До автомастерской я добежала за считанные минуты. Зайдя внутрь, я с облегчением и радостью увидела сестру, ковыряющуюся под капотом грязного УАЗа. Она заметила меня, вытерла руки тряпкой и вышла на улицу. Я вышла за ней.
–Чего ты докопалась? – Спросила она, смотря вдаль. – Я же сказала отвалить. Ничего объяснять я не хочу, твои испуганные возгласы и осуждения мне тоже не припелись.
–Я не для этого пришла.
–А для чего?
–Побоялась, что ты не вернёшься.
Настя медленно перевела взгляд на меня.
–И что тут страшного?
–Для меня это страшно. – Я помолчала. – Боюсь, что ты исчезнешь.
Настя поджала губы и быстро отвела глаза. Мне показалось, что она чуть не прослезилась.
–Из меня плохая подружка, Маш. А сестра вообще дерьмо. Не надо ко мне привязываться. Бери пример с родни – они, в отличие от тебя, хорошо меня знают.
–Ни черта они не знают! Или не хотят знать.
–Как и ты.
–Мне и не надо. Я понимаю, что просто так ты бы этого не совершила.
–Какая уже разница?
–Большая! Может, когда-нибудь ты мне и расскажешь. Но я и без того знаю, что тебя можно оправдать.
Настя прерывисто вздохнула, быстро достала сигарету и закурила. Теперь я ясно видела, что она из последних сил сдерживается, чтобы не расплакаться. Мне хотелось её обнять, но я понимала, что она меня оттолкнёт. Настя быстро курила, отвернув от меня лицо.
–Маш, что ты от меня хочешь? Всё, что я могу тебе принести – это вред и крупные неприятности. У тебя уже начались проблемы в школе и семье, и спровоцировала это я. Ещё не отпугнула? Дальше будет хуже. Я ненароком сломаю тебя. Или как человека, или как члена общества. Хочешь через десять лет стать такой, как я?
–Была бы рада. Ты не такая, как все.
–Лучше бы была такой же. Я сломала судьбу себе, но тебе не стану. А по-другому не получится. Поэтому я доживу у вас дома до первой зарплаты и уеду. Куда – ты не узнаешь, и я больше никогда о себе не напомню. Считай, что меня нет и никогда не было. – Она вдруг развернулась и положила руку мне на плечо. – А ты поступай в институт, спасай людям жизни, выходи замуж и рожай детей. Всё будет хорошо. Я тоже приткнусь куда-нибудь, не переживай. Иди домой.
Настя вернулась в мастерскую. Я утёрла выступившие на глаза крупные слёзы и побрела к дому.
Вернувшись, я уже не стала прятаться в комнате, а напротив, сама нашла маму. Она сидела в спальне, давала лекарство лежащей в кровати бабушке. Несмотря на плохое самочувствие, бабушка продолжала оскорблять Настю самыми последними словами. Наверное, она этим занималась всё время с момента, как её увидела.
–Мам, можно тебя на минуту?
Мама обернулась и бросила на меня короткий недовольный взгляд.
–Явилась! Как погуляла?
–Замёрзла.
–Я не буду ругать тебя при бабушке, чтобы не мотать ей нервы, но учти, что позже тебя ждёт серьёзный разговор.
–Хорошо. Так выйдем на минуту?
–Ой, ну чего тебе надо?
Мы вышли из комнаты, мама прикрыла дверь.
–Что?
–Скажи, а за что Настю посадили?
–Ты же знаешь – она убийца. Бессердечная убийца.
–За что она убила своего дядю?
Мама удивилась и плотнее закрыла дверь, чтобы бабушка нас не услышала.
–Откуда ты знаешь, кого она убила? Я не говорила.
–Настя сказала. За что?
–За триста пятьдесят тысяч.
–То есть? Как?
–Гриша, мой брат, в тот день взял кредит. Спустя несколько часов после того, как он приехал из банка, к нему домой нагрянула Настя, зарубила его топором и забрала деньги. Жизнь своего дяди она оценила в триста пятьдесят тысяч. Хотя, она бы и за сто убила.
Я не знала, что сказать: сколько всего я себе напридумывала, но такое мне и в голову не могло прийти. Я не могла в это поверить.
–Не может быть! Она не могла так поступить!
–Ты её совсем не знаешь, Маш. Уж не знаю, какой там образ ты создала в своей голове, но твоя сестра бессердечная, бездушная сволочь, способная на всё ради своей выгоды. От неё не просто так отреклась семья.
–а она сама призналась в преступлении?
–Нет, следствие установило.
–Может, полиция ошиблась?
