Керчев поморщился: особняк выглядел тоскливо. Вот летом, когда клумбы покрывались зеленью и расцветали редкими цветами, а чугунные каркасы фонарей обвивались плетущимися растениями, усадьба выглядела впечатляюще. Керчев провел рукой по мраморному подоконнику. Несмотря на то, что Николай Федорович владел несколькими квартирами в престижных районах Москвы, ничто не могло сравниться с личной резиденцией. Этот дом дарил чувства безопасности и защищенности.
С высоты птичьего полета дом выглядел в виде креста. Керчев видел в этом особый смысл, благословение свыше. Основание креста служило парадным входом, центр – на всех трех этажах являлся самой большой комнатой и предназначался для увеселений. Первый этаж был полностью посвящен водной стихии. Струящиеся фонтаны, бурлящие светильники и величественный водопад поражали воображение. Прозрачная жидкость искажала пространство, превращая помещение в игру света и тени. Шелест воды и морская свежесть успокаивали и расслабляли.
Второй этаж служил царством флоры. Диковинные растения, плетущиеся лианы и редкие деревья благоухали свежестью и первозданной красотой. Только садовник знал, что все это великолепие поддерживалось невидимой высокотехнологичной системой освещения и полива. Невозможно было понять, где заканчивается природа и начинается техника.
Третий этаж отдавался всецело во власть камня. Собранные со всего мира самоцветы удивили бы самого требовательного ценителя. Спальни с мебелью, инкрустированной малахитом. Гостинная, облагороженная россыпями агата. Ванная, украшенная каплями аквамарина. Казалось, сама Хозяйка Медной творила здесь чудеса.
Дом казался изящной сокровищницей, контролируемой умной техникой и охраняемой сверхсовременной системой безопасности. Любой был бы счастлив поселиться здесь вместе с семьей, но Керчев был одинок. Он ценил резиденцию за ее возможность легко превращаться в неприступную крепость. Площадь, прилегающая к дому, позволяла сделать посадку не только вертолету, но и самолету.
Мысли Керчева прервал громкий стук. Он отошел от окна и отворил дверь. На пороге стоял охранник с телефоном в руках.
– Николай Федорович, это Вас, – торопливо сказал он.
Это был тот самый звонок, которого Керчев ждал весь вечер и все сегодняшнее утро. Его человек, отвечающий за перевозку товара, как они и договаривались, звонил на телефон охранника. Сам охранник предусмотрительно удалился. Дождавшись, когда его шаги стихнут, Керчев поднес трубку к уху.
– Алло? – вкрадчиво спросил он.
В трубке послышался шум.
– Здравствуйте, это Вы? – спросил знакомый голос.
– Да, Алеша, говори.
– Груз на месте.
– Почему так долго?
– Были проблемы, но сейчас все гладко. Наши друзья уже подготовились. Жду подтверждения.
Керчев понял, что деньги переведены на счет.
– Хорошо, перезвони через десять минут, – сказал он и отключил связь.
Отложив телефон, он включил компьютер и набрал многозначный номер банковского счета. Через пару минут на мониторе отобразилась информация, подтверждающая перевод денег.
Николай Федорович отошел от стола и медленно прошелся по комнате. Что-то в телефонном разговоре его насторожило. «Были проблемы», – вспомнил он слова собеседника и задумался. Уже несколько лет подряд под видом гуманитарной помощи они переправляли в Украину крупные партии оружия, неплохо на этом зарабатывая. Деньги, полученные от сделок, поступали на счет одной из несуществующих компаний и некоторое время кочевали из банка в банк. При этом часть денег оседала в карманах их владельцев. Но Керчев никогда не жадничал, прекрасно понимая, что в их деле лучше делиться. Схема была хорошо отработана и до сегодняшнего дня работала четко и безотказно. Но теперь, похоже, произошли изменения. Николай Федорович уже давно чувствовал этот ветер перемен, который доносился из Кремля. И рисковать он не хотел. Пора было сворачиваться.
Телефон, лежавший на столе, зазвонил снова. Николай Федорович включил связь.
– Все нормально, давай разрешение на отгрузку, – скомандовал он. Отложив сотовый, он поднял трубку внутренней связи. – Макс, зайди.
