Сходить в кремлевский дворец на вечер, который устраивал губернатор для деловой элиты города, уговорила мама. Отец, после невыразимо скучной торжественной части, пригубил бокал шампанского и уехал. Она осталась в компании с пожилым немцем, который после ста граммов водки «Смирнов» неожиданно раскраснелся, стал махать руками, словно нижневолжский мужик, и горячо рассказывать о новинках германской технологии в области производства пастеризованного пива. Говорил на русском плохо, постоянно щеголяя словесными оборотами типа «Да ну его на куй» и «Сволишь». От кого только набрался?
Ане стало скучно, она еле отделалась от него, и попала в объятия кубинца, который немедленно принялся ухаживать за ней, подведя к своему выставочному столику с дорогими коньяками и сигарами по тридцать долларов за штуку. Стал рассказывать, что на родине у него роскошная фазенда, где так не хватает маленькой очаровательной хозяйки; что женат был трижды – на шведке, польке, китаянке, но самые лучшие жены получаются из русских девушек.
«Понятно, решил сэкономить на горничной, поварихе и гувернантке одновременно», – подумала Аня, мило отшучиваясь.
Табачного дыма она не выносила, коньяк ей нравился, но выпить столько, чтобы ей смог понравится смуглый лысый торговец сигарами, которому давно перевалило за пятьдесят, она бы не смогла. И спряталась от него в комнате для фуршета. Там к ней и подошел Славик. Высокий рослый мальчик в белой спортивной водолазке и стареньких потрепанных джинсах. Он тоже выглядел потерянно на этой вечеринке и обрадовался ей, словно встретил старую знакомую.
После коньяка шампанское ударило в голову, точно пушечный выстрел. Она сидела возле стойки бара для боулинга, Славик показывал, как катать шары. Тугие мускулы перекатывались на его плечах, когда он посылал шар точно в цель; хлопала штанга, подбирая кегли, и Анна заметила, как несколько девиц заворожено уставились на молодого человека.
Ну, конечно, они немного похулиганили. Целовались за колонной в общем зале, когда погасили огромную люстру и московская фирма стала демонстрировать новое лазерное шоу. Северное сияние разливалось над ними, сказочные фигуры мерцали и переливались в темном душном воздухе. Затем он вызвал такси, и они поехали в ночной молодежный клуб, вдоволь натанцевались, а под утро оказались в элитной сауне, прельстившись большим бассейном с подсветкой и искусственным водопадом. Она выбрала себе лазоревый купальник с серебряными вставками на бедрах, он такого же цвета плавки, и они плавали, точно большие гладкие рыбы, в чудесной теплой воде, расцветающей под ними диковинными экзотическими цветами.
Вот тогда и зародилась мысль скататься на море. Он с ходу предложил Египет, Италию или Турцию. Она выбрала Сочи, поскольку ей надо было переоформлять свой заграничный паспорт и на это бы ушло больше времени, чем она могла бы себе позволить, занятая учебой в академии.
С той ночи и до ночи в кемпинге на пятнадцатом километре трассы Адлер-Геленджик прошло всего шесть дней. Шесть дней – а как целая, но рано оборванная жизнь.
– Добрый день, уважаемые пассажиры. Приносим извинения за задержку. Пристегните ремни. Наш самолет компании «Южные авиалинии» следует по маршруту Адлер-Москва. Полет будет проходить на высоте десять тысяч двести метров, сейчас температура за бортом…
Рядом с ней села молодая черноволосая женщина в строгом приталенном черном костюмчике из тонкой хлопчатобумажной ткани. Переводя дыхание, поставила в ноги салатного цвета пакет, из которого выглядывал мохеровый свитер приятных голубых цветов. Аня достала завибрировавший сотовый телефон, открыла панельку. В правом нижнем углу дисплея мигал почтовый конвертик. SMS-сообщение. Она не сомневалась, от кого. Щелкнула кнопочкой, прочитала «Все равно люблю, буду ждать, надеяться и верить. Вячеслав». Тяжело вздохнула. Приворожила мальчика. А зачем?
Глянула на соседку. Та спокойно и дружелюбно смотрела на нее. Темные солнцезащитные очки, скуластое лицо, тонко выщипанные брови, на губах чересчур вызывающая ярко-красная помада, точно у семиклассницы, впервые решившей сделать макияж. Симпатичная. Несмотря на то, что ей на вид чуть больше тридцати, мужики на таких быстро клюют.