–Нет. У обвинения было очень много неоспоримых доказательств. И деньги у неё нашли. Это дело гремело по новостям и в газетах, следствие длилось больше года – полиция очень серьёзно отнеслась к этому преступлению, ошибки быть не может. Настя прекрасно понимала, что отвертеться не получится, но из принципа не признавала вины, а когда после приговора журналист спросил, раскаивается ли она, Настя ответила отрицательно. Помимо улик, в том деле была свидетельница – её подруга. Она всё и рассказала. Теперь понимаешь, почему я боялась пускать её в дом? Она ведёт себя смирно только потому, что понимает, что если нападёт на нас – тут же отправится за решётку. Но гнилую натуру не изменить. Так что держись от неё подальше – твоя сестрёнка способна на всё. Не представляю, как родила такое исчадье ада. Она ещё была подростком, когда я поняла, что ничего путного из неё не выйдет. Но что она вырастет таким монстром – я и представить не могла. Знала бы наперёд – сделала аборт без малейших колебаний. Рожать такое было нельзя.
Мама вернулась в комнату, оставив меня в полнейшей растерянности. Образ сестры, который я создала в своей голове, никак не вязался с рассказом матери. Настя казалась мне сильной, храброй, принципиальной, гордой, но в то же время способной на благородные поступки. А теперь моему восприятию предлагали корыстную, не гнушающуюся даже убийством, бесчеловечную преступницу, не имеющую право на прощение. Так к кому же я всё-таки привязалась?
Я вся извелась, пока дождалась возвращения Насти. Она не зашла домой, сразу направилась в старый гараж. Из окна я смотрела на слабый мутный фонарь, покачивающийся на холодном осеннем ветру, и тень сестры, периодически блуждающая по стенам.
Наконец, мама и Валера проводили бабушку и легли спать. Я тихо вышла из дома и заглянула в гараж. Настя сидела в машине, закутавшись в куртку, и растирала покрасневшие от холода руки. Я села на пассажирское сидение.
–Бабушка уже ушла, можешь возвращаться домой. – Сказала я.
Настя рассержено посмотрела на меня: она явно смутилась.
–Я не из-за неё здесь. Нужно закончить с машиной.
Я окинула взглядом гараж: инструменты лежали нетронутые, там же, где я их сложила.
–Расскажи мне о дяде. – Попросила я.
–Что именно?
–Как и за что он умер.
–Нет.
–Почему?
–Я уже объясняла: тебе незачем это знать, и я не хочу об этом говорить.
–Тогда давай поговорим о том, на что человек готов ради денег.
Настя помолчала, немного напрягшись.
–Бабуля уже проинформировала?
–Нет, мама. Я не до конца ей верю.
–Верь во что хочешь, Маш, мне плевать.
–У дяди действительно были триста пятьдесят тысяч?
Сестра перевела на меня безразличный, усталый взгляд.
–Триста сорок семь.
Внутри меня что-то оборвалось: надежда, что Настя оспорит мать, растаяла.
–И ты их украла?
–Нет. Я сначала зарубила его, а уже потом прихватила деньги. У трупа украсть нельзя.
–Неужели это правда? Я так надеялась, что мама солгала!
–Она вообще редко врёт, так что можешь ей верить.
–Как ты могла?
–Это было непросто. Топор тяжёлый, да и череп твёрдый.
–Какая же ты сука, Настя!
–Знаю. Я тебя предупреждала. Это ты с какого-то лешего решила, что я благородная дева-воин. А я себя не приукрашивала. Вини в своём разочаровании собственную слишком бурную фантазию.
–И на что хотела потратить деньги, добытые тяжким трудом?
–На что хотела, на то не получилось.
–Нас тоже зарубишь? Деньги хранятся в банке, увы, но если продашь мои и мамины украшения – сможешь купить несколько ящиков бухла.
–Не прибедняйся – ваши украшения стоят куда больше. На целую фуру хватит.
–Теперь я понимаю маму и бабушку. Мне мерзко от того, что мы одной крови.
Я быстро вернулась в свою комнату. Как только закрыла дверь, из глаз полились слёзы. Настя попала в точку, меня действительно постигло ужасное разочарование. Я довольно быстро смогла перестать плакать, но заснуть не удавалось. То и дело я приподнималась на кровати и через окно смотрела на качающийся над воротами гаража, фонарь. Эта ночь выдалась особенно холодной, вполне сошла бы за январскую. Я мёрзла в нагретой комнате, под толстым одеялом. Не представляю, как Настя, должно быть, закоченела. Зарождающуюся жалость я сразу же душила картинками, в которых сестра врывается в дом ни в чём неповинного человека, своего родного дяди, и обрушивается на него градом ударов топора. Он кричит, хрипит, а она продолжает ожесточённо вдалбливать острие в его голову, не обращая внимания на брызги крови, обагряющие пол, стены и её саму. После долгой борьбы с эмоциями, справедливость всё же одержала победу, и появляющееся острое чувство жалости к сестре исчезло.
