Тот, кого называли Колей, молча рассматривал коробку с S2DVD, потом полез в карман за портмоне.
– Сколько?
– Тридцать.
Коля протянул деньги.
– Это точно оригинальная версия?
Андрей достал ручку, бланк с печатью и написал на нем название покупки и номер торгового места.
– Будут проблемы – приходите.
С такими ребятами проблем обычно не было. Грамотные люди, знающие, что им нужно.
А вот с этой четверкой придется повозиться, и дай бог, чтобы не было проблем.
Эти четверо тусовались здесь уже минут пятнадцать. Малолетки из “спального” района. Судя по одежде и замашкам, от них можно было ждать неприятностей. Последняя коллекция зимней одежды Columbia, ботинки Timberland, одинаковые спортивные шапочки. Скорее всего, какая-то группировка, пытающаяся стать бандой. Мелкий грабеж, торговля слабой наркотой, прикрытие опять же мелких хакерских операций таких же, как и они, начинающих. В свободное время такие компании обычно развлекались с наложением. Посеревшие от времени и побитые трещинами корпуса жилых многоэтажек прошлого века, песок и вечнозеленые ивы мало кого вдохновляют, и с каждым днем нужно все больше пива с водкой, чтобы одномерный ландшафт поплыл перед глазами, а в жизни показалась перспектива. Поэтому обычно посиделки за бутылкой пива, предваряющие групповуху в подъезде, сопровождались виртуальным наложением. Квартал становился веселее, а дешевая и плохо наложенная косметика девчонки из соседнего дома превращалась в макияж фотомодели.
Эти четверо искали клубные программы. Первое серьезное вложение нажитого непосильным подростковым трудом капитала.
С таких вещей начинали многие. Дело казалось простым и нехлопотным. Снять полуподвал в многоэтажке, полулегально подвести оптоволокно, прикупить среднего класса технику и – главное – купить пакет, позволяющий создавать виртуальное пространство, которое накладывалось на пустые стены подвала. При наличии воображения, хороших отношениях с местной налоговой и районной администрациями, а также старшими пацанами, курировавшими микрорайон, затраты на такой клуб отбивались за полгода. И потом давали неплохой навар. За мебель платить не надо, плата за аренду – ниже плинтуса, издержки только за электроэнергию и отопление. Стой на входе, проверяй билеты. Если наладить в таком клубе продажу выпивки и, еще лучше, легкой наркоты, то дело имело шансы пойти еще веселее.
С "крышей" можно было договориться. С налоговой тоже, в особенности, если там работает тетя или троюродный брат. С дилерами-химиками, продающими цветные таблетки, – сложно, но в принципе можно. А вот с воображением чаще всего бывали проблемы. Создать оригинальный клуб было тяжело именно по этой причине. Каждый день в городе возникал десяток клубов, из которых девять не переживало первого месяца. Потому что на серые стены полуподвала натягивались стандартные приевшиеся кластеры, которые делались на коленках за два дня с помощью вот таких вот “клубных программ”.
***
Светло-красная сфера с синими и бордовыми прожилками по всей поверхности висит в белом пустом пространстве. Пауза уже кажется затянутой, когда цвет пространства начинает менять оттенки, появляется динамика: яркие протуберанцы, всполохи пламени, кривые тонкие молнии. Они касаются поверхности сферы, и та меняет форму и цвет, сопротивляясь и поддаваясь происходящему вокруг. Сфера вбирает в себя молнии и фрагменты предметов, появляющиеся из окружающего хаоса. Вдруг ее поверхность подергивается рябью, и она ощетинивается рядом ровных стальных шипов, которые отбивают предметы и отражают молнии, летящие из середины ниоткуда. Через мгновение их уже нет, поверхность поменяла цвет, и сфера стала толще. Проходит несколько циклов, сфера покрывается несколькими десятками слоев, которые помогают ей защищаться или вобрать окружающую жизнь. Но борьба продолжается. В этой борьбе проходит еще половина вечности, пока наконец внутри яйца не появляется нечто, похожее на свернутый женский силуэт. Лежащее в позе зародыша тело взрослой женщины.
Еще мгновение, и сферы уже нет. Есть нарисованный четкими линиями профиль женщины, которая стоит с широко раскинутыми руками, не страшась происходящего вокруг. Протуберанцы и молнии становятся быстрее и ярче, и женщина начинает танец.
Эту композицию Оля назвала “Рождение сознания”, и это был один из тех номеров, которые она показывала только тем, кто хорошо знал ее. По субботам эти люди приходили к ней, и она открывала им свою студию. Квартира когда-то была трехкомнатной, но перед тем, как въехать туда, Оля заказала ремонт. Две комнаты объединились в достаточно просторный зал, стены которого были оклеены белыми обоями. Аппаратура для генерации виртуального наложения, полтора десятка стульев, столик, на котором в дни приемов стоял кофейник, печенье и минеральная вода.
В такие дни сюда приходили ее друзья. Единомышленники, новаторы, экспериментировавшие на пересечении традиционного театра и новых цифровых технологий. Чаще всего это был театр одного живого актера в окружении виртуальных декораций и существ, мало напоминавших человеческие. Галлюцинации, доступные не только их создателям. Иногда эти ребята употребляли с кофе сухие амфетаминовые добавки и практиковали подачу прямого сигнала на центры удовольствия, но сама Оля избегала этого. Ей нравилось танцевать, получая при этом чистый, природный амфетамин.
Танец каждый раз был разным. Как и концовка выступления. Борьба женского тела и жизни, которая била со всех сторон, чаще всего заканчивалась победой женщины. Закаленное огнем, покрытое сотней защитных слоев тело начинало излучать свет в спокойном синем диапазоне, и протуберанцы гасли. Иногда яркие трещины молний усеивали тело отпечатками, и после нескольких ударов оно рассыпалось на тысячи мелких осколков.
В субботу Оля принимала гостей дома, а в четверг работала в небольшом театре-студии на Ярославовом валу. Там она играла чужие роли в пространствах, сделанных другими людьми. Что-то ей нравилось, что-то – нет, но она считала работу нужной. Практика, возможность отрабатывать технику были первой причиной, по которой она оставалась там. Второй – возможность показать себя тем, кто искал актеров и дизайнеров для более серьезной работы. На этот случай в ее сумочке всегда лежали демозаписи “Рождения сознания” и “Флиппера”, лучших ее вещей.
В ожидании спектакля он бродил по фойе, небольшому залу с картинами, написанными маслом, и слушал разговоры о том, как виртуальное наложение и другие цифровые технологии изменяют театр. “Пространство, расширяющееся практически до бесконечности и послушное всем изменениям, которые над ним совершают. Актер больше не ограничен сценой, условностью мира, делающей представление на сцене фарсом. Сцена и зал более не разделены, теперь нет этого условного и глупого деления на реальность и мир игры, теперь все едино, и актер – центральный элемент новой концепции, действующий режиссер пространства и времени, меняющий рамки по ходу пьесы…”.
Пламенную речь произносил молодой худощавый человек в черном костюме на два размера больше. Андрей слушал непрерывный поток сознания и думал, что полгода назад компания таких людей показалась бы ему странной. Сейчас он вслушивался в рассуждения о новых пространствах человеческого сознания, и рабочий день с девяти до шести в чистом белом офисе казался однообразным заводским конвейером. Другая жизнь, с отсутствием четкого ритма и импровизацией на ходу. Странно, но она была больше похожа на настоящую, с ее неожиданными вывертами и стенами, которые возникают там, где их не ждешь. Офисный кубик из тонких листов трехслойной фанеры, внутрикорпоративные правила поведения и стратегия развития компании – это всего лишь слабая попытка защититься от непредсказуемости жизни, сминающей то, что противоречит ее древним правилам. Эти фантазирующие мальчики и девочки живут честнее и правильнее, воспринимая происходящее тогда, когда оно происходит, не пытаясь нарисовать прогноз на следующие три года.
***
“Познакомь”. – “Она не в твоем вкусе”. – “Еще как в моем. Высокие блондинки очень в моем вкусе. Или у тебя с ней всерьез?” – “Не знаю”. – “И когда узнаешь?” – “Как узнаю, тебе расскажу первому”. – “Да я не буду клеиться. Если у тебя намерения, я подожду до лучших времен”. – “Ну, а тогда нафиг тебе с ней знакомиться?” – “Она оказывает на тебя благотворное влияние. Хочу узнать, как у нее это получилось. Спокойнее ты стал, Андрюша”. – “А что, раньше был дерганым?” – “Нет, но раньше ты к работе относился как-то без энтузиазма. Типа, чего там на рынке стоять, дисками торговать. Корни пускаешь”. – “Ты знаешь, какой у нас был уговор. Я нахожу место, и мы мирно расходимся”. – “Ну и что, нашел?” – “Пока нет”. – “Ну ищи, ищи”.
Его круглое бородатое лицо засияло ехидной улыбкой. Пачка новых дисков, которые он держал в левой руке, исчезли в толстой джинсовой куртке. Короткая куртка заканчивалась прямо над широким поясом, державшим синие джинсы, заправленные в черные спортивные боты. Раскачивающейся медленной походкой Волоха пошел на другую точку, располагавшуюся через два ряда.
На вид Волоха был грубоватым увальнем, типичным рыночным барыгой средней весовой категории. Но каждый год у него появлялась новая точка на рынке, и ребята, которые его крышевали, отоваривались тоже чаще у него. Он умел прочувствовать ситуацию. Иногда еще до того, как она случалась. Он был прав. Что-то изменилось. Андрею стало нравиться здесь. В отличие от товарного рынка, который располагался справа от метро, здесь продавцы отличались воспитанием и определенной эрудицией. Товар того требовал. Нужно было разбираться в том, чем торгуешь, а без подготовки это было трудно. Андрей подружился с Олегом, державшим точку напротив него, и с Алиной, соседкой сбоку. При необходимости они присматривали за товаром друг друга, перекидывались фразами и шли вместе ужинать после закрытия рынка.
Волоха был прав. Андрей стал пускать корни.
Правда, с чего тот решил, что все это из-за Оли, Андрей так и не понял.
***
Обычная низкоемкостная флэшка вмещала две-три утилиты, которые позволяли просматривать до десятка наложенных слоев. Для прогулок в респектабельный магазин или виртуального экскурсовода этого было вполне достаточно. Для сложных, ресурсоемких программ, искажавших реальность до неузнаваемости, – нет. Надо было идти домой и подрубаться ко Второй Зоне Си-Джея со стационарного компьютера.
“Термитники" стали вехой. Их емкость была на порядок выше, а предпроцессор облегчал обработку данных для персонального, ручного компьютера. “термитники" позволяли обрабатывать огромные массивы наложенной на реальность информации, превращая знакомые улицы в нечто совершенно новое и неузнаваемое. Проще говоря – таскать на шее целый мир.
Первый раз Андрей услышал о “термитниках” от Васи Кашубы. Тот рассказывал о компании малолеток из его микрорайона на Троещине, которые вскладчину купили софт с японским названием “Синдзюку”. Программа накладывала детали окружения и зданий из токийского района Синдзюку на реальность местных улиц. Малолетки собирались вечером попить пивка, массово подключались к Си-Джею и оказывались в Токио. Андрей сказал, что так развлекаются почти все подростки из спальных районов. На это Вася ничего не ответил, а просто показал демозапись “Синдзюку”. Эффект присутствия был потрясающим. Через два дня Вася принес софт, и Андрей провел два вечера, разгуливая по смеси из виртуального Киева и Токио со схожей геометрией улиц.
Но тогда, в первый раз, ему стало страшно от того, что он всерьез подсядет на это дело. Истории про людей, которые не хотят выбираться из виртуальности, регулярно печатали “твердые” издания – газеты и журналы. Две трети этих статей были перепевками старых страшилок пятилетней давности, но Андрей слышал реальные истории и видел некоторых своих знакомых, которые реально подсели.
Волоха только смеялся над его страхами.
“Да чушь все это. Сколько есть компы, столько говорят о зависимости. А смотреть каждый день по общественным каналам всякую муть типа сериалов и новостей? В Перу снова наводнение, болят мои ноги, мне что с того? Мои предки до сих пор по два часа в день убивают за ящиком. Двадцать лет назад это был телек, теперь это терминал Си-Джея. И они же возмущались, что я за компьютером весь вечер сижу. Андрюша, выкинь эту хрень из головы”. Они тогда пили воскресным вечером посреди пустых рядов. На рынке оставались редкие продавцы, в их ряду уже никого не было. Сквозняк носил туда-сюда обрывки дешевой упаковочной бумаги, газеты и пластмассовые стаканчики. Удачный день. Тогда Андрей действительно почувствовал вкус к этой работе. “Перестань забивать себе голову мутотенью. Люди всегда видели не то, что есть, а то, что хотели видеть. Только раньше это не было так осязаемо, раньше нельзя было взять реальное изображение и смешать его с наложением, нельзя было пустить себе сигнал на нерв”. – “Скажи еще – реальности нет, это все сигнал”. – “Неее… Так не скажу. Все это объективно существует, но каждый видит какие-то куски, которые ему или очень нравятся, или не очень, или он к ним вообще равнодушен. Понимаешь? Вот видишь, эта бутылка пива наполовину… ну?” – “Полная”. – “Правильно, или наполовину пуста. Такая простая вещь, а уже есть две противоположные точки зрения. С “термитниками” то же самое. Программы, зашитые в “термитниках”, берут реальность за основу и выпячивают то, что нравится больше всего. Если ты мазохист и хочешь всего бояться, то выпирает страшное. Но самое главное – у тебя в голове уже есть то, что может просимулировать для тебя софт из “термитника”. Так что проблема не в софте, а в головах”.
Андрей представлял себе, сколько миров проходит мимо него, когда он стоит на рынке. Реальность настоящего была сырым материалом, рудой, которую сознание переплавляло, мешая с воспоминаниями прошлого, планами на будущее, чужими представлениями относительно механики мира и надеждами на лучшую жизнь. Рекомбинация пространства и времени, переназначение смыслов, коктейль из своих и чужих заблуждений. Несущие конструкции, на которых строится жизнь и которыми мотивируются поступки.
***
Они вышли из метро, когда начали падать первые крупные капли теплого летнего дождя. К дому они бежали, но дождь был быстрее, и они оказались в подъезде мокрые с ног до головы, смеющиеся друг над другом.
Окна выходят на канал. Старые ивы по берегам зеленеют молодой листвой, и тяжелеющие ветви спускаются в воду. В праздничные дни из середины канала бьют фонтаны, их струи подымаются вверх и широким веером падают в воду.
Мокрая футболка обтягивает ее небольшую грудь, и она снимает ее с себя, не отходя от окна. На той стороне канала зажигаются огоньки кухонь и гостиных. Темнеет, и в надвигающейся темноте все отчетливее проступают всполохи молний, и далекие раскаты грома становятся ближе. Он подходит к ней, пытается обнять, но она отталкивает его и с улыбкой уходит в ванную.
Июньские дожди часто становятся грозами с градом, но сейчас из неба просто льет. В квартире тепло, и она сидит на широком подоконнике в темной комнате. Вспышки молний выхватывают ее силуэт из проема окна. На ее плечах большое махровое полотенце, закрывающее почти все тело, в руке кружка с теплым чаем. Она смотрит на канал. В углу комнаты беспорядочными огоньками блестит медиа-центр, из которого на небольшой журнальный столик проецируется последний холоклип Арканы. Он сидит в кресле, замотанный в такое же полотенце, и пытается рассмотреть линии ее тела. В одно из мгновений комната освещается особенно сильной вспышкой молнии, и он видит, что теперь она смотрит на него.
Тем летом она часто бывал у нее, задерживаясь допоздна. Оля варила кофе в древней джезве, доставшейся в наследство от бабушки по материнской линии, и они пили его из маленьких чашечек, сидя на том самом подоконнике. Ее коллекция “термитников” и прочих носителей была самой большой, которую Андрей когда-либо видел. Медиа-центр жевал все форматы, начиная от раритетных музыкальных CD и заканчивая “термитниками” шестого формата. Центр был подключен к компьютеру, сутками качавшему из сети самые последние новинки рынка и классику из независимых архивов. Где-то с месяц эти посиделки были невинными разговорами о жизни и о современных течениях рынка цифрового масс-медиа. Длинные вечерние разговоры, мягко освещаемые передачей холопроектора. Полупрозрачные стереообразы растекались по стенам и изменяли геометрию интерьера, проникая в сознание и оставаясь там вместе с ее словами. Годовые кольца на срезе векового дуба, обволакивающие середину. Новые слои бытия, заворачивающиеся плотной спиралью вокруг так и не познанной сердцевины его “я”.