А всё дело в том, что он был никто. Он появился из ночи, как порождение самой этой ночи, в которой Тамара Борисовна была одна и без одежды. И потом, на следующую ночь и на следующую было точно так же. В самые острые моменты близости она продолжала быть одна, а он был частью мира, не связанный с нею ни любовью, ни привязанностью. Как ветер – частью природы, чем-то внешним по отношению не только к ее жизни, а, как ей казалось, вообще к жизни людей. Он приходил, как приходит дождь, как приходит ночь. Без всяких условностей, без всяких психологических контекстов, не спрашивал ее согласия, так же, как ветер, не спрашивает согласия, когда треплет ее волосы. И когда она думала о нем в дневное время, уставшая, невыспавшаяся, на совхозном поле, с ящиком огурцов в руках, на нее накатывала такая волна, что она замирала с этим ящиком, и ей стоило труда скрывать от окружающих свое состояние.
Глава 27. Народные дружинники
Дальше, как я понял, сложилась дикая ситуация. Действительно, дикая. Значит, так, по хутору ходит вампир, все к нему начинают привыкать, никаких мер против него не предвидится. Петрову похоронили, родители ее приезжали, был вообще какой-то ужас. Сердюкову девку, правда, удалось откачать и привести в чувство. Но состояние ее было нехорошее, и ее увезли к бабушке в Волгоградскую область.
Петров и Сердюков пришли к участковому и стали задавать ему разные вопросы. Например, такой вопрос, есть ли социалистический правопорядок на хуторе Усьман, или его на хуторе вообще нет? Как такое может быть, чтобы убийца на свободе разгуливал , мужики его видят чуть не каждый вечер, а участковый делает вид , что его это не касается? Участковый не знал, как им объяснить, они к тому же были оба в нервах и выпивши.
Как им объяснить? Посадить человека очень легко, но для этого у него должны быть документы, и сам этот человек должен быть живой. Тогда он сажается в один момент. Но как посадить человека, если он мертвый и без документов? Паспорт Фролова, пенсионную книжку, и что там еще у него было участковый сам лично изъял. А дом опечатал. Человек от этих документов лежал на кладбище. Для того, чтобы привлечь его к ответственности, надо было его выкопать. Но это же дикий бред. А тот, кто ходит по селу, кстати, участковый сам его не видел ни разу, точно был без документов. Точно. Вампирам не дают паспортов. А может выдать? Но на каком основании? Кто его родители, где он прописан? Как его фамилия, в конце концов. Фролов? Не-е-ет! Фролов лежит в могиле. А это кто – вообще не понятно. Как его судить? За что? За вампиризм? Так нет в Уголовном кодексе такой статьи.
А с другой стороны, получается, что у нас в Стране Советов ножом человека пырять нельзя, стрелять из ружья нельзя, душить нельзя, бить ногами нельзя. А кровь пить, получается, можно?
– Смотря кому, – возражал участковый. – Комар же может пить кровь, никто его за это в тюрьму не посадит. А вампир это тот же комар, только очень большой…
От этой мысли участковому сделалось дурно.
Но тут Петров и Сердюков резонно спросили:
– А если комара прихлопнуть, это подсудное дело или нет? А если очень большого комара прибить, это подсудное дело?
Участковый объяснял:
– Будет труп. А раз есть труп, должен быть осужденный. Такой порядок. И труп как раз может быть без документов. И тогда уже не важно, вампирский это труп или человеческий. Никакая экспертиза этим не будет заниматься. Просто посадят того, кто убил, и всё.
– А что же делать, так и будем смотреть? А если он еще кого-то убьет? – спросил Петров.
Вот на этот вопрос участковый ответа не знал. А кто должен знать? Петров и Сердюков спрашивали правильно, участковый понимал, что знать полагается ему. Но он не знал.
Участковый не мог просто сказать мужикам: «Идите по домам». Если они выйдут отсюда, неизвестно, куда они пойдут, кого они найдут и что будет. Любого мужика, которого не узнают в темноте, они могут покалечить.
