– Ничего не понимаю, – наконец произнёс он.
– По порядку расскажи, как всё было.
– Хорошо, постараюсь. Я когда вышел из банка, спускался по ступеням – что-то как отскочит от нижней ступеньки, хорошо, я только ногу занёс, не ступил. Засёк, куда отскочило, подобрал – пуля. Эбонитовая шляпа!
– То есть стреляли не в тебя, а рядом? Припугнули?
– Я думаю, если бы хотели убить – убили. Что им мешало нормально прицелиться? Я ведь не прятался. Да и как спрячешься от оптического прицела? Глупо.
– Игорь, у тебя проблемы на работе? Конкуренты продавливают?
– Да нормально у меня всё с бизнесом, никто не наезжал в последнее время. Законно выигранные тендеры, сроки выдержаны, всё в обычном режиме. Тем более сама знаешь, я не основной в этом деле. Ничего не понимаю.
– Тогда муж любовницы? Только честно, как на духу?
– Мохеровая шляпа! Вера, окстись, какая любовница?
– О, родители, вы чё такие стрёмные? – Они и не заметили, как в столовую зашла их девятнадцатилетняя дочь, умница, красавица, избалованная папой до беспредела. Она узрела коньяк на столе.
– Что за праздник, почему не в курсе?
– Насть, давай потом все вопросы. Садись кушать, – Вера налила ей тарелку аппетитного харчо.
– Я потом поем. Пойду полежу немного, – Игорь ушёл в гостиную.
– Ма, чё за дела? Чё происходит?
– Да у папы неприятности на работе, пока не лезь к нему с расспросами.
– А-а…, – Настя с молодым здоровым аппетитом начала уминать суп, забыв про своё вегетарианство. – Да я, собственно, с тобой хотела поговорить, а то батя вечно так нервно на всё реагирует.
– Что такое?
– Короче, нам на лето задали творческий проект. Я решила провести журналистское расследование. Так сказать, пора делать первые шаги в профессии.
– И что за расследование?
– Решила расследовать загадочные смерти твоих бывших одноклассников Струмина и Грошевича. Вернее, только Струмина. Не поеду же я в Израиль.
Вера мгновенно поменялась в лице. Это показалось Насте странным, она считала мать образцом выдержки и хладнокровия.
– Не лезь в это дело, – категорично потребовала Вера.
– Только «не учите меня жить, лучше помогите материально». Мать, я уже не маленькая. Тем более, когда я поступала, вы оба были не против моей специальности.
– Любая смерть – опасное дело. Ты же не знаешь, кто за этим стоит.
– Скорее всего, и не узнаю, раз даже по горячим следам не раскрыли. Мне просто хочется внести ясность в мотивы преступления и в последующие события. Тем более это и тебя касается.
– Кто тебя надоумил проводить это расследование, только честно? – Вера пристально посмотрела на дочь. Та уже было хотела ответить, но в последний момент вздохнула и пожала плечами:
– Никто, сама решила.
Вера отвернулась к окну. Понятно. Хотят вывести из равновесия. Война объявлена. Но кто же так нагло манипулирует дочерью? Неужели…
– Ма, расскажи мне, что ты об этом знаешь. Поделись своими версиями, у тебя же наверняка есть.
– Давай так договоримся. Я тебе дам кое-какую известную мне информацию. Остальное ты соберёшь сама.
– Ну да, я уже запланировала съездить на место преступления, может, у прихожан что разузнаю. К тебе на малую родину смотаюсь – к тёте Лене зайду. Она же сейчас там живёт, не в Штатах?
– Она в России, за мамой больной ухаживает.
– Вот и прекрасно. Главное начать. А там само покатится.
– Хорошо. Прояви свою журналистскую смекалку. Когда-то же надо начинать. Как соберешь информацию и обработаешь её, выстроишь собственные версии, тогда я поделюсь с тобой своими мыслями об этом злодеянии, не раньше. Договорились?
– Может, ты и убийц назовёшь? – хитро прищурила глаза Настёна.
– Нет, кто конкретно убил, я не знаю. А вот почему – это я знаю наверняка.
– Ничего себе заинтриговала! Ладно, колись, что тебе известно по этому делу?
– Ты давай доедай. А потом пойдём ко мне в комнату. Если хочешь проводить расследование – начинать надо с азов. Я тебе покажу школьные фотографии, расскажу о каждом из них.