Через пару минут охранник поднялся наверх и вошел в кабинет. Керчев находился в приподнятом настроении и выглядел, как кот, только что проглотивший котлету. Но Макс никогда не обманывался на счет хозяина. За два года тяжелой изнурительной службы он понял, что от Керчева можно ожидать, чего угодно и по-настоящему опасался этого человека.
Ему всегда была неприятна внешность хозяина. Лицо этого человека было каким-то блеклым и невзрачным, как будто природа пожалела для него красок. И глубоко посаженные глаза, с широкими надбровными дугами, и редеющие волосы, и покрытая крупными порами кожа – все имело желтовато-коричневатый оттенок. Но больше всего Максу не нравились глаза. Они имели редкий коньячный цвет и всегда оставались отталкивающе-холодными, даже тогда, когда их владелец улыбался. Находиться под взглядом этих сверлящих глаз было неуютно. Максу всегда казалось, что Керчев старается заглянуть в его мысли. Вот и сейчас у него появилось такое ощущение. Понимая, что никаких поручений не последует, Макс взял телефон и поспешил удалиться.
Николай Федорович прошелся по комнате и испытал легкое волнение. «Только бы в этот раз все срослось», – с раздражением подумал он. Часто окончание дела оборачивалось не лучшим образом, и приходилось прикладывать колоссальные усилия, чтобы исправить ситуацию. Керчев считал себя сильным человеком, способным преодолеть любые препятствия, но сейчас ему не хотелось трудностей. В последнее время он много работал и чувствовал сильную усталость. У него было нехорошее предчувствие. Казалось, что он теряет контроль над ситуацией, а этого нельзя было допускать. Он работал с опасными людьми, от которых можно было ожидать чего угодно.
Николай Федорович глубоко вздохнул и опустился в кресло. Ему захотелось почувствовать былое спокойствие, увериться в своей удачливости. Он достал из стола большую плоскую шкатулку, инкрустированную слоновой костью и золотом.
Прежде, чем ее открыть, он на мгновение остановился и прислушался к своим ощущениям. Так бывало всегда, когда он намеревался взглянуть на эту бесценную вещь. Керчев невольно замер в предвкушении ощущений, которые нахлынут, стоит открыть шкатулку. Под крышкой был талисман, привезенный с черного континента. Ради него несколько лет назад Керчев проделал долгий путь в Западную Африку.
Николай Федорович невольно вспомнил маленькую деревушку на юге Бенина. В тот день лил проливной дождь. Пока они ехали по размытой глиняной дороге, окруженной высокими пальмами и зарослями тростника, начало смеркаться. Впереди показалось несколько убогих хижин с соломенными крышами. В тот момент Керчеву почудилось, что они попали в глубокое прошлое. В те времена, когда здесь жили жестокие воины племени Фон.
В доме жреца Николая Федоровича встретил старый эве. Это был худощавый африканец, одетый в странные одежды. Керчев не любил темнокожих: представители другой расы вызывали у него отвращение. Но этот человек производил сильное впечатление. Несмотря на многочисленные браслеты и украшения, он не казался шутом. Даже наоборот. Тяжелый взгляд и волевое лицо говорили о несгибаемой воле. Африканец не просто внушал уважение, от него веяло опасностью. В какое-то мгновение Керчеву захотелось бежать отсюда без оглядки, и он едва сдержался, чтобы этого не сделать.
Николай Федорович знал, что жрец не принимает посетителей, и ему оказана большая честь. Видимо, подарок, присланный накануне, сделал свое дело.
– Ты пришел сюда за властью. Если боги пожелают, ты ее получишь, – передал эве через проводника.
Не спеша, он подошел к масляной лампе и положил в пламя пучок сухой травы. Огонь окрасился в синеватый цвет, и комнату начал наполнять незнакомый пьянящий запах. Эве опустился на ковер и устремил взгляд в пустоту.
Керчев внимательно следил за жрецом. Сначала его лицо выглядело напряженным, потом, словно озаряемое внутренней силой, начало разглаживаться. Из плотно сжатых губ донесся низкий гортанный звук. Своеобразное пение было не слишком приятным, но потом в нем появилось благозвучие. В голосе эве послышались новые ноты, с его губ начали срываться непонятные слова. Интонации показались Керчеву знакомыми. Так в далеком детстве деревенские бабы затягивали песни по вечерам.