– Наташа, – сказала она с чуть заметным акцентом.
– Анна, – равнодушно ответила юная покорительница сердец. Ей вовсе не хотелось разговаривать.
– Домой летите?
– Да.
– У вас очень красивый жених. Поздравляю!
– Он мне не жених, – резко сказала Аня и отвернулась. Она вспомнила, что приставучая соседка стояла за ними в очереди к стойке спецконтроля.
– Жаль! – улыбнулась насмешливо женщина и вытянула стройные загорелые ноги с развитыми мускулистыми икрами. – Вместе вы – потрясающая пара. Поссорились и не нашли время помириться?
– С чего вы так решили?
– Вы даже загореть не успели. Посмотрите, отсюда все летят черные, словно негры.
Аня невольно окинула взглядом салон. Народу очень мало, большинство кресел пустовали.
– Вы говорите с акцентом. Из Прибалтики?
– Нет. Русская. Два года жила в Германии.
– Учились, работали? – спросила Аня и спрятала мобильник в сумку. Почему бы и не поболтать?
– Замуж выходила.
– Успешно?
– Не получилось.
– За немца?
– Нет, за своего, русака. Он в Кельне свой бизнес открыл.
– И почему расстались?
– Не мое.
Аня сочувственно кивнула головой. Она только что сама твердила себе, вспоминая Славика: «Не мое».
– Хорошо что квартиру не продала. Есть куда садится после неудачного полета. А вам? У вас есть запасной аэродром?
Аня вспомнила мужа. Бывшего мужа.
– Нет.
И вдруг неожиданно для себя просто сказала:
– Я разведена. Мы с мужем прожили два года. Почти два года. Я его оставила. Навсегда.
– О-о… – сочувственно протянула Наташа. – То-то я думаю, чем мы с вами похожи. Теперь поняла, обе беспризорницы. И чем он у вас занимался?
– Кто?
– Муж. Мой, к примеру, торговал поддержанными автомобилями.
– А мой… – Аня задумалась, и горько улыбнулась. – Мой выдумывал чудовищ и с ними сражался.
Хотела добавить «…не забывая при этом лапать чужих баб», но осеклась. Ее не беспокоило, что это выражение покажется собеседнице чересчур вульгарным. Ничуть. Но эти слова ей бы самой дались с трудом и всколыхнули в сердце затаившуюся боль. Как он мог!? Но с другой стороны, ей только сейчас пришла в голову мысль – разве после той ночи в кемпинге имеет она право упрекать Ивана?
Имеет! В отличие от изменщика она разведена, фактически разведена, полностью свободна и нет ничего порочного в ее поведении. Да, и не сразу она потащила Славу в постель. В первую ночь, которую они провели вместе в гостиничном номере «Дагомыса», оба были настолько измотаны перелетом, экскурсией по вечернему Сочи, да еще он уговорил ее прокатиться на катере, и хотя волнение на море не превышало одного балла, Анну все же здорово укачало, и потом, лежа на кровати, она пыталась бороться с приступами тошноты. Какой тут секс! Ее начинало мутить, едва он брал ее руки в свои сильные горячие ладони. Славка молодец, чуткий, понимающий, ни на чем не настаивал, даже легкого упрека не высказал. А на следующий день… она позволила себе не закрыть дверь в ванную комнату, когда принимала душ. Он должен был это заметить, и заметил. Стоял, обнаженный по пояс, с перекинутым через плечо полотенцем и смотрел на нее голенькую. Почему бы нет? Они ведь в конце концов не дети. Она, помнится, повернулась, увидела сжатые губы, алую полоску смущения на лице и… попросила заказать ей кофе со сливками.
– Как это? – не поняла Наташа. – Вы это фигурально?
Из овальной двери VIP-салона, скрытой темно-синей занавеской, вышел мужчина в белой рубашке с коротким рукавом, в галстуке. Один из тех однотипных охранников, которых видела Аня в окружении Янковского. Прошел между кресел, кивнул ей весело, восхищенно приподняв бровь, мол, «Какая девушка, и не моя!» и прошел к стюардессам.
– В прямом смысле. Привидится ему во сне, что на кого-то напало чудовище, проснется и бежит спасать того несчастного. Провидец он у меня, будущее предсказывает. Другим. Собственное не мог угадать, иначе бы…
Аня махнула рукой и смолкла от спазма, перехватившего ей горло. Она ожидала от Наташи презрительного смеха, сочувствия или вежливого сожаления, что ей пришлось жить с таким безумцем… однако соседка вскинула одну бровь и сказала:
– Экстрасенс? Это очень интересно. В Германии это сейчас модно – колдуны, гадалки, экстрасенсы. Каждый серьезный господин имеет как личного психоаналитика, так и личного астролога.
