После уроков, когда я уже выходила, меня окрикнула классная руководительница. Она стояла с матерью моего одноклассника, главой попечительского совета. Обе выглядели растерянными и испуганными. Они принялись тихо расспрашивать меня о Насте: правда ли она освободилась из тюрьмы, правда ли сидела по сто пятой статье, как мы с ней уживаемся и тому подобное. Я ответила, что это их не касается, и покинула стены школы. Это был ещё один мой дебют: прежде я никогда не грубила учителям. С одной стороны, мне было страшно, тяжело на душе, но с другой стороны я ощутила неизведанное ранее чувство свободы и даже какой-то неуязвимости – теперь выбить почву из-под моих ног двойкой или неодобрением было нельзя, я стала крепче.
Не заезжая домой, я приехала к Насте, взяв с собой йогурты, сок и булочки. Мне было страшно открывать дверь её палаты: вдруг она снова плачет? Видеть её слёзы мне было очень тяжело. Настя не была из тех женщин, которые ревут по любому поводу, не видя в этом ничего зазорного, поплакать для которых почти ежедневный ритуал. Настя была из тех крепких, металлических людей, чьи слёзы крайне редки и стоят очень дорого. Вопреки моим опасениям, когда я зашла, сестра спокойно пила чай и слушала рассказ своей соседки по палате, пожилой женщины с перебинтованной, сильно распухшей ногой. Настя посмотрела на меня шутливо-измученным взглядом, но ничего не сказала. Женщина встретила меня приветливо, мы с ней поговорили, она рассказала мне о внуках, а я угостила её булочкой. Её рассказ прервала медсестра, заглянувшая в палату, чтобы вести её на процедуры. Когда пенсионерка вышла, Настя выругалась и усмехнулась.
–Два с половиной часа! Я чёртовых два с половиной часа слушала про то, как её внук на даче поел с грядок всю клубнику и слёг в больницу с аллергией! Я и представить себе не могла, что бывают более нудные люди, чем ты!
–Удивлена, что ты не проломила ей голову.
–Вставать было лень.
Я заметила, что на Насте футболка, купленная мною вчера.
–Всё-таки надела?
–Как видишь. У тебя ужасный вкус, Мария. Теперь понимаю, почему с тобой никто не встречается.
Я засмеялась – к подколам сестры я уже привыкла, больше не обижалась, наоборот, я была рада, что она в хорошем настроении. Я протянула ей пакет с едой. Настя достала две булочки, одну отдала мне.
–А вот булки покупаешь вкусные.
–И на том спасибо! Хоть что-то есть во мне хорошего!
–Только из-за этого задницу себе отъела размером с международную космическую станцию. Ты, когда на пляже купаешься, речка из берегов не выходит?
–У меня нормальный вес.
–Я выше тебя сантиметров на семнадцать. И легче килограммов на десять. Вот и подумай.
–Это ты от злости такая худая. Кощей ты, а не Ван Хельсинг!
Настя улыбнулась.
–Запомнила мою погремуху? – Насмешка сошла с лица Насти. – Слушай, ты прости меня за вчерашнее. Я сорвалась. Из-за таблеток, наверное, размякла. Спасибо, что спасла мне жизнь. Кстати, я тебя с утра ждала. Переживала, что не приходишь. Думала, обиделась.
Я всеми силами пыталась не показать виду, но от радости меня просто распирало. Хотелось завизжать: Настя не только извинилась, но ещё и призналась, что ей на меня не плевать. Она подтолкнула меня плечом.
–Смотри, не описайся от счастья. По крайней мере, не на моей кровати. Ты в курсе, что очень сильно зависима от людей, очень к ним привязываешься? Ужасная черта характера – мерзкая и неудобная. Самый простой рецепт несчастья.
–Нет, это не ко всем. Только к тебе.
–Да? Самое дерьмо выбрала.
–Ну, уж как получилось. – Я немного помолчала. – Если честно, я правда рылась в твоих вещах.
–Я в курсе.
–Откуда?
–Ты бы не удержалась. Я даже знаю, что тебя заинтересовало больше всего.
–За что та девушка так извинялась? Как она тебя предала?
Настя напряглась и в раздумьях побарабанила пальцами по кружке.
–Долгая история. Долгая и очень неприятная.
–Расскажешь?
–Вот-вот тётя Нина вернётся.
–Хорошо. Подожду, пока будешь готова.
Соседка Насти по палате и правда вернулась спустя несколько минут. Я уже хотела уходить, но сестра меня окрикнула.