У жреца были необычно расширенные зрачки. Черные и бездонные, они повелительно смотрели на посетителя, и вскоре все остальное исчезло. Вокруг не осталось ничего, кроме этих глаз и монотонного пения. Они к чему-то призывали. Керчеву казалось: он понимает их смысл, то самое главное, что должен понять. Разум словно утонул в каких-то немыслимых лабиринтах, и глаза стали центром всего. Они наполняли все смыслом: и окружающее пространство, и самого Керчева. Они вели к каким-то необъяснимым далям. К новым мыслям и ощущениям. Не чувствовалось движения времени. Оно потеряло значение. Не получалось ни о чем думать, потому что мысли вдруг перестали подчиняться. Они кружились, как водоворот, но не касались разума. Не понятно было, существует ли он на самом деле или это обман. Он как будто растворился в пространстве, слился с воздухом. Стал невесомым и неосязаемым. Вокруг царила пустота. Она наполняла все теплом и туманом. Весь мир окутала густая плотная дымка…
Когда Керчев пришел в себя, в помещении царил полумрак. Комнату наполняли странные запахи, пробуждающие тревогу. Он стоял возле деревянной стены, увешанной всевозможными предметами. Появилось понимание: здесь находится вещь, которая будет принадлежать ему. Керчев не знал, откуда взялась эта мысль, но чувствовал: он у цели. Здесь находилось что-то очень важное. То, что будет сопутствовать ему всегда. Необыкновенный талисман, который бесповоротно изменит жизнь. Нужно самому его выбрать.
С нарастающим волнением Николай Федорович начал разглядывать необычные предметы. Здесь были амулеты, причудливые фигурки из дерева, засушенные головы животных. Но все эти вещи казались чуждыми, к ним не хотелось прикасаться. Неожиданно взгляд наткнулся на нечто странное. Керчев, как зачарованный остановился рядом. На стене висело темное полотно размером с книгу. Неровные, обугленные края, какие-то знаки. Полотно излучало тепло. От него невозможно было оторвать взгляд. Керчев словно прирос к месту. Он с трепетом рассматривал гладкий лоскут, покрытый едва уловимой сеткой морщин, пока его не пронзила догадка. Неожиданно, он понял, что именно перед ним находится. Это открытие заставило его похолодеть от ужаса, и в то же время испытать всепоглощающий восторг. В душе взметнулся обжигающий вихрь. Керчев догадался: перед ним – кусок человеческой кожи. Истерзанной и прекрасной. Кожа была хороша своим страданием. Покорностью и поверженностью. Разглядывая побежденную человеческую плоть, он чувствовал, как пропитывается сладким чувством могущества. Пьянеет от первозданной красоты и неповторимого аромата. Все его существо наполнялось ликованием. В него, словно, вливалась первобытная сила. Необъятная и непобедимая…
С того дня прошло немало времени, но каждый раз, вынимая амулет, Керчев неизменно испытывал это чувство. Вот и сейчас, открывая шкатулку, он с наслаждением смотрел на темный лоскут. Можно было часами изучать его неровные края и едва уловимый рисунок пор, сетку морщин и написанные жрецом символы. Сознание рисовало ужасные сцены того далекого дня. Он видел отрывки ночного кошмара, тлеющего в пламени костров. Жестоких воинов, низвергающих своего врага. Неистовую боль жертвы. Стук барабанов и жар огня. Эти видения пробуждали обжигающие ощущения. Он, словно, черпал силы из неведомого источника, пугающего и манящего. Все его существо наполнялось решимостью и бесстрашием. И чем больше он насыщался, тем сильнее становилась жажда…
Глава 5
Сегодня была суббота. На улице шел мокрый снег. Большие серые хлопья проносились мимо окна и исчезали в темноте. Некоторые из них попадали на стекло и, превратившись в мокрую кашицу, стекали вниз, оставляя за собой причудливые разводы.
В комнате было темно. При свете настольной лампы Каролина печатала электронное письмо родителям. Дело не ладилось. Каждое слово давалось долго и мучительно.
«У меня все хорошо, – писала она. – Лариса – настоящий кулинар. Она учит меня готовить».
