Раз уж так получилось и пришлось идти на уступки обществу, Настя решила не бежать от трудностей, а пройти своё жизненное испытание в полной мере: она выбрала профессию, основанную на Слове и связанную с постоянным общением. Она решила стать журналистом. Это был вызов. Прежде всего, самой себе.
Сняв маску, Настя вздохнула. В последние годы становится всё больше и больше людей, которые хотят использовать её в своих целях. И всё меньше тех, кто искренне её любит…
Она решила начать сбор электронной информации. Сведений в интернете было мало, но, тем не менее, они имелись. Отзывы касались в основном отца Киприана. Причём характер они носили очень противоречивый: от восторженно-положительных до ругательно-оскорбительных. Нейтральных почти и не было. Писали по большей части прихожане, но также были отклики на форумах от бывших армейских сослуживцев, от бывших сокурсников по духовной семинарии. Статьи в средствах массовой информации этого периода о батюшке, которые собрала мать в отдельную папку в виде вырезок, были явно заказными: или открыто отрицательными, или скрыто глумливыми, с эдакой ироничной поддёвкой. Образ складывался неоднозначный.
О Грошевиче, кроме нескольких упоминаний в тех же статьях, что и об отце Киприане, ничего не находилось. И песен его никто не выкладывал. У Веры сохранилось несколько старых аудиокассет, парочка видео. Настя в прошлом году всё оцифровала. Хотела выложить в Сети, но времени как-то не было, а потом и желание пропало.
С Грошевичем вообще всё было как-то загадочно. Пару лет назад в Москву из Израиля прилетала его мать, Роза Натановна. Она заходила поговорить с Верой, и Настя в этот день также была дома и присутствовала при их разговоре. Странная это была встреча.
Мать почему-то нервничала, хотя более спокойного и выдержанного человека вряд ли отыщешь. Роза Натановна выглядела вполне респектабельной и миловидной пожилой дамой. Но было в ней что-то неуловимое, что напрягло Настю.
Роза Натановна пробыла у них недолго. Она поведала, что после внезапной и необъяснимой смерти единственного сына тяжело заболел и вскоре умер её муж. Оставшись одна, она затосковала и чуть не сошла с ума от горя. Но потом к ней пришла надежда, что Лёка не сделала аборт и родила девочку или мальчика – родную кровиночку. Роза Натановна полетела в Россию, наняла частного детектива. Тот долго не мог отыскать следов возлюбленной Лёвика, но в конце концов детектив таки нашёл её адрес и установил, что Лёка родила сына. Однако общаться с Розой Натановной женщина наотрез отказалась. Роза Натановна пыталась связаться с внуком, но тот был ещё мал и так же категоричен, как и мать.
По прошествии стольких лет Роза Натановна надеялась на прощение с их стороны. Но Лёка по-прежнему её не принимала и сказала, что сын уехал учиться в Москву, запретив его искать. Приходится ей возвращаться домой ни солоно хлебавши.
Настя помнила, как мать уточнила имя Лёкиного сына. Того звали Станиславом. Настя забыла детали разговора, однако помнила ощущение, которое он оставил. Некое несоответствие, едва уловимую, ускользающую фальшь. Но в чём выражалась эта фальшь – она понять не могла, и от того её ещё долго мучило воспоминание об этой встрече.
На всякий случай Настя всё-таки решила забить в поисковике: «Лёва Грошик песни». Выскочило пару строк с одной и той же песней на разных сайтах. Ничего не поменялось, она видела несколько лет назад ссылки на эту песню, которую кто-то закинул на просторы интернета: «В рваной голове…». Ничего нового. Но ведь эту-то песню кто-то выложил. Интересно, кто же это мог быть? В Насте проснулся охотничий азарт.
***
Вера подошла к мужу, который лежал на диване в гостиной с включённым телевизором. Игорь дремал. Вера присела рядом с ним и поцеловала в макушку. Черты лица Игоря сразу смягчились, не открывая глаз, он нежно обнял жену и притянул к себе.
Вера всё сомневалась: рассказать сейчас или повременить? С одной стороны – он и так в состоянии стресса. С другой стороны – именно в таком состоянии он сможет более адекватно воспринять ту странную (выражаясь точнее – сказочную) историю, которую она собиралась ему поведать.