–Пойдём покурим.
Настя с большим трудом встала и накинула куртку. Ей было очень тяжело идти, особенно спускаться по лестнице, я не раз предлагала ей опереться на меня, но она упорно шла сама. Мы вышли на территорию больницы. Учреждение располагалось на пригорке, в очень красивом месте. Вокруг были деревья, кустарники, даже небольшое озерцо. Одни больные разговаривали между собой на скамейке, другие гуляли по тропинкам, третьи сидели возле воды. Настя увела меня подальше от посторонних глаз, вверх по горе. Тут деревья были гуще, никаких скамеек и клумб, людей тоже не было. Настя села на ствол поваленного ветром старого клёна и закурила. Я села рядом с ней.
–Блин, хожу со скоростью улитки! Меня в коридоре бабки обгоняют!
–Ты настолько ослаблена?
–Ноги отморозила. Врач хотел пальцы ампутировать, но потом передумал. Ещё сказал, что у меня детей никогда не будет.
–Насть… Даже не знаю, что сказать… Но врачи ведь часто ошибаются, и…
–Не тот случай. Мне на зоне ещё придатки отбили, а переохлаждением совсем всё загубила. Так что продолжение рода целиком ложится на твои плечи.
–Ты так спокойно об этом говоришь…
–Я бы в любом случае не родила.
–Почему?
–А что я смогу дать ребёнку? Миску перловки и стакан самого дешёвого чая? Ещё и воспитаю чёрт знает как. Порождать ещё одну себя я точно не стану, это слишком жестоко по отношению к невинной душе. Пусть у кого-нибудь другого воплотится и проживёт нормальную жизнь.
–Ты очень красивая. Смогла бы выйти замуж за состоятельного мужчину и ни в чём не нуждаться.
Настя усмехнулась.
–Уж лучше я автослесарем буду всю жизнь работать!
–Почему?
–Не каждая женщина мечтает стать одновременно поварихой, служанкой и проституткой. Да и если бы даже хотела – шансов нет. Без пяти минут тридцатилетняя, бесплодная, можно сказать, бездомная зечка на хрен никому не нужна. Если только какому-нибудь потерявшему человеческий облик алкашу.
–Почему у тебя такое циничное отношение ко всему? Ты даже жизни не знаешь. Я имею ввиду, нормальной, а не тюремной.
–Всё я знаю, Маш. Это у тебя розовые очки. Хочешь семью, как в рекламах сока и майонеза? Это отвратительно! В браке растворяется своё Я, теряется индивидуальность – ты частичка, винтик, и твоя единственная задача – обеспечивать работу механизма, то есть, своей семьи. Очень неблагодарное занятие.
–Не люблю, когда мы начинаем говорить о жизни: мне потом тяжело на душе. Ты несколькими фразами рушишь все мои мечты.
–Хлебнуть разочарования всё равно придётся, никуда от этого не денешься.
Я не ответила. Смотря в землю, я чертила веточкой узоры и думала над словами сестры. Оспорить её я не могла. Но соглашаться было очень больно. Настя вдруг приобняла меня, впервые в жизни. От неожиданности я даже чуть вздрогнула. Не знаю, почему она это сделала: то ли ей стало меня жаль, то ли просто захотелось. Я подняла на неё взгляд. Настя улыбнулась и приободряюще подмигнула мне. Стало спокойнее. Мне всегда было спокойно рядом с ней. И, хоть жизнь начинала казаться тотально серой и безрадостной, смириться с этим было легче, даже дышать удавалось. От Насти специфически пахло смесью табачного дыма, лекарств и мыла с ароматом морского бриза. Я точно знала, что тот запах, что слышу сейчас, запомню на всю жизнь, как и все остальные мелочи, все детали. Во второй раз её забыть уже точно не получится.
–Не уезжай, пожалуйста. Не оставляй меня.
–Не могу. Мать со дня на день меня выгонит.
–Каким образом? Ты здесь прописана, имеешь полное право на проживание.
–Они с Валерой просто-напросто обвинят меня в нападении – и я снова поеду за решётку.
–Думаешь, мама на такое способна?
–В отношении меня – да.
–Я скажу полиции правду.
–Скажут, что я напала на них в твоё отсутствие. И ты ничего не оспоришь. Зарплаты, достаточной, чтобы я могла снимать квартиру, у меня, конечно, не будет. Поэтому остаться я не смогу.
–А что ты собираешься делать?