И еще в глубине души участковый понимал, что в этом случае за ними стоит правда. Он не может этого не признать. Просто они правы, и поэтому выгнать их участковый не может. Это тот случай, когда нельзя ссылаться на Уголовный кодекс, а думать надо самому. Но объявить охоту на вампира участковый тоже не может. Не будут на его участке пьяные мужики охотиться на вампира, которого они ни разу не видели. Нужно найти какой-то выход.
Участковый открыл ящик своего письменного стола, порылся в нем, и бросил на стол две красные нарукавные повязки с надписью «НАРОДНЫЙ ДРУЖИННИК»:
– Повяжите на левую руку, – сказал участковый, – сделаем обход.
Он демонстративно пристегнул кобуру, посмотрел на них внимательно – понимают ли они важность минуты? Ведь пистолет заряжен. И все трое вышли из комнаты. Он запер за собой дверь, летняя ночь приняла троих мужчин – двух пьяных, одного трезвого, одного вооруженного и двух безоружных.
– Смотрите в оба, – сказал участковый, – но без моей команды ничего не делать.
Первым встречным мужчиной оказался незнакомый водитель из Багаевки, вторым – очень хорошо знакомый рабочий-скотник Степан. Степану объяснили, куда они идут, хотя участковый и просил этого не делать. Степан воодушевился, что было неудивительно, поскольку он тоже находился в подпитии, и выразил желание идти с ними. Но участковый этому категорически воспротивился, сославшись на отсутствие третьей повязки с надписью «НАРОДНЫЙ ДРУЖИННИК». Степана это обстоятельство убедило вполне, к тому же ему было бы обидно, почему у них есть повязки, а у него – нет.
Так они ходили по деревне около часа, и участковый с глубоким удовлетворением замечал, что мужики почти совсем протрезвели.
Он уже было хотел забрать у них повязки и отправить домой: сегодня, мол, ничего, а завтра – посмотрим. Но вдруг ему показалось, что в пустом доме Фролова, который он своими руками опечатал, внутри было какое-то движение. Они стояли как раз напротив, и в окне вроде бы кто-то прошел.
– За мной! – скомандовал участковый и пошел к дому.
Теперь он был рад, что с ним мужики, которых в случае чего можно было использовать в качестве понятых. Они стояли под окном, в доме было тихо. Никаких движений, никаких шевелений. Пломбы на входной двери нетронуты. Он постоял еще немного и уже хотел уходить, но вдруг увидел, что окно со стороны сада приоткрыто. Мало ли кто мог залезть в пустой фроловский дом. Но участковый, неожиданно для себя, так проникся мыслью про вампира, что действовал, как будто правда в это верил.
Участковый прижал палец к губам, давая понять мужикам, что надо быть тихо-тихо. Расстегнул кобуру, вытащил ПМ, и осторожно, поднявшись на крыльцо, неожиданно сильно толкнул входную дверь, так что щеколда замка отлетела и двери распахнулись.
Он вошел первым, потому что он был вооружен, а они – нет. И еще потому что это он был милиционер на службе, а они – гражданские лица. Но никто на него не напал, никто не пытался причинить ему вреда, как никто и не убегал, и не сопротивлялся.
Вошедшим предстала такая картина: в комнате, на кровати, освещенная луной, свет которой лился из окон, лежала голая женщина, довольно красивая, и спала. Вторжение не разбудило ее. Она лежала, вытянув руки вдоль тела, ладонь правой руки была на правом бедре, голова на подушке, темные волосы вокруг лица, одна нога чуть согнута в колене, лежит на другой.
Женщина спит. Ее груди с маленькими темными сосками поднимаются и опускаются – и отлично видно всё вплоть до самой маленькой складки на коже, до капельки пота между грудями, до последнего волоска. Кажется, что ее тело светится в лунном сумраке и от него идет тепло. Возбужденные опасностью мужчины еще сильнее почувствовали, как это тепло входит в них через ладони.
У изголовья, подобрав колени под подбородок сидит голый мужчина, и смотрит на них вообще без всякого страха. Точно так же, как минуту назад участковый, он прижал палец к губам и тихо сказал, указывая на женщину:
– Не разбудите!
Участковый направил на него пистолет:
– Вы задержаны! – сказал он, к своему удивлению, негромко и невольно покосился на женщину.