Вера ласково гладила мужа по голове и размышляла. У них сейчас установились очень душевные взаимоотношения, даже в юности, пожалуй, таких не было. Хотя ещё совсем недавно подумывали о разводе. Во всяком случае, идиллией в семье и близко не пахло.
Постепенно Вера погрузилась в свои воспоминания о том, как они познакомились с Игорем, как развивались их отношения. Одновременно она думала и о Лёвике Грошевиче, она ведь обещала рассказать о нём завтра дочери. Странно, как всё иногда сходится в какой-то точке Вселенной. Не поехала бы она тогда на «Лезвие» – и жизнь была бы совсем иной, и Настеньки в её жизни не было бы…
«ЛЕЗВИЕ»
1994 год, лето
Зона отдыха в лесу на берегу озера рядом с небольшим российским городком
Фестиваль акустического рока «На лезвии струны»,
в просторечии – «Лезвие»
Вера
Пятница. 1-й день и 1-я ночь
И здесь, за ширмой суетливых будней,
Клубится и кипит наш творческий котёл.
Автор
Инга, моя любимая подруга ещё с институтских времён, подбила меня на великую авантюру. Позвала на фестиваль акустического рока и неформальной поэзии, один из множества, что организуются стихийно по разным городам и весям неохватной земли нашей русской. Творческие струны глашатаев новой эпохи требуют зримого воплощения и благодарных слушателей. Инга – из числа глашатаев, я – из числа благодарных слушателей.
После института я уехала в родной городок, устроилась на работу в ведомственную библиотеку и забросила музыкальное творчество. А Инга решила получить второе высшее образование в Питере, где она, собственно, и проживала с родителями. В процессе обучения познакомилась с какими-то ребятами, у которых была своя группа, и они взяли её в эту группу солисткой. У Инги каникулы в вузе, и она разъезжает по разным музыкальным тусовкам. Я только что вернулась из Крыма, где отдыхала с родителями, и, не успев даже передохнуть – в новое путешествие.
В поезде не одна я добираюсь на фестиваль. Это понятно по бренчанию гитар и спевкам в различных частях вагона, в котором я еду. Думаю, и в других вагонах дело обстоит примерно так же. Всё это сопровождается беготнёй из вагона в вагон, шумными попойками, спорами и философствованиями, причём громкость звучания напрямую зависит от градуса и объёма выпитого спиртного. Проводники давно махнули рукой на всё это безобразие, к тому же у них есть дела поважнее – на каждой станции капусту огребать, летом ведь количество путешествующих множится в разы.
Душно, решаю подышать в тамбуре. Господи, тут тоже расположились поющие, сидя на рюкзаках и свёрнутых палатках. Дышать вообще нечем от сигаретного дыма.
Хотела уж было рвануть назад, на цепляет приятный голос и сама песня какого-то испанского звучания в исполнении патлатого парня в тельняшке. Песня необычная, с яркими метафорами. Никогда не слышала, чтобы шелест листвы сравнивали с платьем вдовы, а дожди – с обивающими пороги нищими старцами.
– Классная песня, – обращаюсь шёпотом к стоящей рядом девушке из этой разношёрстной компании.
– Угу, – соглашается та. – Но это не его песня, – кивает она в сторону исполнителя. – Это Бахмута песня, «Фадо» или «Скерцо», не помню точно, как называется.
– «Фадо о мазурке», – уточняет стоящий рядом парень.
– Круто, – говорю.
– Круче всего свои песни поёт сам Бахмут, – уверяет девушка. – Ты бы слышала, какой у него голосище! Может, приедет на фестиваль. С ним весело.
Всё, от табачной завесы распирает горло, дышать невыносимо, и я ретируюсь к себе на место. Но песня оседает где-то внутри моего существа. У меня так бывает. Случайная фраза или улыбка незнакомого человека цепляются за что-то в душе и уже остаются в ней навсегда… Бахмут. Надо запомнить.
Поезд подъехал к нужной станции. Вместе со мной на платформу выгружается целая толпа бродячих музыкантов и сопровождающих их бездельников.
Из репродуктора на перроне звучат зажигательные шлягеры в исполнении Леонида Агутина.