Каролина облокотилась на стол и задумалась, разглядывая клавиатуру. На самом деле, подружиться с Ларисой так и не удалось. Каролина не знала, чем она не угодила соседке, но отношения оставались холодными. Более того, избегая общения, Лариса перебралась в комнату к подруге. Там они занимались, готовили и ночевали. Здесь она появлялась лишь для того, чтобы взять кое-что из вещей. Такое отношение тяготило. Временами было так одиноко, что хотелось выть.
Каролина снова взялась за письмо, раздумывая, как лучше написать о деньгах. Их катастрофически не хватало. Странное дело, там, дома, Каролина считала их семью состоятельной. Они ни в чем не нуждались, да и на фоне одноклассников она выглядела неплохо. Здесь же ее все время преследовало чувство ущербности. Те деньги, которые высылали родители, казались смешными. Их на еду-то не хватало.
«Денег пока хватает, – медленно напечатала она, зная из материнского письма, что родителям пока не повысили зарплату. Конечно, у них был дополнительный заработок, но инфляция сводила на нет все их усилия. – Скоро дадут стипендию, – продолжала Каролина. – Сессия состоится в январе, сразу после праздников, так что Новый год придется встречать здесь. Девчата говорят, что на праздники город преображается».
Она остановилась, не зная, что добавить. Тема Нового года вообще была болезненной. Каролина привыкла встречать этот праздник в кругу семьи и не представляла себе Новогоднюю ночь в общаге.
«В университете все нормально. Все готовятся к сессии. В общежитии… – Каролина задумалась: только вчера по общаге слонялись два наркомана и просили дать им бинт и чистую чашку. Но не могла же она написать такое, – все хорошо», – закончила она.
Окинув оценивающим взглядом послание, она задумалась. Новости уместились в трех абзацах, и писать уже было не о чем. Точнее, было о чем, но стоило ли? Нужно ли расстраивать родителей, рассказывая обо всех своих приключениях? Она боялась, что такое письмо может свести их с ума. А ведь мать не хотела ее отпускать так далеко. Анастасии Александровне очень хотелось, чтобы дочь училась ближе к дому.
Каролина с горечью усмехнулась, вспоминая свое тогдашние упрямство и непреклонность. Поразительно, что каких-то полгода назад она просто грезила Москвой, и все ее мысли были подчинены одному-единственному желанию попасть сюда. Тогда она была уверена, что стоит поступить в университет, и все в жизни сложится легко и хорошо. Она строила десятки планов, один лучше другого, и ни на минуту не сомневалась в их исполнении…
Каролина вздохнула, возвращаясь к реальности. Те прекрасные планы и мечты давно рассеялись, а оптимизма сильно поубавилось. Москва встретила ее холодно: без объятий и фанфар, а реальность быстро спустила с небес на землю. За всю свою сознательную жизнь она не помнила столько разочарований и потрясений, как за последние несколько месяцев. Там, дома, Каролина чувствовала себя особенной: очень умной, образованной и, конечно, красивой. Здесь таких было много. Тысячи людей приезжали в столицу в надежде найти признание. Сотни талантливых, умных и красивых пробивали себе дорогу к солнцу, но лишь немногим удавалось добиться успеха. Только избранные судьбой счастливчики делали карьеры, снимались в кино, открывали свои предприятия, удачно выходили замуж или женились, одним словом, становились «сливками» общества. Остальные терпели неудачу. И таких было большинство. Судьбы этих людей казались неприглядными и незавидными. В лучшем случае они уезжали домой ни с чем или оседали на каком-нибудь вьетнамском рынке, сливаясь с серой, безликой толпой. О худших случаях приходилось только догадываться. Это было жестоко, гадко и несправедливо…
Выходя из задумчивости, Каролина посмотрела на часы – стрелки показывали половину седьмого. Ее взгляд скользнул по той единственной фотографии, которую она привезла из дома. Снимок запечатлел их маленькую счастливую семью за несколько минут до начала выпускного бала. На фотографии и она, и родители беззаботно улыбались. Как же это было давно. У Каролины сжалось сердце. До этой минуты она и не осознавала, как сильно соскучилась по родителям, по дому, по их маленькому провинциальному городку. Испытывая смешанные чувства, она вспомнила их маленький кирпичный домик, утопающий в тени многолетних ив, школу с добрыми, старыми учителями, своих школьных товарищей. Только там она чувствовала себя защищенной, только там она была дома.