– А что, разве сокращение должно быть?! Я ничего не слышала об этом! – перепугалась Елена Федоровна.
Никаких таких слухов не было, но Тата хотела утихомирить коллегу.
В течение дня Тата ловила на себе взгляды Рябцева. Каждый раз, когда он выходил из своего кабинета, он прежде всего смотрел в ее сторону. Тата делала вид, что ничего не замечает. Зато это заметили остальные.
– Геннадий Петрович сегодня какой-то странный, – сошлись все во мнении, а в обеденный перерыв Тата осталась на рабочем месте. Она боялась встречи с Рябцевым – могло получиться неловко, стеснительно. К тому же в баре, где они обедали, было полно банковских сотрудников.
– А почему это вы не обедали? – Геннадий Петрович появился внезапно. Он вернулся с обеда чуть раньше остальных.
– Не успела проголодаться, – улыбнулась Тата.
– Жаль. Бульон сегодня совершенно особенный, – серьезно произнес Рябцев.
– Что же в нем было особенного? – улыбнулась Тата.
– Ну… В общем… – пошевелил пальцами начальник, – сам не знаю.
Тата рассмеялась, вслед за ней засмеялся Геннадий Петрович.
– Жаль, что вы не обедали. Я вам хотел сказать, что приглашаю вас в театр. Спектакль очень известный, нашумевший. Я сегодня утром специально за билетами съездил.
Тата покраснела.
– Да что вы! Неожиданно! Только у меня же занятия, потом я работаю…
– Я тоже. Я работаю в банке. Вы, наверное, могли заметить, – пошутил Рябцев.
– Я еще работаю в ресторане. Один день в неделю. Это обычно выходные. Я там учусь быть сомелье.
– Это как практика?
– Совершенно верно, практика.
– Не волнуйтесь, в театр мы идем в понедельник. То есть это через два дня. Сегодня же пятница.
Выходные Таты неожиданно оказались незанятыми. В ресторане она не работала – одна из сотрудниц попросила ее поменяться. Тата сначала расстроилась, потом даже обрадовалась. Работа с одним выходным днем выматывала, к тому же не хватало времени на домашние дела. Поэтому в субботу с утра Тата мыла, стирала и гладила. Потом сходила в парикмахерскую, чуть подстригла волосы. А в воскресенье Тата проснулась поздно, с приятным чувством выполненного долга. В доме был порядок и чистота. Все дела, которые она так долго откладывала, были сделаны. Тата выглянула на улицу, увидела там солнце и решила поехать погулять. Она уже очень давно не бродила бесцельно по городу.
Только выйдя на улицу, Тата поняла, как соскучилась по свободному времени. По времени, не ограниченному делами. Сегодня в ее распоряжении был целый день, и специально думать, как она его проведет, не хотелось. «Пойду или поеду, куда глаза глядят, и делать буду, что захочу!» – подумала Тата и уже через сорок минут была в парке рядом с работой. «Интересно, а как так получилось?!» – спросила себя Тата. И только когда она пошла по аллее, когда вдохнула сырой запах газона, когда ее обняла тишина, она поняла, почему оказалась здесь. Потому что все ее мысли были заняты тем, что происходило между нею и Рябцевым. Что бы она ни делала, чем бы ни занималась, душу ее не покидала сладкая тревога. «Что происходит? Не кажется ли мне все это? Почему именно я? Правильно ли поступаю?» – вот это все волновало ее, когда она думала о Рябцеве. Штука была в том, что на эти вопросы она пока ответить не могла, а только переживала их, как это делает любой нормальный заинтересованный человек в начале сложных отношений. И именно поэтому она оказалась здесь – близко к месту, которое напоминало ей о Рябцеве.
Тата шла по аллее и сомневалась: «Ну, сходим мы в театр. А дальше что? Впрочем, оказалось, он не женат. Но, может, есть кто-то? И сейчас, в свой выходной, он с ней?!» – думала она, пытаясь быть осторожной и недоверчивой. Но в душе уже появилась и ревность к неизвестной, даже, может, несуществующей сопернице, появилось желание, чтобы быстрее закончились выходные и они вновь встретились в офисе.
В таких сомнениях, не успокоенная, а, наоборот, растревоженная, она добрела до конца аллеи, постояла, посмотрела на Москва-реку, потом прошлась по набережной, дошла до перекрестка и, завернув за угол ближайшего дома… нос к носу столкнулась с Геннадием Петровичем.
