Женатые пожилые мужчины читали новости медицины, чтобы встретить во все оружии предстоящие возрастные заболевания, но понимали из прочитанного мало, зато успокаивались и засыпали под ровное шуршание колес.
Некоторые из женатых мужчин выходили на сайты, где торгуют драгоценными украшениями и откровенно занимались промышленным шпионажем: они фотографировали удачные дизайны, чтобы потом незначительно их видоизменить и представить для обсуждения в своей компании. Независимо от результата обсуждения им платили символические премиальные деньги за инициативу.
Мужчины играли в стрелялки, смотрели экономические новости, про мир животных и порно.
Самые отмороженные из молодежи и из неженатых брали таблетку и два волоска-проводка от часовой батарейки за щеку, одевали наушники и следили за точкой движения автобуса по GPS.
Милтон смотрел японский мультипликационный порно и грыз сухое печенье.
Янкель прочитал свои эсэмэски первый раз за целый день. В них не было ничего нового или значительного или того, что требовало незамедлительного ответа. Он подумал про Любку-Дупку – она буквально заваливала его сообщениями. Он с ней был одного возраста, и они знали друг друга всю их сознательную жизнь, потому что жили через дорогу. Правда, раньше ее звали просто Любкой, а Дупка прибавилось к ее имени, когда она достигла половой зрелости и расцвела формами тела. Никто толком не знал, что значит слово дупка. Его подвесил к Любке ее старый и выживший из ума дед, приплывший в штаты ребенком из Одессы в начале прошлого века. Все остальные думали, что ее второе имя, как у индейцев, говорит о замечательной физической или умственной способности человека, но на неизвестном языке.
Янкель побаивался Любки после случая во время бар мицвы ее младшего брата. Любка тогда тайком от взрослых напилась сладкого и крепкого Манишевича, затащила Янкеля к себе в комнату и стала раздеваться среди бела дня. Когда Янкель попытался ускользнуть из ее обнаженных объятий, она пригрозила ему, что закричит на весь дом и скажет, что он хотел ее изнасиловать, и при этом добавила, что ее дяди и братья возьмут его на вилы, как мужики – казаки взяли медведя – насильника из фольклорной истории их детства. Случай с Любкой не травмировал Янкеля и не отбил у него интереса к женщинам, а даже наоборот.
Перечитав эсэмески, он переложил из куртки в сетчатый карман под экраном две коробки лекаха, которые купил в этнической лавке сладостей для своих младших сестры и брата во время ожидания автобуса. У них в семье все дети и взрослые любили орехи в меду и не ждали праздников. Коробки были завернуты в желтый лист, вырванный из телефонной книги.
Янкель не хотел играть в стрелялки или обсуждать японский мульт с Милтом.
Через проход от него сидел Кори. Все говорили, что у этого Кори уже есть большая проблема со здоровьем: кроме того, что родился и вырос натуральным альбиносом, теперь он еще находился под постоянным эффектом паров от микросварки.
Благодаря его природной близорукости, близкой к слепоте, ему в детстве сделали операцию на глаза. Такая операция стоила десятки тысяч, но превращала человека в живой микроскоп. Понятное дело, что средней еврейской семье такое бы было не по карману – за операцию заплатил ювелирный бизнес, который к тому же гарантировал Кори работу микро сварщика до конца его короткой жизни. Кори не пользовался воздухоочистительной системой во время работы из-за неудобства болтающихся шлангов – он просто вставлял себе в нос два фильтра от сигарет Lucky Strike и говорил, что ему это очень помогает – лучшие в мире фильтры смягчали пары серьезных кислот и не забивались мокротой из носа так быстро, как другие.
Берстайны из админисртации только разводили руками, как в танце:… ну если помогает, так и пусть помогает… и покупали для него пару блоков сигарет в неделю. Кори на свое здоровье не жаловался, а работал, как и все другие – 6 дней в неделю.
В не сварочное время дня или ночи он носил темные очки из мало прозрачной платсмассы, которые выдавались врачами легально слепым людям. Вот и сейчас он сидел, развалившись, с полуоткрытым ртом, но вовсе не спал, а следил под музыку в наушниках за точкой автобуса на экране GPS.
Янкель тронул Кори за плечо и получил от него таблетку с батарейкой на проводах.
Хотя Кори и Янкель не были друзьями, но иногда между ними возникали разговоры.
Кори совсем не пользовался компьютерами, а много читал про все подряд в журналах 50-ти летней давности. Про таблетки с батарейкой он вычитал в журнале Popular Science за 1966 год.
Такие таблетки официально использовались для устранения наростов и мозолей, были предназначены только для наружного употребления и продавались без рецепта в любой аптеке. Батарейки к ним не прилагались и покупались отдельно.
Дорога обещала быть долгой, потому что автобус все еще не выбрался из Манхаттана, но за это никто из пассажиров не переживал.
Янкель слушал Бенсенхерст Блуз, бруклинского исполнителя с большим потенциалом сорвать остатки своего голоса уже к следующему альбому. Музыка завораживала Янкеля драматичностью пауз в ностальгической истории про утерянную родину, которая была под другой звездой. Кори рассказывал, что исполнитель был когда-то евреем, но потом поменял религию на блуз и что его музыка импонирует евреям потому, что в ней много тоски и арамейских (древне-еврейских) слов.
Когда композиция закончилась, Янкель опять тронул Кори за плечо и начал с ним разговор про песню. Как полноценному альбиносу и положено, Кори неважно слышал окружающий мир, но это не мешало его радости общения с единомышленниками. Чтобы не отвлекать от занятий остальных пассажиров автобуса, Кори и Янкель перегнули свои тела через подлокотники сидений на середину прохода и нашептывали друг другу прямо в уши комплименты Бенсенхерст блузу. Так продолжалось некоторое время, пока Кори не углядел коробки с лакехом в сетчатом мешке. Ему захотелось сладкого, и он попросил Янкеля продать ему одну коробочку. Янкель подумал про себя, что не будет большого горя, если брату и сестре достанется одна коробка сладости на двоих и достал упаковку. Пока Янкель разбирался, какую из коробок лучше открыть, Кори, как страстный любитель печати, бесконтрольно стал читать обертку – желтую страницу из телефонной книги. Страница была на букvу Б и просто кишела медвежьими фамилиями. Одних только Берманов было с треть листа, не говоря уже о других Берляевых и Беркиндов.
Тем временем коробка с леках была открыта, и они угостились первыми ромбиками.
Кори вытянул за провода таблетку изо рта, чтобы не мешать две мидии и сказал: «Медведи, евреи и мед – эти три понятия связаны друг с другом нерушимыми узами. Мы, евреи, очень любим мед с незапамятных времен и исторически используем его в нашей пище. Медведи, с другой стороны, тоже любят мед и именно поэтому их народность зовут медведями, сокращенно от ведующих мед. Таким образом именно мед может быть соединяющим нас звеном. Вполне возможно, что народность медведей одно из утерянных еврейских племен, которое развивалось по иным законам.»
Янкель успевал за логикой Кори и не видел в ней никаких противоречий. Даже наоборот он находил косвенные подтверждения типа, если католики и протестанты считают, что человекообразные обезьяны – их дальние родственники, то почему медведи не могли случиться родственниками евреев. Но всего этого он не сказал вслух Кори, а только промолвил: «Я никогда не слышал, чтобы медведь задрал еврея, зато о том, как он хотел любиться с еврейской женщиной существует легенда. Добровольно это не каждому по плечу. И маленькую девочку Мириам он не съел, а просто забрал у нее медовые коврижки.»
Оба замолчали и потянулись за следующей порцией сладости. Как в подтверждение сказанного и услышанного, они обратили теперь внимание и на коробку с леках. На ней была изображена молодая женщина, кормящая чем-то медвежонка. Кори, должно быть, не поверил своим глазам за пластмассовыми очками и задрал их на лоб, как это принято у сварщиков: на коробке по-прежнему был медвежонок и женщина.
От глубины потрясения их разговор зашел в тупик, потому что теоретически линия горизонта была достигнута.
Янкель подумал, что жить с медведями совсем необязательно, если они менее развиты, но помогать им они должны, если евреи с ними одного племени.
Как раз в этот момент Кори, который молчал вовсе не потому, что ему не было что сказать, выдохнул, что медведи в не меньшей степени евреи, чем марокканцы или жители страны Йемен. Янкель ничего не знал об этом, но все равно кивнул в знак согласия.
Оба молодых ювелира себя чувствовали очень хорошо от состоявшейся продуктивной беседы, и только неудобство зависания над проходом в течение долгого времени слегка омрачало их дорогу. Разумеется, свободных мест в автобусе не прибавилось, потому из него никто не выходил, но Янкель все равно крутил головой в поисках и надежде.
На самом заднем ряду никто не сидел, как обычно. Сидеть там было как-то не принято.
Задние сидения не имели подлокотников и предназначены были для лежачих поневоле пассажиров – больных или пьяных. Так Янкель и Кори переместились на заднее сидение.
Теперь, находясь в непосредственной близости, их беседа возобновилась с новой силой. Они вспомнили все случаи дружбы между людьми и медведями, включая бродячих цыган с медведями на цепях, медвежьи цирки, в которых звери ходили по канату, ездили на велосипедах и курили. Кори заметил, медведи умеют делать многое, но делают это неохотно и постоянно огрызаются, как евреи и танцуют тоже, как евреи, довольно неуклюже.
К тому времени автобус выбрался за городскую черту и мчался по извилистому шоссе среди вечно зеленых холомагоров. Уже значительно стемнело. Погода была безоблачной, и в небе загорались первые звезды.
Любка Дупка была очень расстроенной: Янкель не ответил ни на одно из ее телефонных посланий, и теперь еще вместо того, чтобы пересесть к ней во время темноты, устроился на заднем сидении с этим отмороженным Кори. Такие мысли пронизывали оба Любкиных виска в то время, когда на экране бесстрашные африканские пигмеи раскрашивали себя цветной глиной, приготавливаясь к празднику удачной охоты.
Надо заметить, что несмотря на крайнюю религиозность, никто из ювелиров не доставал своих карманных молитвенников и не обращался к всевышнему.
Когда разговор про медведей между Янкелем и Кори подошел к логическому концу, они оба единодушно согласились, что чучела медведей с подносами в руках есть еще одна из форм проявления антисемитизма.
Вдруг что-то случилось с автобусом – его кинуло сначала вправо, а потом влево. Но с дороги он не съехал, а остановился по-аварийному: коротко и рывками.
Водитель был бледным и матерился на непонятном ювелирам языке.
Отворились двери, и многие направились к ним, чтобы оценить поломку своими глазами. Оказалось, что лопнуло переднее колесо. Оно было разорвано в клочья, но причина поломки гордо свисала из резиновых лохмотьев. Это были рога горного козла, вмонтированные в полированный бронзовый обелиск. Не обелиске была гравировка с датой и местом добычи рогов.
Все сразу поняли, что обелиск упал не с неба, а из окна какой-нибудь машины и облегченно вздохнули.
Пока водитель доставал и устанавливал запасное колесо, пассажиры разбрелись вдоль шоссе. Теперь многие из них держали молитвенники в руках и шевели губами на ходу.
Янкель и Кори, однако, пошли в лес. Они стояли спинами, чтобы не смущать друг друга, писали и удивлялись пару от своих струй, когда поняли, что они больше не одни. В двух шагах от них под деревом сидел медведь. К чести всех троих, надо сказать, что никто из них не запаниковал или проявил агрессию.
Только медведь двигал своим носом и даже не задирал губ.
Кори и Янкель продолжали писать дольше принятого непонятно чем. В конце концов, медведь подошел к ним и ткнулся мордой Янкелю в рукав куртки. Потом он высунул здоровенный сиреневый язык и стал слизывать прилипшие крошки меда с рукава.
Кори принял это за положительный знак со стороны медведя и немедленно застегнул ширинку. Через пару минут они медленно, все вместе, двинулись к автобусу.
Колесо уже было установлено на место, но ювелиры все еще не верили своим глазам и лупили по нему ногами. Водитель сел в кабину, включил фары и дал три звуковых сигнала предвещающие скорое отправление.
Кори и Янкель не могли ускорить шаг или побежать к автобусу, потому что боялись, что медведь их неправильно поймет, и поэтому все трое шли в развалку, как три медведя.
К задней двери автобуса они поспели последними, когда внутри салона свет уже был выключен. Они не спеша поднялись по ступеням и сразу расселись на заднем сидении.
Автобус тронулся.
Медведь ехал в компании евреев к благодатным человеческим помойкам.
Лошадница и Хрюка
Глава первая
Знакомая Лошадница потеряла работу на фабрике.
Им, на фабрике, вдруг надоели ее переводы на языки народов мира.
Они ей так и сказали, что ее переводы не несут ничего нового и похожи друг на друга, как китайские репатрианты или сообщения состояния на дорогах в часы пик. Сказали, что такое даже и переводить не стоит, потому что это скорее перевод времени, денег и бумаги.
Она не могла на этот счет аргументировать, потому что в душе сама была согласна с ними уже долгие месяцы.
Первoе время безработицы Лошадница только спала с перерывами на перекур, после которого она шла спать дальше. Так продолжалось несколько дней, пока, проснувшись однажды, она не ощутила хорошо забытого чувства голода.
Естественно, что в ее жилище не было ничего такого, что можно было бы взять в рот, не волнуясь о последствиях. Было, конечно, несколько консервных банок без этикеток с метками неудачных попыток вскрытия. Она примерялась к ним и раньше. Чтобы выбросить. Но искушение узнать, что в них, не давало ей этого сделать.
В тот день ей не хотелось неизвестной баночной пищи, а хотелось живой и горячей и в людном месте. Потому что кроме голода по пище ей хотелось увидеть и живых людей тоже. Ведь спала-то она в одиночестве.
Под полуденным холодным дождиком она просеменила в итальянский ресторанчик под певучим названием Великий Карусо.
Однако войти в него безостановочно ей не удалось. Дело было в том, что как раз на пороге ресторана стоял сам синьор Карусо, и он был велик. Для дверей. Рядом с ним невозможно было пройти. Можно было только протиснуться.
В другой раз Лошадница семенила бы себе дальше, потому как знала эту скверную манеру знакомства с женщинами у средиземноморских мужчин, но чувство голода явно побеждало, и она начала протискиваться. Где-то на середине пути ее милая сердцам многих грудь уперлась в Карусо, который, явно, пользовался своим центровым положением и пока не собирался поджиматься.
Лошадница замерла и экономно вдыхала запахи свежей сдобы, мускатного ореха и ванильного ликера.
Сам Карусо попахивал свежим Халстоном, что гармонировало с его смуглой кожей и открытым до самой макушки лбом.
То ли от контакта его талии с ее грудью, то ли от возбуждающего давления ее тонкого коблука на мизинец его левой ноги, но уголки рта синьора Карусо поползли вверх.
В конце концов они, как говорится, разминулись, но при этом оба оказались внутри ресторана. Не успела Лошадница отряхнуть сахарную пудру с любимой сердцам многих груди, как к ней подлетел мэтр. Было понятно издалека, что он не случайно занимал такую позицию в ресторане – он явно соответствовал ей и по росту. Был он невысоким, но гостеприимным до чрезвычайности со своей гигантско-белозубой улыбкой поперек загорелого лица.
Мэтр учтиво склонился перед Лошадницей и спросил, для скольких человек ей хотелось бы занять столик. Лошадница сразу оценила его каталонское чувство юмора и спросила его в ответ: «Какой сегодня день недели?»
– Сегодня четверг, после полудни. Как видите, мы совсем не заняты, так что вы можете выбрать любое место.
– Пожалуй я сяду вон там в проходе, между туалетом и дверью на кухню. Из того угла отличный обзор всего заведения, и вашим официантам с подносами не надо будет таскаться через весь зал.