– А что такое? – удивился голый мужик.
– Я тебе, сука, покажу, что такое, – начал было Петров, но участковый дал ему знак молчать и сам ответил:
– Разберемся в отделении. Вы тут не имеете права находиться – дом опечатан, – и опять перевел взгляд на женщину.
– Да мы сейчас уйдем, – сказал мужик.
– Никуда ты не уйдешь, а пройдешь со мной, – повторил участковый.
– Хорошо, – сказал тот.
– Ваша фамилия? – спросил участковый.
– Фамилия – Фролов, – ответил мужик.
– Ах ты сука позорная, – зацедил было Петров.
– Отставить, – приказал участковый.
Мужик легко перебрался через женщину, и сказал:
– Дайте одеться – не пойду же я с голой задницей по деревне.
– А где твои телеса? – удивился Сердюков. – Что-то ты не похож на Фролова.
Перед ними стоял сорокалетний мужчина, прекрасно сложенный, без всяких признаков обвислого живота и прочих особенностей, свойственных его живому предшественнику. Но человек этот был – вне всякого сомнения – живой, из плоти и крови, нормально с членом, на Фролова вообще не похожий.
– Что ты видишь – то и есть, – отозвался мужик, – все мои телеса.
– Фролов был жирный, в дверь еле пролазил.
– Никогда я такой не был, – спокойно возразил мужик.
Участковый засомневался, может, это вообще не тот, кого они ищут, просто забрался с бабой в пустой дом через окно. Скорее всего так и есть.
Женщина не просыпалась, он не мог удержаться и всё время косился на нее.
– Кто такая? – спросил он.
– Не знаю, – ответил мужик, – на реке познакомился. ее нельзя будить, если сейчас проснется – заболеет.
– Что?! – опять зацедил Петров, – кровь у нее пил?
– Да вы что?! Какую кровь?
– Такую кровь! Как у моей Нинки. Так ты ее еще и тово впридачу!
– Я твою Нинку в глаза не видел.
– Врешь, сука, – не поверил Петров.
– Зачем бы я врал?
– А шоб я тебя не прибил!
– А ты прибей меня, я слова не скажу, – неожиданно предложил мужик, как будто перспектива быть прибитым совсем его не обеспокоила.
– А ты, правда, Фролов? – спросил Сердюков. – Что-то не похож.
– Я – не тот, – настаивал мужик.
– А кто? – спросил участковый.
– Дайте одеться, – мужик поднял лежащую на полу рубашку.
«Вроде и правда не он, – подумал участковый, – уж больно не похож, совсем другой человек».
Женщина вздохнула во сне, положила руку себе между ног, слегка придавила и тихо застонала. Но не проснулась. Пальцы ее медленно двигались. Она стала часто дышать, губы ее приоткрылись, и зубы сияли в темноте, как будто фосфоресцировали. Она чуть отодвинула согнутую в колене ногу, как будто облегчая себе доступ.
Участковый, как и Петров и Сердюков, смотрели на нее, остолбенев во всех смыслах этого слова, включая состояние члена.
Мужик, назвавший себя Фроловым, даже не перескочил, а как-то жутко неправдоподобно передвинулся, как переехал, довольно далеко по комнате к стулу, стоящему у окна, и стал натягивать трусы. От этого передвижения совсем нечеловеческого почему-то стало вообще невозможно терпеть, все трое почувствовали почти боль в натянутых до предела, просто окаменевших членах.
– Вы только на минуту выйдите, а то пока вы смотрите, я уйти не могу, – пробормотал мужик, выдающий себя за Фролова, – а через секунду вернетесь, меня не будет, а она останется.
На мужиков накатило затмение рассудка. Сейчас он уйдет, а она останется. Вот сейчас. На всех троих ее хватит, еще ей мало будет. Они послушно вышли из комнаты. Но тут же опомнились и бросились обратно.
В комнате никого не было. Участковый включил свет. Кровать была аккуратно застелена, никаких следов, что на ней кто-то лежал или даже сидел. А больше всего поразил запах. В комнате явно пахло теперь пылью и чем-то кислым. Участковый вспомнил этот запах, который был здесь, когда он приходил опечатывать. Запах жилища больного неопрятного мужика.
