– Да нормально, – отвечал он.
– Кровь-то пьешь?
– Да нет, не пью.
– Да врешь, небось.
– Да нет, не вру.
– Ну, на нет и суда нет. Хрен с тобой, ходи, кровь, смотри, не пей!
Им даже как-то было интересно,что ходит вампир,и – ничего, и можно с ним словом перекинуться. Всё-таки его присутствие вносило сильный элемент разнообразия в скучную деревенскую жизнь. А что он не трогает никого, так это же Фролов. Это ж с нашего села вампир, с нашего совхоза.
Елизавета Петровна молча выслушивала его рассказы, она понимала, что это затишье долго не продлится, но говорить ему об этом не хотела – пусть продлится, сколько может.
Глава 24.Вино Сыромятиной
Оля Сыромятина приехала и привезла вино своего изготовления. Одиночество Тамары Борисовны в комнате закончилось. Можно, конечно, и пожалеть об этом. Но кто из присутствующих недалеко мужчин мог воспользоваться таким обстоятельством? Конечно только Валера. Хотел ли он этого? Он не проявлял инициативу, но, конечно, сразу проявил бы ее, если бы получил хоть какой-то сигнал, что инициатива не будет воспринята в штыки. Почему Тамара Борисовна не выслала такого сигнала? На самом деле, Валера ей очень нравился, несколько раз она была, действительно, близка к тому, чтобы выслать сигнал. Она колебалась, хотела Валеру, но не хотела очередного романа. Там еще вдалеке маячил Виктор – хирург, с ним история не закончена, от этого – тоска. Но если бы Валера проявил минимум настойчивости, она бы не устояла.
В летнем воздухе было что-то такое, что окончательно лишало ее спокойствия. Она была в точке бифуркации, когда система находится в состоянии кризиса и воздействие на нее флуктуаций приводят к изменению поведения. Кризис – потеря устойчивости – флуктуация – изменение поведения. Какой-то физик это рассказывал, непонятные слова, по его представлению, должны были пробудить у Тамары Борисовны эротический интерес. Сам физик как-то не запомнился, а слова запомнились. Флуктуацию Тамара Борисовна понимала, как новый воздействующий на систему фактор. К таким факторам можно было отнести особенный какой-то запах земли и травы, отсутствие в комнате Сыромятиной, присутствие Валеры, хоть и не в комнате, но вообще. Так, может, она напрасно поехала в этот совхоз? Но дома была еще какая-то отвратительная подавленность. А на море Тамара Борисовна всё равно бы не поехала. Скорее уж в Новосибирск к родителям. Как всё грустно устроено, самое плохое для тебя то, чего тебе больше всего хочется. И даже если ты это отлично понимаешь, мучиться от этого не перестаешь.
Но вот вторая кровать в комнате занята. Здравствуй Оля Сыромятина, здравствуй домашнее вино. И, наверное, окончательно прощай Валера.
И вот тут-то Валера появился неожиданно, как флуктуация. Тамара Борисовна вышла на крыльцо покурить, Оля осталась в комнате. Она не курит. Тут-то Валера и появился. Он был в белых джинсах. Не буду смеяться над белыми джинсами в совхозе Усьман, мне не до смеха, так Тамара Борисовна, наверное, подумала. Но на реку пойти согласилась. Наверное, это началось изменение поведения.
Коварный Валера завёл в камыши. Тут островок мягкой травы, ниоткуда тебя не видно, а у Валеры бутылка вина. Фетяска, вполне нормальное вино. Полусладкое. У Вали Сыромятиной вино полностью сладкое, по вкусу немного похоже на повидло. Но от него голова кружиться так, что начинаешь понимать – одинокая женщина делала. Стаканы? Не смешите. Ну вот он, Валера. На расстоянии вытянутой руки. Только указательный палец положить ему на губы, чтобы он не смел возражать. Да и вряд ли он будет возражать. Не зря же он принес с собой одеяло и заботливо расстелил на траве? Не только же о своих белых джинсах он при этом думал? Но сначала нужно еще выпить. Чтобы внутренний голос не орал так громко.
Тут что-то вроде островка, «камыши – это, в сущности, тростник. Мыслящий тростник? А кто тут вообще мыслящий? Я – точно нет. Если бы я была мыслящая, я бы держалась от Валеры подальше».
– Иногда надо напиться, – философски заметил Валера. – чтобы не думать.
– Дорогой мой мальчик, чтобы не думать, совершенно не обязательно напиваться. Очень многие люди даже не пытаются думать без всякого алкоголя. Экономят на этом кучу денег.