Помолчала и добавила:
– Когда я родилась, моей бабушке приснился насчет меня странный сон. Она видела, что над моей колыбелькой склонился высокий мужчина в черном. Будто бы в каждый мой глаз он положил по маленькому кусочку льда или стекла – она точно не разглядела.
– Ваша бабушка не говорила, что это значит?
– Может и говорила, но я не помню, Аня. Она проснулась от моего крика, подбежала ко мне и увидела, что я лежу вся белая, губки синие, точно я сильно замерзла. Я так и не узнала, что это значит. Наверное, ваш муж больше об этом знает. Одно могу сказать, зрение меня никогда не подводило.
– То есть? – вежливо спросила Аня, вздохнув. Ей опять везет на сумасшедших.
– Людей вижу насквозь.
– И меня?
– И вас, моя дорогая. Вижу страдание в вашем маленьком сердце, невыплаканные слезы, черный уголек сожженных надежд… Ну, хватит о грустном! Каждой женщине есть о чем плакать. Надо в первую очередь любить себя, надо перестать зависеть от мужчин, их настроения, их денег. И ты тогда забудешь, что такое слезы.
Корпус лайнера иногда потряхивало, за стеклом иллюминатора тянулось ровное снежное поле высотных облаков, над которым переливались сполохи солнечного света.
– Свежее постельное белье в гостинице для мертвецов… – сказал Шмыга и поднялся с кресла, и сложив вчетверо анкету, спрятал ее в карман. – Это еще ничего не значит.
– Ты о чем? – не поняла Варвара Федоровна.
– О своем, о личном, – бросил он, прохаживаясь вдоль высокой кровати с горкой подушек на пуховом одеяле поверх цветастого покрывала.
Он твердо помнил, что сновиденческих образов, прямо предупреждающих о скорой смерти, немного – как правило, это образы, связанные со свадебным ритуалом, если таковой в действительности не предвидится, путешествиями за море или океан, катастрофами летательных аппаратов, будь то архаичный воздушный шар или современный лайнер и новейший вертолет. Активно используются образы отъезда, в которых присутствуют элементы подъема вверх – покупка билета для поездки в далекую страну, посадка на самолет, на борт корабля…1
А в данном случае – куда-то прилетела, что-то увидела… Попробуй разберись, где шлялась ее душа, томимая то ли горем, то ли бездельем. Чтобы точно вычислить, к чему она видела разобранные постели, надо знать гораздо больше, чем заключено в этой картинке. Сновидение – это ответ на вопрос, которым томится человеческая душа. Не зная, чем мучилась сновидица, какая проблема беспокоила ее душу накануне сновидения, трудно понять ответ. Это все равно что подслушать обрывок разговора.
Вот на этом месте остановимся! Он не занимается следствием, он больше не лезет в чужие человеческие судьбы, он просто толкует сны!
– И что мне ей передать? – спросила бабушка Варя, с внезапной тревогой следя за его перемещениями по комнате.
– Как обычно. Поскольку нам неизвестно, когда видела свой сон – под утро или глубокой ночью, поскольку мы не знаем обстоятельств ее жизни в последний период, посоветуй ей на неделю отменить запланированные поездки, командировки, пусть меньше волнуется, обратит внимание на свое здоровье, откажется от неожиданный рискованных предложений, если таковые возникнут в течение ближайшей недели. Этого достаточно. На сегодня все?
– Все – когда я скажу! – неожиданно отрезала потомственная гадалка, забирая у него анкету мадам Икс. – Сиди. Меня уже полчаса дожидается Надежда Ильинична из Власова. Сын у нее летчик, за него беспокоится. Послезавтра ему в рейс, а кошмары ни ему, ни ей покоя не дают. Выйди к ней, поговори.
– Варвара Федоровна, – грозно возвысил голос бывший детектив. – Мы с вами договаривались – обо мне никто не должен знать!
– Помню. И голосок свой пропитый не повышай. Знаю, что делаю. Мы оговаривали с тобой, в случаях исключительных…
– Но я решаю, когда исключительный случай, а когда нет!
– Как же не исключительный, когда Надежда Ильинична платит тысячу рублей, чтоб ей досконально все объяснили?! Нам за такие деньжищи тридцать клиентов обслужить надо.