Они стояли посредине комнаты. У двоих из троих хмель вышел окончательно. Третий, наоборот, чувствовал себя, как пьяный. Милиционер и два народных дружинника. У всех троих болели и ныли яйца. Все трое были прибиты страхом. Все трое молчали, сказать было совершенно нечего.
Так в молчании они вышли из дома. В молчании дошли до отделения.
– Ну… мы… пойдем… – пробормотал Сердюков.
– Повязки снимите, – буркнул участковый.
Назавтра Сердюков с семьёй уехал вслед за старшей дочерью в Волгоградскую область. Расчета он не взял, отпуска не оформил. Коля Петров правда никуда не уехал, но как-то притих и расправы над вампиром больше не требовал.
Глава 28. Предостережение участкового
Мне известно, что женщину, которую участковый видел ночью в доме Фролова, он встретил на следующий день на главной улице. Он сразу узнал ее. Узнал ее лицо, волосы, фигуру. Рядом с ней шел какой-то городской, наверное, из университетских и, судя по его жестам и интонации, пытался ей что-то втолковать. Мужчина был высокий, осанистый, одетый явно не по-деревенски – в джинсы и рубашку, не слишком свежую.
Участковый подошел поближе и пошел за ними, чтобы послушать, что тот говорит. Не без неприятного удивления он обнаружил, что городской читает женщине стихи. Неприятного, потому, что участковый и сам иногда читал женщинам стихи, когда хотел произвести впечатление. Но только Есенина. А тут какая-то заумь, и мысль, что кто-то хочет произвести на именно эту женщину впечатление, неожиданно участковому очень не понравилась. К тому же у городского мужчины был очень красивый и мелодичный голос и, хотя в смысл стихов участковый даже не старался вникать, так как думал о другом, он не мог не отметить про себя, что стихи мелодичные и получается красиво, и женщине чтение явно очень нравится.
Он проводил их до магазина, где женщина купила бутылку вина, кусок колбасы, хлеба, каких-то консервов и чего-то еще. Она настойчиво уговаривала этого городского поесть и предлагала пойти в общежитие, но тот взял у нее из рук бутылку, отошел за угол магазина и буквально через минуту вышел оттуда, неся бутылку в руках, но уже пустую наполовину.
Они пошли по улице в обратном направлении. Он читал стихи, задирал голову, разводил руки, как будто в недоумении, щёлкал пальцами в паузах.
Потом они сели на лавочку недалеко от общежития. Участковый внимательно рассматривал ее спутника, не находя ни малейшего сходства со вчерашним, к тому же этот был пьяный, слабый, он явно нуждался в поддержке женщины, в которой она, конечно, ему не отказывала. Участковый почему-то решил, что не могут они быть любовниками – он слишком расхристанный, слишком сосредоточенный на себе. И он, конечно, не идет ни в какое сравнение с тем вчерашним мужиком, который был сильный, уверенный, для которого женщина была чуть ли не его собственностью.
В какой-то момент участковый всё-таки подошел к ним, мужчина сразу встал, как человек, для которого внимание милиции является чем-то привычным и естественным. Участковый еще раз внимательно осмотрел его, окончательно убедившись, что он не имеет ничего общего со вчерашним эпизодом и сказал:
– Так, вы отойдите! Мне с гражданкой надо переговорить!
– А что такое? – спросила она
– Вот мы вдвоем останемся – я вам и объясню. Для вас же лучше будет, – уже мягче сказал участковый.
– Вы не так поняли, – попробовала объяснить женщина, – это были стихи о супружеской измене, советская власть тут ни при чем.
– Да дело не в стихах, мне вам надо вопрос задать.
Она смотрела на него с огромным удивлением. Потом обернулась к поэту и сказала:
– Саша, ты меня подожди у девочек в комнате, я сейчас приду и ужин приготовлю.
– И алкоголь не распивайте в общественных местах, – добавил участковый.
– Что вы, что вы! – сказал поэт. – Я только немного.
– Идите, – сказал участковый и, подождав, когда тот отошел на некоторое расстояние, обернулся к женщине и сказал ей: