше времени. Повезло, что вы бывали на Родосе всего раз и рыцарский гарнизон замка, состоящий в основном из выходцев с Родоса, вас не знает.
Дариор удивился.
– Я думал, здесь проживают в основном французские дворяне.
– Так-то оно так. Однако многие до отправки сюда жили именно на Родосе. Ну, вот хотя бы взгляните на Винсента, – он указал на рыцаря, сидевшего за дальним концом стола. – Родился в Бурже и рос тоже во Франции. Воевал с англичанами, перешагнул через позор Пуатье, одно время даже служил в карательном отряде. Потом перебрался на Родос и прожил там под стенами Великой цитадели три года, пока его не отправили сюда.
Мишель отпил вина и придвинул к себе окорок. Признаться, яства здесь были отменные. Шеф-повар «Ледуайена» наверняка изрядно понервничал бы, окажись он тут и узрев роскошь сих кушаний.
За столом говорили увлечённо, но всё больше на житейские темы, и к наместнику, слава богу, пока никто не лез. Так что он мог спокойно насладиться ужином и рассказом Бламбергье.
– Или вот Жан де Борн. Истинный воин во всём понимании этого слова. Сильный, храбрый, прямолинейный. Бургундцы прозвали его овернским медведем. Жан, как и многие, родился в семье обедневшего дворянина. Отец его внезапно умер, и мальчик с малолетства зарабатывал на хлеб насущный охотой и ковкой оружия. Из него вышел искусный кузнец и превосходный траппер. Вероятно, какой-нибудь простолюдин из Лотарингии ограничил бы свою деятельность этими ремёслами, однако Жан де Борн не таков. Конура кузнеца и бойня мясника не для рыцаря из славного рода. Жана влекли лязг мечей, шелест стрел и боевой храп коней на полях сражений. Поэтому, как только умерла от чахотки его мать, юноша продал поместье и скот и ушёл в странствия. На самом деле от его родового шато осталась только ветхая лачуга, в стойле мычали всего две тощие коровы, а в погребах хранилась лишь пара бочек солонины. Но даже за это можно было выручить неплохие деньги. Однако купцы обманули прекраснодушного мальчика и заплатили за всё добро вдвое меньше. Тогда Жан купил на вырученные деньги выносливого гунтера, надел отцовскую кольчугу, а на спину повесил дровосечный топор, ибо мечей в его доме не осталось. Два года де Борн скитался по Франции, выполняя малые поручения вельмож и монахов и постепенно превращаясь из юноши в закалённого мужчину. Вскоре он возглавил небольшой отряд рутьеров и начал совершать дерзкие набеги на пограничные замки англичан. Это заметил сам Бертран Дюгесклен и взял Жана с его людьми в свою армию. Несколько лет они успешно воевали против неприятеля, однако вскоре произошло то, отчего Жан ушёл из армии. К тому времени принцу Уэльскому попал в плен доблестный нормандский рыцарь Гийом де Шербур. И тогда французское командование договорилось с Чёрным Принцем об обмене. Жана схватили собственные же соратники, связали и отправили англичанам. Те же, в свою очередь, освободили Гийома.
– Как подло! – не выдержал Дариор.
– О да, – кивнул Мишель, – повороты судьбы неисповедимы. И Жан де Борн испытал это на собственной шкуре. Полгода он трудился на заготовке леса в Аквитании, в качестве не военнопленного, а раба. Он и раньше обладал недюжинной силой, но благодаря опыту лесоруба развил свою мощь до небывалого уровня. В один прекрасный день он просто порвал цепи, свернул шеи стражникам, конвоировавшим его в Бордо, и убежал. Его не преследовали. Бесполезно – ищи ветра в поле!
Дариор с уважением взглянул на громадного воина. Ничего определённо жуткого в нём не было. Да, он обладал непомерным ростом, звериной бородой и гигантскими руками, однако эти черты не превращали его в монстра. Должно быть, животную мощь оттенял добродушный взгляд тёплых глаз.
– И куда же он направился после побега?