– Тысячу? – с сомнением в голосе переспросил Шмыга. – Не врет?
– Уже заплатила. Потолкуй, и два дня отдыхать можешь.
– Два дня – и тысячу рублей?
– Да-да, сколько раз могу повторять. Поговоришь с ней, прокатишься во Власово, потолкуешь с ее сынком…
– Что значит «прокатишься»? – опешил бывший детектив. – О катаньях вы ничего не говорили! И куда, во Власово? Да вы что! Совсем рехнулись?
– Это ты скоро рехнешься со своим маршрутом – в чипок и обратно. А тут съездишь, свежим воздухом подышишь, солений деревенских откушаешь… Мастерица она насчет солений. Сейчас попробуешь, она баночку опят маринованных привезла. Пока беседуешь, картошечки отварю, свининки пожарю, как ты любишь, тонкими ломтиками. Кто ж тебя голодным в командировку отправит. Иди, родной, иди.
Умела старушка уговаривать, умела.
– Ну, смотрите, Варвара Федоровна, – с раздражением проговорил Иван Петрович, делая вид, что он еще ничего не решил и последнее слово за ним. – Если дело-пустяк, то… вам придется вернуть эту тысячу. Он хотел добавить обидное словечко по поводу алчности «потомственной гадалки», но вдруг вспомнил жирные четкие буквы газетного заголовка «На месте падения Боинга 747…», и мрачное предчувствие появилось в его душе.
Некстати, очень некстати. Еще пять минут назад он с великим облегчением говорил себе, что больше никогда не влезет в перипетии чужих житейский судеб, и вот тебе на! Как говорится, никогда не говори «никогда».
– Ну, что там у вас? – высокомерно бросил он, присаживаясь перед расточительной посетительницей, маленькой суетливой женщиной в серой вязанной шапочке и таком же сером китайском пуховике, который она так и не сняла, несмотря на уговоры Варвары Федоровны. Лишь расстегнула верхние пуговицы.
Женщина стала говорить, безостановочно, будто привыкла к тому, что ее всегда перебивают. И чем больше ее слушал представитель потусторонних сил, тем больше мрачнел и раздражался. На кошмары, которые якобы мучили ее, она особо не напирала.
– Стиральную машину, новую, лы джи называется – оставил ей; телевизор хутачи, за который кредит еще не выплатил – оставил. Ушел в одном костюме, ведь она за пять лет, которые они прожили вместе, ему даже рубашки не купила! А как он любил ее, как любил. У меня, пенсионерки, не гнушался денег брать, когда его Ланочке на вечернее платьице не хватало!
– Я так понимаю, это второй брак у него? – еле успевал вставлять вопросы бывший дознаватель.
– О первой невестке тоже ничего хорошего сказать не могу. Плохого тоже. Детей не было, что жили, что нет… А вот к Ланочке сердцем присох. Не иначе эта ведьма приворот на него сделала.
И опять в том же духе и почти теми же словами. Если бы не полученная бабушкой Варей тысяча рублей, Иван Петрович давно бы плюнул и сбежал, поскольку даже обещанные маринованные опята с жареной свининой не компенсировали моральный ущерб, причиненный жалобами оскорбленной свекрови.
– Вы говорили, что вас беспокоят кошмары?
– Вот их как раз плохо помню, – со смущенной и растерянной улыбкой призналась Надежда Ильинична. Левая рука ее задрожала, и она спрятала ее под стол. – Один помню. Да и не сон вовсе. Сплю плохо, бывает, что до рассвета глаз не сомкну.
«О, нет! – проскрежетал зубами Шмыга. – Ей просто некому выговориться. Соседи бегут от нее, как от чумы. Вот она уже платит деньги за то, чтобы ее выслушали! Все, поднимаюсь и ухожу!»
– Только носом клевать начинаю, как опять Игоречек, сынок, передо мной. Сидит, волос седой, грязными космами торчит, и будто пьет из чашки, точно той, что мать мне покойная оставила, вино и все никак напиться не может. И такая жалость мне сердце захлестывает! Не пей, сынок, шепчу я, не пей. А потом вдруг свет такой полыхает, глаза щемит. Проморгалась, и опять вижу его. Но теперь молодой красивый, улыбчивый, волос черный, смоляной, кудрявый, как в юности. Не переживай, говорит, мама, мне очень хорошо. Вот, значит, дошли до него мои слова.