– А что вы здесь делаете? – растерялась Тата.
– В парке гуляю, – растерялся Рябцев.
В этот день они оба захотели быть в месте, которое напоминало бы им друг о друге.
Они на мгновение замолчали, потоптались, а потом в один голос произнесли:
– А я хотел…
– А я хотела…
Оба рассмеялись. Дальше они пошли вместе, и каждый радовался и одновременно досадовал. Радовался, потому что хотел видеть другого. Огорчался, потому что есть особенная прелесть в этих одиноких прогулках, полных предвкушения и сомнений.
Вечером в воскресенье, наблюдая, как сын что-то ищет в своем шкафу, Таисия Николаевна не выдержала:
– Гена, мне надо с тобой поговорить. И сейчас самое подходящее время. Ты никуда не спешишь и ничем особенным не занят.
– Мама, а где мои галстуки? Я вижу здесь только синий, серый и этот блестящий. А где остальные?
– Какие – остальные? – спросила Таисия Николаевна, хотя отлично поняла, о чем идет речь, – о безобразно ярких, шелковых, которые она убрала подальше с глаз.
– Остальные галстуки. Их было множество.
– Зачем тебе они? Их на работу нельзя носить.
– Мне – можно. Я руководитель отдела, – отрезал сын.
– Они – наверху, в коробке. Но я не рекомендую их надевать.
– Хорошо, я не буду их носить. Я только раз или два… Примерить хочу…
Геннадий Петрович не спорил с мамой. Он знал, что проиграет. Маму можно было победить, только не тратя сил на полемику и отмалчиваясь, делать по-своему.
– Ну, не знаю. – Таисия Николаевна не вышла из комнаты, как на то очень надеялся сын. Ему еще надо было приготовить рубашку.
– Мама, давай перекусим? – нашел выход из положения Геннадий. Эти слова обычно заставляли мать удалиться на кухню. Но сегодня прием не сработал.
– Не знаю, зачем тебе эти попугайские галстуки и что ты еще там ищешь? Только хочу напомнить, что на неделе к нам придет Катя. И прошу тебя быть дома к этому моменту. Этот ужин мы планировали давно. И должна сказать, что Катя – человек одинокий, ей важно побыть в семье, в тепле… В заботе. Поэтому не забудь об этом.
«Да, кстати, а я ни разу не видел Тату с подругой. Вообще, похоже, она очень одинока. Да, это правда, человеку нужно тепло!» – Слова матери подействовали на Рябцева неожиданным образом.
– Гена, я очень хотела бы, чтобы ты женился на Кате. Поверь мне, это отличная партия. Она хороша собой, хозяйственная, она работящая. Ты посмотри, какую жизнь она прожила, хоть и всего-то ей двадцать семь лет! – разгорячившись, Таисия Николаевна перестала соблюдать осторожность и говорила все, как думала.
Сын ее слушал. Он был воспитан в уважении к старшим. Он слушал, но мыслями был далеко. «Я приглашу ее в театр! – думал он. – В театр. На какой-нибудь известный спектакль. Или лучше в оперу. Я и сам сто лет не был в театре. И еще… Цветы, конфеты…»
Таисия Николаевна сделала круг по комнате и продолжила:
– Понимаешь, в жизни всякое может быть. Я не вечна, рядом с тобой должна быть опора. Плечо. Локоть.
– Или нога, – неосторожно пошутил Геннадия Петрович.
– Ты издеваешься?! – вскинулась Таисия Николаевна. – Чем тебе не угодила Катя?! Еще раз повторяю – симпатичная, работящая, порядочная… Почему ты не хочешь жениться на такой девушке?! Зачем тебе обязательно нужно куда-то вляпаться?!
– Потому что иногда неправильный ответ – верен.
– Что?
– Потому что иногда дважды два – пять! – ответил сын.
– Господи, да о чем ты?! – всплеснула руками мать.
А Геннадий Петрович и сам толком не знал, о чем он. Обуреваемый чувствами, он не мог четко сформулировать мысль. Мысль о том, что иногда можно и нужно сделать то, что всем кажется ошибкой.
Глава третья
Тетя из Киото
В жизни Таты произошло не так много событий. Было печальное – ранний уход отца. Было безнадежное – продажа родного дома. Было радостное – встреча с Геной Рябцевым. Все остальное, что происходило с Белозеровой, можно было назвать рутиной. В самом деле, переезд в Москву, учеба, работа, энология – наука о вине – это то, что должно было произойти, а если бы не произошло, случилось бы что другое, похожее.