–Постараюсь найти работу с проживанием. Если не получится – остаётся криминал. Но ввязываться в это очень не хочется. Надеюсь, меня не попрут из СТО за прогулы – а то снова придётся искать работу, а с моей-то биографией устроиться очень проблематично.
–А поехали вместе?
–Куда?
–Не знаю. Куда решишь.
Настя улыбнулась и чуть сжала моё плечо.
–Ты серьёзно?
–Да.
–Я уже говорила, что не стану губить ещё одну жизнь. Моя будет одна-единственная. Тебе нужно заканчивать школу и поступать в институт, а не мыкаться по всяким помойкам. На твоё обучение моей зарплаты не хватит.
–У мамы и Валеры есть карточка, куда они деньги откладывают. Там много. Я знаю пин-код.
Настя резко изменилась в лице, улыбка сошла с её лица. Она убрала руку с моих плеч.
–Чтобы я больше этого не слышала, поняла? Даже не думай делать ничего подобного. Маш, ты меня поняла?
–Да, да. Это я, не подумав, ляпнула. Ну ты только не теряйся, ладно? Я поступлю в институт в том городе, куда ты уедешь. Хорошо?
–Давай пока не будем ничего загадывать? Я ещё никуда не уезжаю. Сейчас де жа вю испытала. У меня снова есть возможность уехать на ворованные деньги.
–Снова?
–Да. До тебя я предлагала это той девушке, письма которой ты читала.
–Это ты о тех деньгах, которые забрала у дяди?
–Да. Сначала я ничего о них не знала. Увидела сумку в его машине уже после того, как убила.
–То есть, ты совершила это не ради денег?
–Конечно нет. За деньги я бы не смогла. Даже за миллион долларов, даже постороннего человека. Там дело было совсем в другом.
Настя замолчала. Я не торопила её, но правду, которую так хотела узнать, ждала с нетерпением.
–Там была очень мерзкая ситуация. – Начала Настя. – Поэтому и не хочу тебе рассказывать. Даже следакам не рассказывала – это бы прознали журналюги и раструбили на всю страну. Дело было очень громкое.
–Ну я же никому не разболтаю.
–У нас хреновая генетика, особенно, по материнской линии. Что ты знаешь о своём деде, мамином отце?
–Почти ничего. Мама не рассказывала, бабушка – тоже. Они не жили вместе, наверное.
–Жили. Видела шрамы на спине мамы?
–Да, она в детстве на стекло упала.
–Нет, это её папаша так отхлестал ремнём. Она в шестнадцать лет переспала с соседским мальчишкой, и отец узнал.
–Отец? У неё вся спина исполосована!
–Да. Бабушка думала, она умрёт. Их вообще трое детей было. Старшего брата мамы убил их отец. Утопил во время рыбалки. Деда допрашивали, но отпустили, решили, что произошёл несчастный случай. Сын отказывался ему подчиняться, пытался противостоять – за это, видимо, и поплатился. Так вот, с Гришкой – дядей, которого я зарубила, он обращался, естественно, не лучше. Дед умер, когда Гришке было всего четырнадцать, но загубить его он успел. А может, Гришка сам по себе родился больным – не знаю. Он панически боялся женщин, не мог не то что заводить романы, но даже перекинуться несколькими словами. Он не боялся только мать, нашу бабушку. Она очень его любила, жалела, делала для него всё, что могла. Он тоже был намертво к ней привязан. С сестрой, нашей мамой, он плохо шёл на контакт, но она делала всё, чтобы он ей доверял. В остальном он создавал впечатление совершенно нормального человека – работал, общался с мужчинами, ездил на машине, никаких справок о психических отклонениях не имел. У Гриши было странное отношение к детям, если ты понимаешь, что я имею в виду. Их вот он, к сожалению, не боялся. Когда я была маленькой, он и ко мне приставал. После того, как распустил руки во второй раз, я рассказала маме. Конечно, ни она, ни бабушка не подозревали о его наклонностях, и поверить в это не могли. А вот я врала очень часто, по любому поводу. Как назло, за день до этого я за что-то обиделась на Гришу, даже не помню, за что, и мама решила, что я таким образом просто ему мщу. В третий раз он ко мне полез, когда мне было двенадцать. Планы на меня у него уже были серьёзные, не как в предыдущие разы. Это было в бане в доме бабушки. На полу я увидела шиферный гвоздь и воткнула Грише в спину, при чём, не один раз – тыкала, пока дядюшка не отскочил. После этого он от меня отстал, более того, стал бояться, как огня: понимал, что если бы мне попался не гвоздь, а скажем, нож – я бы его зарезала. Так что он стал от меня шарахаться. Потом я пару раз видела, как Гриша водит соседскую девчонку из неблагополучной семьи по магазинам, покупая всё, что она захочет: догадываюсь, за какие услуги он отплачивал. Я никогда не оставляла вас наедине, понимая, что случится, и всячески старалась ограждать тебя от него. Гриша понимал, что я за ним слежу, его это очень злило, но поделать ничего не мог. Утром, за несколько часов до убийства, я пришла домой от друзей. Дома была только мама. Отец в те дни был на севере, работал вахтой. Я спросила, где ты, и её ответ привёл меня в ужас: тебя забрал Гриша. Он жил с бабушкой за городом, там же, где она живёт и сейчас. Бабушка в тот период болела и почти всегда лежала в постели. Гриша сказал, что хочет сходить с тобой по грибы, и мама без малейших подозрений отпустила. Я вылетела из дома, поймала бомбилу и помчалась к нему. Ворвалась в дом, там была только бабушка, крепко спала. Я заметила, что дверь гаража открыта, и вбежала туда.