– Ну да, для начала мне надо составить психологический портрет жертвы. Вернее, двух жертв. Затем нарисовать общую картину жизненного пути каждого из них. И только потом переходить к конкретному дню – к той точке икс, когда всё произошло. Точнее, к конкретной ночи – это же случилось между полуночью и рассветом?
– Именно. В это страшное бессолнечное время. Я его зову час лунокровия. Луна хищно требует жертв. И слуги её не дремлют.
– Вечно у тебя то декаданс, то восторженный сентиментализм. Только давай сейчас ближе к натурализму. Рассказывать будешь по факту, без этих всяких твоих ностальгических отступлений.
Вера грустно улыбнулась. Большая часть жизни прожита. И никому она не интересна, даже родной дочери. Ностальгические отступления…
ТОЧКА ОТСЧЁТА
1985 год, май
Небольшой городок в Центральном Черноземье СССР
Вера
Были про Родину смелые песни,
Были про жизнь песни стёбные.
Жизнь пронеслась и уже не воскреснет,
Родину с атласа стёрли.
Автор
Небольшой городок. И большая, просто всеобъемлющая весна. Компания друзей, затарившись сухим вином, добытым в боях в местном вино-водочном магазине, весёлой велосипедной ватагой двинулась через просеку к заброшенному храму. Суббота, уроки закончились, и можно оторваться по полной программе. Тем более что учебный год заканчивается. Ещё пару недель – и последний звонок, экзамены, выпускной…
Мы в школе на особом положении – пятёрка друзей, которых объединяет музыка. У нас свой школьный вокально-инструментальный ансамбль «Штурм». Он не только в нашем городке, но даже за его окрестностями пользуется просто бешеной популярностью. Хотели назвать «Штурм Зимнего», но решили сильно не выделываться и ограничиться более короткой версией. Ансамбль наш не только школьный, поскольку репетируем мы в городском ДК под знаковым названием «Ударник». Особенно для меня знаковым, так как я и есть тот самый ударник в нашей музыкальной группе, отбивающий день за днём забойные ритмы смелых композиций.
Конечно, популярности нашей группы способствует не только музыка, но и личности самих музыкантов. Девчонки западают на Мишку Струмина по прозвищу Летяга – высокого шатена спортивного телосложения с обаятельной улыбкой и лучистыми зелёными глазами, а также Славона Сапухова по прозвищу Джим – загадочно-томного блондина, всегда одетого по последнему писку моды. А местные и приезжие парни просто млеют от прелестной Елены Межинкиной, первой школьной красотки с осиной талией и глазищами в пол-лица.
Мы же с Лёвиком Грошиком всегда остаёмся в тени, хотя в нашем ансамбле только у нас есть музыкальное образование. У Лёвика абсолютный слух, он сочиняет песни, играет на электрической и акустической гитарах, обладает уникальным голосом и запредельно классно поёт, особенно блюзы собственного сочинения. Я играю на ударных, мой отец преподаёт в музыкальной школе, и я хочешь – не хочешь поддерживаю семейную марку. Летяга и Джим – самоучки, первый из них играет на бас-гитаре, второй – на синтезаторах.
Лена поёт, у неё красивый тембр голоса, однако широтой диапазона похвастать она не может. И хотя Лёва свои песни предпочитает исполнять сам, он иногда пишет что-нибудь специально для Лены. Всё-таки Грошик, как и все наши парни, в неё влюблён. Правда, старается этого не показывать, в отличие от Летяги с Джимом – те иногда настоящие петушиные бои устраивают. Но Лена всегда остаётся величественной и недоступной, как английская королева Она хранит себя для какого-то таинственного миллионера, которого встретит в будущем. Миллионер может быть хоть каким, хоть никаким – лишь бы вывез её за границу. И желательно подальше от родного СССР.
Мне же отведена роль боевой подруги, которой все изливают свою душу, любят, как родную сестру, но из-за которой дуэлей не устраивают и на свидания не приглашают. Что ж, моё время пока не пришло. Возможно, и не придёт вовсе, мимо протопает.