Это у нас светская беседа. Она непринужденно перейдет в поцелуи и так далее. Может, мне просто раздеться? Пока я не передумала? Какой ужас! Что он обо мне подумает?
– Одной бутылкой полусладкого мы не напьемся.
– Не беспокойся, я уже выпила полбутылки какого-то страшно крепкого вина.
Его привезла Оля Сыромятина. Она сделала это вино собственными руками. Это специальное женское вино. Оно называется – забудь о последствиях.
– Какие тут большие звезды, – откликается Валера, видимо желая увести разговор от темы последствий. «А завтра скажет, что хочет жениться. За что мне?… Но он прав. В том, что касается звезд, Валера абсолютно прав. Свет фонаря перед общежитием сюда не доходит, небо очень чёрное, на нем гигантские звездные скопления свисают, как темные виноградные гроздья, блестящие росой. И тишина какая-то неестественная. Нет, всё-таки не может это быть остров. Мы же не переходили реку вброд и не плыли на лодке? А мы здесь. Значит, обязательно есть путь по суше. А завтра я ему скажу… Стоп! Никаких «завтра»! Можно просто откинуться на спину. Тогда это всё мерцание будет прямо надо мной, а Валера догадается, что слова уже не нужны, наклонится, и будет целовать меня в губы. А завтра… Господи, да что же это такое!»
Валера достал сигарету, закурил. «Идиот он, что ли? Ладно, тогда и я закурю, может оно к лучшему».
Нет, это не остров, это полуостров. Узкая полоска, по которой идет тропинка, связывает его с большой землей. Но Сыромятина слишком много выпила вина своего изготовления, и не заметила тропинку, а пошла прямо на свет Валериной сигареты, который было видно с берега. Запутавшись в камышах и попав ногами в воду она довольно громко выругалась матом, чего от нее никто не ожидал. Значит, идем к ней на выручку. «Такое впечатление, что кто-то невидимый хранит меня от меня самой. Спасибо ему, конечно, хоть и немного жаль».
Да, но то, что Сыромятину вырвало от собственного вина, это уже просто несправедливо. Валера тактично ушел вперед. И правильно, раз она может идти сама. В комнате оказалось, что раздевать ее не надо, она сама отлично легла на кровать и тут же уснула.
Тамара Борисовна вышла на крыльцо, достала сигарету, закурила. Ну и слава богу. Так даже лучше. Она успела заметить, как Валерины белые джинсы ушли за угол. С ними были чьи-то довольно стройные ноги в мини. Вот и всё. Да, конечно так лучше. И тут на крыльцо вышел Бадер. Вино Сыромятиной дали и ему, он тоже был пьян.
– Тамаъа Боъисовна, вы не спите? – специальностью Бадера было задавать вопросы, ответ на которые очевиден.
– Нет еще. Но собираюсь.
– Посидите со мной минутку.
– Конечно.
– Вот здесь, – они сели на лавочку недалеко от входа.
– Меня Ольга Ивановна угостила вином, которое она сама делает. Очень, знаете ли, хоъошее вино. Оказалось. Я немного опьянел. Пъедставляете?
– Представляю. Она и меня угостила.
– И как вам?
– Очень хорошо. Долбит.
– Что?
– Долбит. Так местные говорят, когда пьют свою бодягу. Я в магазине слышала.
– Долбит. Какое хоъошее опъеделение. Как точно народ находит слова, чтобы выразить… э…
– Я поняла.
– А посмотъите, какие звезды! Когда лампа над входом в общежитие гаснет, я смотрю ввеъх, на небо. В гоъоде нет таких звезд.
Ну Бадера трудно заподозрить в какой-то хитрости, про звезды он говорит без задних намерений, от чистого сердца.
– Как вы думаете, там кто-то есть?
– Думаю, да. Если тут есть, то и там есть.
– И они сейчас тоже смотъят на нас и спъашивают себя, есть там кто-то?
– У них сейчас, может быть, день. Тогда они в поле, собирают огурцы.
– Да… или помидоъы, – Бадер улыбается. – А, правда, вы думаете, они похожи на нас?
– Думаю, что похожи. Нам отсюда кажется, что они совершенные, летают на своих тарелках, и всё там здорово, и нет никаких проблем. Но вряд ли это так. Думаю, всё, как у нас.
– Вы извините, я хотел спъосить. Как товарищ. Тамаъа Боъисовна, вы чем-то ъасстъоены, всё время. Вы стаъаетесь не показывать, но я вижу.
– Так… Ерунда. Разные мелочи. Не обращайте внимания.
– Вы не такая, как все. В вас есть что-то особенное. Послушайте меня. Такие женщины, как вы, очень къасивые… они часто остаются одинокие. Как вы думаете, почему?