Инга писала, что до базы на берегу озера, где проходит фестиваль, нас довезёт бесплатный автобус. Надеюсь. Решаю не заморачиваться и топать вслед за народом – наверняка кто-то знает, куда двигать. И точно: возле здания вокзала стоит обшарпанный «ЛАЗ» с табличкой: «Фестиваль «На лезвии струны». Битком набит, но как-то втискиваюсь. Все возбуждённые от предвкушения чего-то интересного, гомонят, хохочут, подначивают друг друга. Мне немного неуютно от того, что я одна, но, надеюсь, Инга меня встретит на месте, и я вольюсь в эту разномастную творческую массу, став её частью.
Едем под «убойные» песни водителя из его «авторадио». На весь салон раздаются хиты нынешнего года про вишнёвую «девятку» «Комбинации» и тому подобное.
Приехали. Вываливаемся из автобуса. Я растеряно оглядываюсь в поисках Инги. А вдруг её нет?! Что я тут буду делать одна?
– Верусик! – моя Инга подбегает ко мне, и мы крепко обнимаемся. Несколько лет не виделись! Живое общение письмами не заменишь.
– Пошли, буду знакомить тебя с нашими, – Инга подхватывает мой рюкзак, и мы, весело переговариваясь, идём с опушки на берегу озера к сосновой просеке. Там среди деревьев расположился настоящий палаточный городок. Всюду суетятся: кто устанавливает палатку, кто разводит костёр, кто накрывает поляну, кто играет на гитаре. Гомон, шум, весёлый смех. Из радиорубки звучат песни на всю турбазу. Сочным цыганским баритоном кто-то поёт о мальчике, у которого на шее дудка и Анка-хипушка, о бусине, что укатилась с ниточки судьбы.
– Это Геннадий Жуков, – говорит Инга, видя, что я прислушиваюсь к словам. – Мэтр. Один из основоположников бард-рока. Все ждут его в жюри фестиваля.
Везёт Инге, она всех знает, а для меня всё впервые, всё с чистого листа.
Подходим к большущей палатке. Нас встречает радушной улыбкой упитанный парень с мелкими кудряшками на голове. Он розовощёкий и жизнерадостный, аки младенец («У него всегда было хорошее настроение, а в остальное время он спал» – Борис Виан «Пена дней»).
– Знакомьтесь. Вера – Макс, представляет нас Инга.
– Классно! – восклицает Макс. – В нашей палатке будут обитать самые красивые девушки!
– Вот ты бабник! – добродушно улыбается Инга. – Наша группа называется «Дикие мустанги». И вот этот тип, – она кивает головой в сторону парня, сидящего на бревне возле палатки, – самый главный Мустанг, основатель группы. Ужасно дикий.
Парень что-то наигрывает на гитаре и даже не поворачивает голову, чтобы взглянуть на нас.
– Как всегда весь в себе и делает вид, что ему на всё пофиг. Ладно, потом признакомитесь, в процессе. Первоначально его прозывали Мустанг в шляпе, но постепенно сократили до Мустанга.
Мы кидаем мой рюкзак внутрь палатки.
– Пойдём куда-нибудь уединимся, поболтаем, – предлагает подруга
Захватив одну из моих крымских бутылок с вином, мы углубляемся в сосновый бор, подальше от палаток, располагаемся в кустах под какой-то сосной.
– Класс, настоящее крымское вино! – восклицает Инга. – Ой, а открывать как?
– А то ты меня не знаешь, – самодовольно ухмыляюсь я и достаю штопор. – Всё своё ношу с собой.
Мы открываем драгоценный напиток. Стаканы не прихватили. Пьём из горлышка. Болтаем о том, о сём, делимся сведениями о судьбе бывших сокурсниц. Больше всего меня, конечно, наша Ритка интересует, наша третья закадычная подруга. Она замужем за офицером, жена военного.
– Давно Ритусик не писала? – спрашиваю у Инги. – А то мне что-то давненько писем не шлёт.
– Да когда ей писать? Дети маленькие. Я переговоры недавно заказывала. Они с Саней в раздумьях: оставаться или на гражданку уходить? Радиоэлектронщики везде сейчас нарасхват. А что в армии творится! Говорит, волосы дыбом, растаскивают всё подряд, оборотистые генералы даже ракеты с танками умудряются за границу толкать! Секретные документы раздают всем кому ни попадя – всем, кто «за ценой не постоит». Дисциплины в армии никакой, все солдаты бегут в самоволку, дедовщина не прекращается. В общем, не знаю, как она там выживает.