Мы подъезжаем к своему любимому месту посиделок за городом. Здесь раньше было село, но в Великую Отечественную немцы сожгли его дотла при отступлении, и этот населённый пункт больше не восстанавливали. Колхоз «Красный Октябрь» находится в нескольких километрах отсюда. Место это немножко таинственное и неуютное: за просекой среди поросшей травой местности возвышается холм, на котором сиротливо ютятся и горестно глядят в небо уцелевшие от бомбёжек и разграблений останки старинного храма. Говорят, это была церковь в честь Рождества Богородицы. За храмом находится старое кладбище и начинается лес.
Про этот лес в народе поговаривают, что ходить туда нужно с опаской: он хоть и небольшой, но так может оморочить, что реально в трёх соснах заблудишься. И подкрепляют свои предостережения всякими страшными историями и мистическими байками. Это придаёт нашим посиделкам налёт какой-то мрачноватой романтичности. Мы располагаемся за развалившимися стенами храма.
– Ё-моё, хоть из дома беги, – сетует Летяга, разливая по гранёным стаканам, захваченным из дома, драгоценное в пору антиалкогольной кампании винище, – День и ночь предки телик крутят. Что там смотреть? Две несчастные программы! Заколебался про какое-то ускорение слушать, сплошной маразм.
– Ага, – подключается Ленок, – ещё хоть бы говорил нормально. А то этот его южный диалект с ненормированными ударениями – меня просто тошнит.
– И слухи эти про Меченого напрягают, – добавляю я. – Моя бабуля с соседками только и обсуждают, что сбылось старинное пророчество: по небу уже летают железные птицы и всё опутали железные провода, Теперь вот пришёл к власти Меченый, а значит скоро он развалит страну, и тут уж жди конца света.
– Да это фигня, придумал кто-то специально страшилку, – уверяет Джим. – А вот объявленная кампания за трезвость – реально угроза. Вы знаете, что уже начали по всей стране вырубать столетние виноградники?
– Про виноградники не слышал, – говорит Летяга, – а вот про то, что милиция с облавами ходит и самогонные аппараты конфискует – это точно, у нашего соседа дядь Пети отобрали.
– Ой, да ну их всех, этих политиков и эту политику, – с досадой машет рукой Ленка. – Давайте выпьем за нас. Последние денёчки ведь все вместе собираемся. Скоро разлетимся по стране – и поминай как звали.
– Лен, не каркай, – ужасаюсь я. – Чего это мы все вместе не соберёмся?
– Верусик, – назидательно произносит наша красотка, – нужно уметь хоть иногда смотреть правде в глаза. А для этого снимать с глаз розовые очёчки. Реальность сурова и буднична.
– Давайте выпьем за то, чтобы душа наша всегда пела, – вдруг подаёт голос Лёвик. Он вечно вступает в беседу в какие-то неподходящие моменты. Будто существует где-то на своей отдельной планете, потом на несколько минут залетит в наш мир, – и обратно к себе, в другую реальность. – Ведь на самом деле поём мы вовсе не голосом. Голос – лишь инструмент, как гитара или скрипка. Поём мы душой.
– Хорошо, ребята, – дипломатично произносит Джим. – Выпьем первую за нас, а вторую – за песни нашей души.
Вот никак у меня Славон с Джимом не ассоциируется. Славон – он и в Африке Славон, одна сплошная рисовка, внешний антураж. Выбирая себе прозвище, он напряжённо метался между Джимом (под Моррисона косил) и Джимми (намёк на Хэндрикса). В результате «Дорз» перевесил. Хотя и на одного, и на другого он был похож, как попугай на слона. Что играл бездарно, что эпатажничал фальшиво. А всё потому, что не от души. Дань моде, самолюбование, выпендрёж перед Ленкой. Впрочем, наверное, я к нему необъективно отношусь. Нормальный он парень, не лучше, но и не хуже других.
– Песню сочинил. Вчера, – вдруг с бухты-барахты объявляет Лёвик. И сразу, без перехода, начинает исполнять под гитару:
В РВАНОЙ ГОЛОВЕ,
В РВАНОЙ ГОЛОВЕ
ЗВЕНИТ УЛЫБКА НЕБА.
ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ,
ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ?
Я В ЭТОЙ ЖИЗНИ НЕ БЫЛ.
НЕ БЫЛО МЕНЯ,
НЕ БЫЛО МЕНЯ,
А БЫЛО ЭХО.
БЫЛО ЭХО НЕБА.
И УЛЫБКА ЧЬЯ-ТО.