Воспоминания о двух первых событиях, об отце и доме, были неразрывно связаны между собой. И даже в каждодневной суматохе забыть про ту часть жизни она не могла. Только появление Геннадия Петровича, его пристальная забота, его стремление быть рядом, пусть не очень афишируя это присутствие, вдруг принесли огромное облегчение. Рябцев никогда ничего не выспрашивал, не допытывался, не выяснял – он принял Тату Белозерову вместе с ее молчанием, с ее возможными тайнами и секретами. И это отсутствие любопытства развязало Тате язык. И как-то, когда они шли после работы к метро, она произнесла:
– Я маму очень люблю, но иногда я ее не понимаю…
Вслед за этим она подробно рассказала Рябцеву то, что произошло перед самым приездом в Москву.
– Понимаешь, у меня в жизни полно задач, которые решить должна только я. И очень хорошо, если бы нашелся человек, который не обиделся бы на такое самоопределение. – Тата рассмеялась над последним словом.
– Что ж, понимаю, – весомо и сдержанно сказал Рябцев, хотя больше всего на свете ему в эту минуту хотелось обнять Тату и защитить, спрятать от невзгод, пообещать полную и безоговорочную верность. Только бы Тата не говорила больше таким голосом – спокойным и прямо-таки обреченным. Гена Рябцев, испытавший диктат Таисии Николаевны, вдруг подумал, что вот она бы никогда так не поступила. Правда, он и представить себе не мог, что мать может еще раз выйти замуж.
– Знаешь, мои родители развелись, когда я совсем маленьким был. Не знаю настоящей причины, никогда не спрашивал у мамы. Думаю, ей неприятно было бы такое любопытство. Но она как-то сказала, что отец не мог допустить, что ребенку уделяется столько внимания.
– Нет, я не хочу сказать, что мама меня не любит, или не заботилась, или не заботится, – отвечала невпопад Татя, поглощенная своими воспоминаниями, – когда я была маленькая, она шила мне платья… И вообще… А сейчас… Сейчас, ты не поверишь, у меня весь балкон и холодильник заставлены компотами, вареньем и овощными консервами. Мама при любом удобном случае ящики передает мне…
– Так моя тоже… Она знает наизусть, когда у меня отчет, совещание… Стоит мне только обмолвиться о проблеме, она готова и выслушать и посоветовать.
– У нас хорошие мамы, – заключила Тата.
– Да, конечно, – с уверенностью согласился Гена.
Они, не опустившись до сплетен и осуждения матерей, замолчали. Каждый понимал, что речь шла не столько о мамах, сколько о них самих. О том, что же такое пасмурное и тревожное иногда скребется в их душах.
Больше эти тему они не поднимали. Они чуть удовлетворили любопытство, приоткрыли прошлое, чтобы было понятнее настоящее. «Он становится очень смешным, когда пытается освободиться от материнского влияния», – думала Тата и ни в коем случае не показывала, что для нее очевидна эта борьба. А Рябцев, как ни желал он окружить Тату тепличной атмосферой, всячески подчеркивал, что уважает стремление молодых женщин к независимости.
Их отношения развивались стремительно – находясь изо дня в день в одних стенах, они умудрялись вечерами до полуночи болтать по телефону, а в выходные Таисия Николаевна перестала готовить полноценный обед.
– Что я буду возиться?! – восклицала она. – Ты появляешься только к вечеру. Я вообще тебя не вижу!
Сын целовал маму, но задобрить не мог. По-прежнему не упуская из виду портниху Катю, такую удобную невесту, Таисия Николаевна замышляла интригу с целью вернуть сына в лоно семьи.
Телефонный звонок раздался ни свет ни заря. Гена осторожно вытащил свою руку из-под головы Таты и снял трубку.
– Алло! – сказал он тихо.
– Алло, алло, – заверещала трубка. – Татка, что это у тебя такой голос?! Заболела, простудилась… Я же тебе в прошлый раз мешок с сушеным шалфеем выслала! Он там, рядом с вишней и хурмой!
– Простите, – Гена смущенно кашлянул в трубку, а потом растолкал Тату.
– Это, по-моему, тебя.
Тата приоткрыла одни глаз:
– Что? Что случилось? Мама? Что с ней!
– По-моему, ничего не случилось. Она подумала, что я – это ты. Только простуженная, – прошептал Гена.
Тата окончательно проснулась и взяла трубку.
– Мам! – звонко произнесла она.
– Тата?! Кто это был? Кто снял трубку? Мужчина?!
– Да, мама, мужчина. Мужчину зовут Гена. Почему он снял трубку? Телефон зазвонил, и он снял трубку. А почему ты звонишь на городской телефон, а не на мобильный? Звонила? А, наверное, я с вечера звук выключила…
Тата удобно устроилась на постели, понимая, что разговор может быть долгим. Рябцев, не желая мешать, вылез из-под одеяла и скрылся из виду. Тата продолжила разговор:
– Да, мама, мужчина. Да, знакомый. Хороший знакомый. Да, в доме. – Тата терпеливо отвечала на вопросы. – Мама, я тебе говорила. Ты, наверное, не обратила внимания. Нет, я не хочу сказать, что ты невнимательная мать.
Некоторое время Тата молчала. Она слышала, как возмущалась мать и как гремел чашками на кухне Рябцев. Гена уже успел выйти из ванны, накинуть на себя джинсы и, судя по всему, варил кофе. Тата улыбнулась – так приятно было иметь свою собственную жизнь.
– Хорошо, мама, я тебе напишу подробное письмо. И даже вышлю фотографии. Договорились. Я больше не буду так говорить… – включилась опять в разговор Тата. – Мам, а что ты так рано звонила? Случилось что-то? Да? Кто? Куда? Я ее видела когда-нибудь? Она будет в Москве? А почему не в Сочи? Ах, дела у нее тут…
Через час Тата и Рябцев сидели на кухне и завтракали.
– Давай я тебе еще бутерброд сделаю, – сказал Рябцев. Он до сих пор ни слова не спросил про звонок матери. Тата же пребывала в задумчивости.
– Нет, спасибо, – сказала она и опять уставилась в окно.
– Тогда пойду переоденусь, опоздать боюсь. – Рябцев собрал посуду со стола, сложил все в раковину, вытер стол и поправил маленький букетик календулы. Тата улыбнулась этой аккуратности.
– Гена, – сказала она голосом городничего из пьесы «Ревизор», – к нам едет тетя.
– Хорошо, – откликнулся Рябцев, – тетя – это всегда хорошо.
– Тетя из Киото. Из Японии.
– Она – японка? – осведомился Гена.
– Нет. Она просто давно живет в Киото. Была замужем за японцем. Потом японец умер. Она так и осталась там.
– С ума сойти, – присвистнул Рябцев, – это круто!
– Да, – согласилась Тата, – если учесть, что я никогда ее не видела. И вообще ничего не знала про нее. Но, поблагодарим высокие технологии, тетя нашла маму.
– Так она родственница со стороны мамы?
– Нет. Она – со стороны папы. Но дальняя родственница. Что-то вроде его троюродной сестры. И поэтому она – моя дальняя тетя.
– Слушай, давай быстрей одевайся, по дороге обсудим все, – заторопил ее Гена, – тетя из Японии – это здорово. Мы ей Москву покажем.
– Да? – с каким-то умилением Тата посмотрела на Гену. Вот он, идеальный мужчина – никаких проблем для него не существует. Даже тетя, свалившаяся на их голову, не пугает настоящего любящего мужчину!
– Мама сказала, что у тети очень сложный характер. Вот прям-таки ужасный. И поэтому они никогда не поддерживали отношений. Отец хотел этого, пытался, но мама против была. Она так и выразилась: «Это были одни нервы!»
– Ладно, поглядим, что там за нервы… – рассмеялся Рябцев. – Когда она прилетает?
– Через неделю. Надо будет встретить.
– Встретим.
– А вот где она жить будет, я не знаю… Если что, уложу ее на этот диван, сама буду спать в кухне. Там этот маленький диванчик удобный вполне.
– О, как я не подумал… – впервые за все время озадачился Геннадий Петрович. – А как же мы?
Он растерянно развел руками.
– Геночка, ну, она же не на год прилетает. Наверное, на неделю, другую… – успокоила его Тата.
– Будем надеяться, – буркнул Рябцев и добавил: – Как бы грубо это ни прозвучало.
– Надо будет закупить продуктов, купить комплект нового постельного белья. Красивого. И, наконец, купить сковородку. Взамен той, что я сожгла. А то тетя котлеток захочет, а жарить не на чем.