– Да, и при этом ещё зарплата у Саньки копеечная, а у неё с работой полный завал. Всё время хочется им помочь, да у самой тоже за душой ни гроша.
– Лично я советую ей на гражданку уходить. Нечего сейчас в армии делать. – В этом вопросе я с подругой вполне солидарна. Между тем Инга переключается на поднаготную фестиваля.
– Спонсор этого фестиваля – местный «новый русский», гендиректор крупного завода. Наследнички его, «золотая молодёжь» – двойнята Лера и Валера, – центр тутошней богемы. Лера стихи сочиняет, Валерик на гитаре наяривает. Вот папаня, чтобы деток своих ненаглядных потешить, и организовал тусовку на элитной турбазе. В этом году второй по счёту фестиваль. Я была и в прошлом году. Народу было поменьше.
– Как ты сюда вообще попала?
– Да на одном фестивале с Валериком пересеклись. Он и пригласил сюда нашу группу.
– Скажи прямо – на тебя запал.
– Может, и запал. Только при нём такие девахи – и близко не подходи, съедят с потрохами. Ещё бы – нехилые деньжищи вокруг двойняшек крутятся. Ухажёры и невесты настоящие бои без правил между собой устраивают. Но мне это всё фиолетово, меня любые женихи в принципе не интересуют.
Понятно, всё Олеся забыть не может. Она разговаривать на эту тему со мной отказывается. Я до сих пор помню сумасшедшие последние дни преддипломной практики во Львове. Олесь с Ингой совсем головы потеряли и ничего вокруг не замечали. Нам с Риткой пришлось заполнять не только свои дневники практики, но и дневник Инги, а кроме того составлять и подписывать кучу формально-официальных документов типа характеристик на самих себя и тому подобное – Инга была нашим бригадиром. Не бросать же подругу в беде. Или в счастье. Это как посмотреть.
– Выступать-то вечером будете? Ужасно хочется послушать, как ты поёшь.
– Не знаю, Вер. Пока доехали – это что-то, одна я трезвая из всей нашей компашки. Остальные в дороге опустошили почти всё, что с собой брали из Питера. Барабанщик набрался до такой степени, что до сих пор из палатки выползти не может. Не уверена, что отойдёт к вечеру.
– Как ты не уследила?
– Какое там! Кто меня слушать будет? Только сели в вагон – и понеслась душа в рай. Тем более, что мы там не одни ехали. Пошли братания, спевки-спивки и всё в таком духе. Утром чуть станцию свою не проехали, еле растолкала всех – заснули уже на рассвете. Бедные пассажиры!
Мы хохочем, шутим, вспоминаем смешные истории из нашей студенческой жизни и делимся своими постстуденческими похождениями. Постепенно мир приобретает незаконченность, меняя свои резкие грани на расплывчатую зыбкость бытия.
– Какие люди! – рядом с нами останавливается парень довольно приятного вида с правильными чертами лица и длинными волосами, стянутыми резинкой в хвост. – Колбаситесь тут втихаря?
– Ага. Знакомьтесь. Валера – Вера.
Мы распиваем остатки моего драгоценного вина за знакомство, и Валера под каким-то предлогом уводит мою подругу. Я решаю осмотреть территорию. Продвигаясь вперёд, выхожу к большой поляне на берегу озера. Тут оборудована довольно приличная сцена, подведено электричество. На сцене я узрела свой тотемный инструмент – ударную установку во всей её красе. Скучает в глубине сцены в одиночестве. Рядом нет никого. Будь что будет – решаю вспомнить школьные годы и отбить что-нибудь драйвовое. Настроение классное, и хочется трэша. Опа-на, а палочки?
Видимо, сегодня какой-то волшебный день, потому что на полу рядом с установкой валяется целая куча палочек. Так, найти бы своего размера, потоньше. Ура, есть!
Я с радости начинаю импровизировать, вхожу в раж. И понеслось! Помнят руки. Как говорится, мастерство не пропьёшь.
– Круто стучишь.
От неожиданности палочки зависают в воздухе. Я выпадаю из своего куража и оказываюсь в реальности. Рядом со сценой стоит этот странный парень по прозвищу Мустанг.