И РВАНЫЕ СЛОВА.
И ЧТО-ТО ЗВЕНИТ,
ГДЕ-ТО ЗВЕНИТ.
И ПОКАТИЛАСЬ ГОЛОВА…
– Странная какая-то песня, ни о чём, – пожимает плечами Ленка.
– А мне понравилась, – приободряю я Лёвика. Мне и в самом деле песня понравилась. Есть в ней что-то ускользающе-притягательное. А Лёвик своим исполнением одухотворяет её невыразимо-творческой магией.
– Надо бы разучить ансамблем, – предлагает Летяга.
– Да куда там учить – скоро экзамены – и аривидерчи, – возражает Джим.
– Нафиг, валить надо из этого долбанного Союза, – с твёрдым убеждением заявляет Ленка, – ловить здесь нечего, одно нищебродье и пьянь.
– Вообще никакого патриотизма в тебе нет, – искренне сокрушается Летяга. – Ты предатель родины, расстрельная статья.
– Было бы что предавать! – возмущается Елена Прекрасная. – У меня всего одна жизнь. И прожить её в этом отстойном убожище, в этой грязной и отсталой от прогресса стране я не собираюсь. Я целиком поддерживаю Остапа Бендера – белые штаны и солнце Рио-де-Жанейро. Нужно жить, а не выживать.
– Ну, не знаю, – не соглашаюсь я. – Моя бабушка всегда говорит: где родился, там и пригодился. Раз уж мы родились в этой стране, значит, для чего-то мы ей нужны.
– Какая-то отстойная философия, ретроградная. Вот и будешь всю жизнь мыкаться, как твоя бабушка. Что хорошего она видела? – пристаёт ко мне Ленка.
– Да ладно, девчонки, – мирит нас Джим, – в любой стране можно нормально пристроиться, были бы связи и голова с мозгами.
– А мне вообще до фонаря где жить, лишь бы небо мне принадлежало, – мечтательно произносит Летяга. – Какой это кайф – летать! Офигенная скорость, ты разрезаешь облака своим самолётом, маневрируешь, переходишь с высоты на высоту. Эх, быстрей бы в лётное поступить! Упрусь – а первый вылет будет мой. Со всего курса лётки – мой будет вылет, никому не отдам!
– Фантазёр ты, Летяга, – качает головой Ленка, – никакого проку от тебя не будет в семейной жизни, одно небо в голове да самолёты. А деньги кто будет зарабатывать?
– Да лётчики нормально получают, – успокаиваю я её.
– Ай, – презрительно машет рукой наша красотка.
– А я просто жить хочу, – вдруг подаёт голос Лёвик. Мы аж вздрогнули – думали, он нас не слушает, витает в своих мыслях. – Чтобы не в стране, а на Земле. Я хочу быть гражданином Земли. Ходить, где хочу, жить в разных странах и городах. Мне и дом не нужен. Сегодня я хочу жить здесь, а завтра – там. Я бы никому не мешал. Просто пел и общался с разными людьми.
– Космополит ты, Лёвик, – усмехается Джим. – А безвизовый режим в другие страны – это ты размахнулся, даже в фантастических книгах об этом не упоминают.
– Давайте выпьем, чтобы свои мечты мы воплотили в реальность! – предлагает Летяга.
Мы дружно сдвигаем стаканы. А затем начинаем хором петь наши застольные песни – и собственные, и своих любимых групп. Обычно начинаем с душевно-лирических, а заканчиваем какими-нибудь забойными, чтобы можно было выплеснуть свою молодую энергию через песенный драйв.
Под финал мы орём во всю глотку песню «Машины времени» про новый поворот и искренне верим, что новый поворот в нашей жизни уже маячит на горизонте, и будет он сногсшибательным! Тем более, что в СССР объявили курс на какое-то ускорение. Мы не понимаем, в чём смысл этого термина в масштабах страны и как это самое ускорение отразится на жизни каждого из нас. Но само слово – динамичное, жизнеутверждающее, – вселяет оптимизм.
В юности мы так наивны. И в этом вся прелесть.
2017 год, начало июня (продолжение)
Москва
– Ма, но ведь просила же покороче, – недовольно морщится Настя. – Конкретно опиши мне Струмина и Грошевича. Внешнее представление я о них по фоткам имею. А характеры?