– Потому что красивые женщины много о себе воображают.
– Вздоъ. Извините. Я увеъен, что дело совеъшенно не в этом. Къасивые женщины очень нъавятся мужчинам, вокъуг них всегда атмосфеъа немного… покъучена, что ли. Их это будоъажит. Они живут в постоянном стъессе. И в конце концов, у них что-то пеъегоъает внутъи. Къасивые женщины часто вообще пеъестают интеъесоваться мужчинами. И остаются сами. Я пъав?
– Вы даже не представляете себе, насколько.
– Но вы не должны ъасстраиваться. Вы совеъшенно необыкновенная. У вас всё будет очень хоъошо. Я увеъен. Но, в къайнем случае, у вас всегда есть выход.
– Конечно, всё образуется, вы правы. Я не должна раскисать.
– Тамаъа Боъисовна, если вам нужно будет от всех убежать, спъятаться… В общем… Я давно вам хотел сказать. Только не смейтесь. Я буду ждать хоть десять лет, но если вы ъазочаъуетесь в жизни… Выходите за меня замуж. Я хоъоший. Понимаете? Я нелепый, стъанный, я всё въемя говоъю какую-то чепуху. Но я хоъоший. Я бы ни за что не ъешился с вами так говорить. Но это вино. Я ъедко пью и напился, по-моему. Послушайте меня. Дъугого случая вам это сказать у меня не будет. Я понимаю, что для вас это неожиданно. Но вы подумайте. Я самый пъеданый. Самый добъый. Я бы думал только о вас. Я бы вас защищал. У меня есть кваътиъа. Тъи комнаты. Что я говоъю… Как будто я хочу вас соблазнить кваътиъой… чепуха какая-то… Я вас давно люблю. Я не къасавец, я понимаю… Но я бы весь, полностью, пъинадлежал вам. А с къасавцем так никогда не бывает. Я бы… ну как вам пеъедать, что я чувствую… Всё это небо со звездами не больше, чем моя любовь и нежность к вам.
Да… и тут Тамара Борисовна не выдержала, по ее щекам покатились довольно крупные слёзы.
– Тамъа Боъисовна, что с вами? Я вас обидел?
– Да что же это такое? Да что же это такое? – она совершенно спокойно это произнесла.
– Извините меня! – Бадер пришел в ужас.
– Да за что? Не обращайте внимания… Про атмосферу, подкрученную: вы очень правильно сказали. И сами ее тут же и подкрутили. Но, Виталий Маркович, вы, оказывается, поэт. Я серьезно говорю, без иронии. У меня нервный срыв, не обращайте внимания. Как тут люди открываются с неожиданной стороны… Вряд ли я выйду за вас, честно скажу, но… вы – рыцарь. Что-то вроде Дон-Кихота. Я вам так благодарна. Вы… извините, я должна уйти. Простите меня… И еще раз – спасибо.
Она проснулась под утро. еще было темно. Сыромятина не храпела, к счастью. Обрывки сна, которые остались в памяти, никому рассказать невозможно и самой лучше поскорее забыть. Совсем неприличный сон. Как жарко, всё тело мокрое. Никаких шагов не слышно, все уже спят. Вот пойду на реку, искупаюсь, сна всё равно ни в одном глазу.
Глава 25. Встреча у реки
Он увидел, что на пляже кто-то есть. Видел он в темноте лучше, чем днем. А ночь как раз была безлунная. Очень жарко, даже душно. Время – перед рассветом. Вокруг никого, он это чувствовал. Никого, кроме одного человека, верней одной. На лавке под деревянным грибочком возле воды лежала ее одежда. Женщина была в воде, но смотрела не на берег, а в другую сторону. Он осторожно подошел, спрятался. Она повернулась и начала выходить из воды. Чувства голода он к этому времени уже не испытывал, оно было надёжно – на сутки или двое – удовлетворено.
Женщина остановилась на песке перед водой. Он чувствовал, что ее обнаженность волнует ее, хотя вокруг, как она думала, никого нет. Никого нет, но ведь не исключено, что кто-то мог бы и быть. И это воображаемое чьё-то присутствие рядом с ее наготой волновало ее. Он наблюдал, никак не обнаруживая своего присутствия. Она была сложена не по-деревенски. Стройная, лет 30, не студентка. Но явно из университетских. Деревенская бы не стала бегать голая по деревне, даже в самую глухую ночную пору. Чёрные распущенные волосы, баба довольно красивая.
Она сделала несколько шагов и оказалась возле своего платья. Взяла полотенце и стала вытираться. Он стоял за ее спиной и понимал, что она не знает о его присутствии и, если узнает о нем, перепугается до полусмерти, а этого ему как раз не хотелось. Поэтому он дал ей спокойно надеть платье, и показался ей так, что его появление выглядело естественным.