–Хватит! – Прервала я сестру. – Не хочу больше ничего знать.
Настя замолчала. Несколько минут мне понадобилось, чтобы воспринять информацию и немного успокоиться. Я заметила, что руки Насти сильно дрожат оттого, что она заново прокручивает в памяти те события.
–Что дальше? – Приготовившись ко всему, спросила я.
–Ты была без сознания – он тебя как-то усыпил. Я кинулась на него, но одолеть не смогла. Он оттолкнул меня, и я влетела боком в угол железного стола. Позже узнала, что от удара у меня сломалось два ребра. Гриша подскочил, ударил меня чем-то в голову и начал душить. На столе, в который я угодила, и лежал тот самый топор. Первый удар был оборонительный. Я попала в голову, но не очень сильно, разрубила ему ухо надвое. Гриша упал, но тут же поднялся. Я ударила снова, уже прицелившись. В общей сложности полиция насчитала шесть ударов. Покончив с ним, я попыталась тебя разбудить, но не получилось. Случайно я увидела в его машине сумку. В ней были деньги. Конечно, я её забрала. Из-за переломов я едва могла вдохнуть, и перед глазами всё плыло после его удара. Я бы не смогла не то что тебя унести, но даже уйти сама. Пришлось звонить подруге. Я подозревала, что совершаю фатальную ошибку, но выхода не было. Окровавленную, с ребёнком в бессознательном состоянии, такси довезло бы меня только до ближайшего ОВД, а не до дома. Я кое-как дотащила тебя до калитки. Подруга приехала быстро. Увидев меня, она вскрикнула. На плече у меня была ты, в одной руке – сумка с деньгами, в другой – окровавленный топор в мешке, потом я сбросила его в реку, но следователи нашли. Ты очнулась как раз, когда мы подъезжали к дому. Мы высадили тебя во дворе, я позвонила матери и сказала тебя забрать. Вика привезла меня на дачу своих родителей. Я всё ей рассказала. Она была в ужасе и панике. На даче я провела восемь дней. Вика привозила мне продукты по ночам, но в дом не заходила, оставляла пакет возле калитки. Мне с каждым днём становилось всё хуже: была необходима помощь врачей, но я понимала, что из больницы перееду на нары. Объявляться было нельзя. На девятый день в дом вломились оперативники. К тому времени я уже еле-еле могла стоять на ногах, так что моё задержание было нетрудным, хотя я и пыталась уйти. Уже в процессе следствия я узнала, как меня нашли: о том, что я поехала к Грише, полицейским рассказала мама. Она же назвала имя моей лучшей подруги. Вику допрашивали, но она молчала. Зато, когда в её машине нашли частицы крови и предупредили, что ей грозит соучастие, она раскололась и назвала адрес дачи. Вот в этом и заключается её предательство. На суде она не могла повторить свои показания из-за моего присутствия, и только рыдала. Ей снова грозили статьёй, но даже это не помогало, она была не в силах выдавить из себя ни слова. Пришлось делать перерыв, а после брать у неё показания, убрав меня из зала суда. В тюрьме я не ответила ни на одно её письмо. У меня всегда начиналась истерика, когда они приходили. Я бросала их подальше, не в силах порвать, но потом всё-таки открывала и читала. Поражалась, что она смела просить прощения. За такое нельзя. Нужно просто исчезать, сразу и навсегда. Ну вот, теперь ты всё знаешь. Не жалеешь, что вытянула из меня такую правду?