Я заснула лишь под утро, зато крепко, даже не услышала будильник. Проснувшись, поняла, что опаздываю в школу. Я быстро собралась, но к первому уроку уже не успевала. Странно, что мама не разбудила: она, обычно, поднимала меня, когда они с Валерой уезжали по делам в магазины. Я вышла из дома и спешно пошла к воротам, заставляя себя смотреть вперёд и не оборачиваться. Уже открыв калитку, я всё же не выдержала и обернулась на гараж. Фонарь всё ещё горел. Наверное, Настя забыла его погасить, уходя в мастерскую. Пришлось возвращаться. Я погасила свет. Снова не выдержав, я заглянула в гараж. Настя была в машине. Я сразу поняла, что она не просто спит по посиневшим губам и неестественной позе. Я подбежала, открыла дверь и стала пытаться её растолкать, но она не реагировала. Температура её тела была гораздо ниже нормы. В страхе я прижала дрожащие пальцы к её горлу: пульс был. Я судорожно набрала номер "скорой". Чтобы Настя не продолжала замерзать, пока едут врачи, я стала пытаться вытащить её из машины, чтобы дотащить до дома, но сил не хватало. Вытаскивая, я не справилась с её весом и упала. Настя очнулась, но была уже очень слаба. Я упрашивала её дойти до дома. Она проговорила что-то невнятное, но сделала несколько шагов, после чего снова отключилась.
Мне всё же удалось поудобнее обхватить её и тащить к дому. Когда мы уже достигли крыльца, через открытую калитку меня увидела одноклассница, идущая вместе со своей матерью. Они спросили, что случилось. Я прокричала, что сестра переохладилась и попросила помочь затащить её в дом. Аня и её мать в растерянности остановились, но не подошли. Мне пришлось оставить Настю на крыльце, чтобы открыть дверь дома, а потом снова взвалить на себя.
На второй этаж я, конечно, не смогла бы её поднять, поэтому мы остались в коридоре. Я сидела рядом с ней, отлучившись лишь ненадолго, чтобы собрать её документы. "Скорая" ехала минут сорок. Едва взглянув на Настю, врач взял её на руки и отнёс в машину. Я поехала с ней.
Четыре часа меня держали в неведении. Я даже не знала, жива ли сестра. Наконец, ко мне неспешно подошёл спокойный, кажется, сонный врач. Он сказал, что Настя сильно переохладилась, и если бы провела на улице ещё час, то спасти её было бы невозможно. Он решил оставить её на несколько дней в больнице, попросил меня привезти её вещи. Я незамедлительно поехала домой.
В сумке Насти, с которой она приехала, из одежды я нашла только чёрный спортивный костюм. Я уже хотела уложить его в пакет, но заметила на воротнике въевшиеся пятна крови – наверное, они ещё с тех времён, как она дралась с Монстром. Помимо костюма, я нашла в сумке несколько тетрадей. Там были небольшие заметки, карандашные рисунки, при чём, очень умелые, тюремный распорядок дня и недели, и пожелания от других заключённых, написанные перед освобождением Насти. На самом дне сумки я нашла несколько писем. На всех конвертах было выведено имя одной-единственной отправительницы по имени Виктория. На одном из конвертов её имя было перечёркнуто ручкой, да с такой силой, что стержень изрезал бумагу конверта. Довольно долго колебавшись, я всё же вынула из конверта письмо. Написавшая его женщина корила себя за предательство, умоляла Настю простить её, пыталась оправдываться. В чём она была виновата, я не поняла, отправительница об этом не упоминала, но судя по её раскаяниям, вина была очень большая. Местами текст был размытый: очевидно, Настя плакала, читая эти письма. В последнем конверте, помимо письма, я нашла небольшую бирюзовую заколку для волос. Аккуратно сложив всё обратно в сумку, я взяла деньги, которые бабушка дарила мне на день рождения, и поехала в магазин.
Одежду для Насти я выбирала долго и тщательно: у нас были диаметрально противоположные вкусы, и я боялась ей не угодить. Купив всё необходимое, я зашла в продуктовый магазин за едой, чаем, сигаретами и фруктами, и отправилась обратно в больницу. До окончания времени посещений оставалось всего десять минут, но медсестра, видя моё волнение, всё же пропустила в палату, предупредив, чтобы я долго не засиживалась.
Палата была маленькая и пустая: лишь две кровати, две тумбочки и маленький столик. В углу стояла низкая, неудобная раковина. Настя уже была в сознании. Она лежала в кровати, зажмурившись, а по её щекам ровными струями бежали слёзы. Я подшагнула и дотронулась до её плеча.
–Что такое? Больно? Я сейчас врачей позову.
Я побежала в коридор, но Настя окрикнула меня. Я остановилась. Она резким движением утёрла глаза и отвернула от меня лицо к стене.
–Зачем пришла? – Тихо спросила она осипшим голосом.
–Я принесла одежду и еду.
–Ты копалась в моих вещах?
–Нет, купила в магазине. Надеюсь, с размерами не прогадала. Может, посмотришь?
Настя резко повернулась и ударила меня яростным, затравленным взглядом, какие бывают только у очень усталых, озлобившихся людей.
–Какие, на хрен, вещи? Думаешь, мне до этого? Я всю жизнь просрала, я сама себе уже омерзительна, а ты мне вещи покупаешь? Чёрт, на хрен ты полезла только? На хрен ты вмешалась?
–Куда полезла? – Спросила я, подавляя жалость и пытаясь казаться безразличной.
–Ко мне! Врачей она вызвала, чтоб у тебя пальцы отсохли, сука! Может, я хотела подохнуть? Тебе какая разница, что ты привязалась ко мне?
Настя села на кровати и сжала глаза ладонью. Пару минут ей понадобилось, чтобы справиться с истерикой. Она снова утёрла слёзы и обессиленно легла на подушку.
–Уходи.
–Так ты специально осталась в гараже? Чтобы замёрзнуть?
–Нет, заходить в дом не хотелось. Но раз так случилось – я бы предпочла, чтобы ты меня не спасала.
–Почему?
–А для чего? Для какой жизни? Пахать на самой унизительной работе, чтобы было, что пожрать, а жрать для того, чтобы были силы пахать на следующую порцию жратвы? Мне этим дорожить?
–Я думала, ты сильнее.
–Поздравляю с новым разочарованием. Почему ты вообще пришла после того, что узнала обо мне?
–Не смогла оставить тебя одну. Хотела, но не смогла.
–Блин, подружись уже с кем-нибудь! А лучше пацана себе найди – сразу не до меня станет.
–Ну да, я забыла – "дешёвый вариант". Бегаю за тобой только от скуки, потому что со мной никто не хочет общаться, а как только кого-нибудь подцеплю – мне сразу станет плевать, что с тобой, ты сразу станешь мне не нужна.
–Именно.
–Тварь ты, Насть. Только и можешь, что огрызаться. Уж поверь, лучше ни с кем не общаться, чем с тобой – на тебя слишком много нервов тратится.
–Вот и не общайся.
–Ночью я пообещала себе, что больше никогда к тебе не подойду. И как назло, ты засела подыхать в гараже. Извини, я не бесчувственная сука, способная пройти мимо умирающего человека, пусть даже такого дерьмового, как ты.
–Ну молодец, заработала плюсик к карме. Теперь-то тебе чего надо?
–Пока ты нуждаешься в уходе, я тебя не брошу. И мне плевать на твои возражения.
–Это только пока я ослаблена: когда буду в состоянии выбросить тебя в окно – сразу будет не плевать.
–А до этого момента придётся потерпеть.
Вечером я рассказала маме и Валере о том, что случилось с Настей. Навестить её они не посчитали нужным, зато часа два перемывали ей кости и удивлялись, что такие люди, как она, вообще бывают. Чтобы не сорваться на них, я ушла в свою комнату и громко включила плеер. Без Насти уже было непривычно: я не слышала, как она по три часа ворочается, пытаясь уснуть, встаёт по несколько раз, включает свет, а потом снова выключает, иногда зачем-то выходит из дома посреди ночи и сидит на скамейке возле дома, выкуривая подряд несколько сигарет. Непривычно было не видеть её утром, не услышать пару-тройку подколов в свой адрес. Без неё мне было одиноко.
В школе, стоило мне зайти в кабинет, одноклассники налетели с расспросами: Аня уже всем рассказала, что видела меня вчера. Они спрашивали, кого я тащила, и что случилось. Я уходила от ответов, не желая ничего с ними обсуждать. Вместо меня любопытство одноклассников утолила Аня: она рассказала, что Настя освободилась из тюрьмы, где сидела за убийство. Мать Ани работала во ФСИНе и наверняка знала об освобождении Насти, может, даже помнила события десятилетней давности. Разозлившись, я наорала на одноклассников и, особенно, на Аню, даже сказала пару ласковых в адрес её матери. Это был первый раз в моей жизни, когда я дала такой отпор. Видеть на лицах одних испуганное удивление, а на других – насмешливое презрение, слушать их пренебрежительный тон, я не могла. Если бы всё это было направлено в мой адрес, то я бы слова не сказала, но молчать, когда дело коснулось Насти, я не стала. В ответ я услышала шквал оскорблений сразу от нескольких одноклассников, и в долгу не осталась: ярость внутри меня закипала, мне хотелось броситься на них и перегрызть всем глотки. Конфликт меня и всего класса прервала вошедшая учительница истории. На двойку по её предмету мне уже было плевать, я не стала выпрашивать возможность её исправить – теперь оценки и правда казались мне совершенно не важными.