– Не спится что ли? – спросил он.
– Вам, я смотрю, тоже не спится, – ответила женщина.
– Уснешь, когда такие в реке купаются, – заметил Фролов.
– А вы подглядывали? – вспыхнула женщина.
Даже в темноте он понял, как она покраснела. Но покраснела правильно. Не от возмущения, а от стыда, вызывающего бурю, которой невозможно сопротивляться. Он почувствовал, что его власть над ней сейчас безгранична – что он скажет – то она и сделает.
– Вот как ты это платье надела – так его и снимай! – приказал он. – Под платьем-то ничего нет – я видел.
Он смотрел ей прямо в глаза, спокойно, как-то чуть ли не по-хозяйски. Он отлично понимал, что с ней происходит, вообще он мог понимать, что человек чувствует и думает, это он уже знал за собой. И знал, что может внушать человеку, и его будут слушаться. А при жизни такого за ним не водилось.
Она помедлила немного, потом дрожащими пальцами стала расстегивать пуговицы, потом стянула платье, губы ее слегка приоткрылись, он чувствовал, что она задыхается. Она стояла голая перед незнакомым мужчиной. В конце концов, за этим она сюда и пришла, хотя ни за что бы не поверила, что это возможно. Происходило невозможное. Он снял через голову рубашку, у него было сильное тело сорокалетнего мужчины, сделал шаг к ней – она положила руки ему на плечи, и когда он прижал ее к себе, она чуть не потеряла сознание.
Руками она обнимала его за шею, он никогда не видел, чтобы бабу так трясло. Не кричала, а старалась подавить это, прижимая рот к его плечу. Наконец не выдержала, и застонала так громко, что он сказал:
– Тихо-тихо.
Небо стало сереть.
– Мне пора – услышала женщина. И он пропал, ушел как-то очень быстро, исчез так же неожиданно, как появился.
Елизавета Петровна рассказывала мне, что они стали встречаться каждую ночь. И он доводил ее до почти бессознательного состояния, а потом, когда она засыпала, пил ее кровь. И это была самая лучшая кровь изо всей, которую он пробовал. Она не замечала на себе никаких следов. Через несколько дней она попробовала разговаривать с ним, спрашивала, кто он, как его зовут, что он делает, он говорил:
– Лучше тебе пока этого не знать.
И он чувствовал, что ей страшно, но его власть над ней была так велика, что она, наверное, пришла бы, даже хорошо понимая, какая опасность ей грозит.
Глава 26. Встречи
Тамара Борисовна Иевлева сама не знала, чего ищет. Но очень хорошо понимала, что без этого чего-то ей плохо. Разные вещи получались не так, как она хотела. Она устала от разочарований. «Может, пора смириться? Просто делать то, что делают другие? Зачем она развелась? Лёня, в принципе, нормальный парень. И Виктор тоже нормальный парень. Очень даже. Другая бы за счастье… А что если Ирка права? Просто они все такие. Как Лёня, как Виктор, как Валера. еще не самый плохой вариант. Нормальные, добрые, не идиоты. Ну, может, есть где-то какой-то другой, какой-то не такой, похожий на меня. Но какая вероятность, что я на него попаду? Близкая к нулю. Близкая к нулю. Ну а если я рожу мальчика, а он вырастет и тоже будет как Виктор? Может такое быть? Нет, наверное не может. Я же буду его воспитывать? Нет, воспитывать его будет двор, школа, другие дети. Я тоже, конечно, но не больше, чем это обычно бывает. И он вырастет… Нет, я тут поглупела окончательно. Пока он маленький, он точно не будет таким, как Виктор. Маленькие не такие. А в конце концов, что такого плохого в Викторе? Он отлично себя чувствует, а если бы не я, чувствовал бы себя еще лучше. Найдет девушку, будет с ней очень счастливым. Это я какая-то ненормальная, а не он. Это со мной что-то не так. Да, вот наконец я докопалась до сути. Что со мной не так? А ведь Ирка мне это всё время и говорила. Что со мной что-то не так. А я отшучивалась. А она была права. Что со мной происходит? Как я могу вот так почти на улице совокупляться с незнакомым мужчиной? И почему эта дикость меня совершенно не отпугивает? А ведь это самая настоящая дикость. Пусть я ненормальная, хорошо, Ирка права. Но не до такой же степени? Что не до такой же степени? Не до такой степени я ненормальная или не до такой степени она права? Да и то и другое! Хорошо. А что же тогда это было? Да… что это было? Кто это был? Ведь не приснилось же мне?»