– Жана настолько огорчило предательство соратников, что он решил бросить всё и уехать в Рим, дабы уйти в веру и отречься от всего мирского. Однако богоугодным планам не суждено было осуществиться: по пути через Средиземноморье корабль, на котором плыл Жан, захватили берберские пираты. Рыцаря пленили и продали в рабство одному из алжирских вельмож. Тот, верно, польстился на силу француза и устроил его на свою галеру гребцом. Целых два месяца Жан рвал спину на пиратском судне, получая в день ломоть хлеба да кружку пресной воды. Многие не проживали на галере и недели, однако Жан оказался чрезвычайно выносливым и непокорным человеком. И Господь возблагодарил его за это. У берегов Карпатоса на берберскую галеру напал наш патрульный галиот. Жан вместе с другими пленниками поднял бунт на корабле, и это помогло иоаннитам с лёгкостью перебить пиратскую команду. После этого чудесного освобождения Жана доставили на Родос, где он пополнил ряды рыцарей Святого Иоанна. Некоторое время Жан прожил на Родосе, а потом, вслед за Великим Симоном, отправился сюда, на строительство замка вместе со своим оруженосцем, валахом Петру. Они живут здесь уже восемнадцать лет и ни о чём не жалеют.
Колоритно, ничего не скажешь! Дариор с особым вниманием взглянул на героического человека, а Мишель уже смотрел в другую сторону:
– Великий Озанн де ла Терра, – сказал он с едва заметной тенью пренебрежения, – принадлежит к славному кастильскому роду. Прославился на войне с маврами в южных частях Испании. О его лихости и распутстве ходит немало слухов. Некоторые правдивы, остальные – нет. Могу поведать вам героическую историю, которая действительно имела место. В то время Озанн служил в армии короля Альфонсо. Его кавалерийскому отряду было поручено провести разведку в тылу врага. В ходе рейда они наткнулись на укреплённую позицию на холмах. Её занимал отряд мавров в пятьсот человек под предводительством знатного эмира. У Озанна же было всего лишь пять рыцарей и сорок солдат лёгкой конницы. С такими скудными силами взять укреплённый лагерь не представлялось возможным. Товарищи убеждали Озанна отступить и запросить подкрепления, но де ла Терра решился на штурм. Дождавшись ночи, он собрал весь скот с окрестных деревень и разместил его полукругом перед вражеским укреплением. Затем прикрепил на спину каждому животному горящий факел. С факелов на спины коровам и овцам капала горящая смола, и животные понеслись вперёд, едва их отпустили. В ту ночь гулял сильный ветер, так что дикого рёва не было слышно. Поэтому маврам со своих укреплений показалось, что на них несётся огромное конное войско. Не выдержав такого зрелища, арабы побросали оружие и кинулись прочь. Тогда солдаты Озанна выбрались из укрытия и атаковали деморализованных врагов в спину. И крепость на холмах оказалась в руках испанцев.
– Умно, – не мог не признать Дариор, – должно быть, король щедро отблагодарил славного рыцаря?
Мишель рассмеялся:
– Конечно. Озанну пожаловали прекрасный надел – замок Святой Евлании. Но, собственно, наш испанец и без указов короля взял всё полагающееся. Что скажете об этих двух мулатках, что скромно сидят подле Озанна? Это наложницы из гарема того самого эмира. Де ла Терра не только не освободил их, но и забрал себе. Как был гарем, так и остался, только хозяин сменился. Надо сказать, ревностный христианин из Озанна не получился. Зато золота у него хоть отбавляй! Пока добирались сюда, случаем не видели богатый дом с колоннадой по правую руку от площади? Это дом Озанна. Он больше, чем ваше шато, а внутри там целый дворец! Этакий рай земных наслаждений.
– И никто не покусился на сие богатство?
– Ну что вы, кто ж осмелится? Озанн привёз с юга целый штат слуг-сарацинов. Выдаёт их за конюхов, поваров и виночерпиев, но все знают, что это охрана, причём весьма солидная. У дверей его дома всегда дежурят два холёных мавра.
«Тоже мне Мещанов нашёлся!» – думал Дариор, разглядывая «лихого распутного» испанца. Нет, на Михаила Ивановича он совсем не походил. Слишком уж суровое, прожжённое боями и страстями лицо. Физиономия Михаила Ивановича выглядела несколько доброжелательнее.
Ещё днём Бламбергье сообщил Дариору о самой тяжкой участи наместника. «В конце трапезы, – сказал рыцарь, – вы должны произнести речь. После этого можете молчать, ибо гости сами начнут говорить».
После Мишель вкратце изложил суть этой «речи». Разумеется, Дариор не запомнил её дословно, а потому было решено, что в случае если историк начнёт молоть околесицу, Мишель легонько постучит по краю стола. Гости не заметят этого, а Дариор, наоборот, различит сей жест среди тысяч других.