– Могу только догадываться.
– Страх! Страх и отчаяние. Начинает казаться, что жизнь кончилась и ты обречена до конца своих дней влачить жалкое существование с ребенком на руках. Прощайте мечты, планы, прощай все. Я не могла оставить себе сына. Не могла.
– А подруги знали о твоей беременности?
– Что вы! Кроме родителей и семьи Семена, никто не знал.
– Как же тебе удалось скрыть живот?
Даша достала платок, высморкалась и горько усмехнулась:
– С этим как раз проблем не возникло. До шестого месяца он был незаметен, я ходила в просторной одежде, никому даже в голову не могло прийти, что прилежная ученица, круглаяотличница Даша Гришкова готовится стать матерью. А в апреле Тамара сделала мне справку. До летних каникул я безвылазно просидела дома. Все думали, что у меня осложнения после ангины. Сына родила в конце июля. Мне делали кесарево, и после операции у меня пропало молоко. Рожала я в клинике, в которой работала знакомая Тамары. Я с трудом помню то лето. Все произошло настолько быстро… Родила, отдала и забыла. А первого сентября отправилась в одиннадцатый класс. – Гришкова хмыкнула. – Ну чем не сюжет для слезливоймелодрамы. Малолетняя мать подарила своего сына другой женщине. Абсурд!
Ката качнула головой:
– Ты его не подарила, ты от него отказалась. Это две разные вещи. Подарки обычно делают от чистого сердца, а твой поступок… Извини, но я не в состоянии понять, чем ты руководствовалась, решившись на столь безрассудный шаг.
– Говорю же, дурой была. Не осознавала, что ребенок – это святое. Тогда он мне мешал, тяготил, давил на психику. Понимаете? Я хотела оставаться прежней Дашкой, той, которой не надо было нестись сломя голову домой на переменах, чтобы покормить маленького сына. Я хотела жить, как и прежде.
– Ну и как, удалось?
– Поначалу да. Целых четыре года я не вспоминала Митю, – Даша запнулась. – Митя… Дмитрий… Это имя ему дала не я, так его Тамара назвала. О разводе Томы с Семеном я узнала в прошлом году от Ольги Всеволодовны. К тому времени я уже превратилась в разочарованную в жизни размазню. Сын снился мне каждую ночь, звал меня, кричал: «Мама!» – а я вскакивала в холодном поту и рыдала в подушку. Он был так близко, но я не могла, не имела права сказать ему, что он мой. И вдруг появляется Ольга. Известие о разводе и трагедии, происшедшей с Семеном, вселило в меня надежду. Я почему-то решила, что теперь смогу быть рядом с Митей, только Ольга меня быстро осадила. Запретила дажедумать о мальчике. Просила денег, плакалась, стыдила… Разумеется, я пообещала выплачивать каждый месяц сумму на воспитание Митеньки.
– И тогда позвонила Нине?
– Ага. Моей зарплаты едва хватало на еду и мало-мальски приличную одежду. У Клары денег нет, просить бесполезно, а Нина… Я знала, она живет хорошо, не нуждается. Ниночка сразу, без лишних вопросов, дала требуемую сумму. Через месяц я вновь обратилась к ней.
– Про Митю рассказала?
– Ни в коем случае.
– Сколько раз ты занимала у нее деньги?
– Три. А потом… потом Нину убили. У Гальки я попросила деньги в конце ноября, в декабре отвезла их Ольге.
– А январскую сумму где раздобыла?
Лицо Дарьи запылало.
– Ой, мне же на работу надо. Поехали. Быстрее! Варвара Давыдовна меня живьем съест.
Катарина порулила по скользкой дороге.
– Даш, ты не ответила.
– Я устроилась к Варваре, платит она хорошо, денег хватает и мне, и Митеньке.
– Чем ты занимаешься?
– А всем понемногу. У нее в доме есть старая помощница по хозяйству, так меня взяли вроде как ей в подмогу. Готовлю, убираю, то да се.
Встав в пробке, Катарина вновь перевела разговор на Нину:
– Даш, когда Нина гадала, ты спала на втором этаже, так?
– Да.
– А ты точно ничего не слышала?
Из груди Гришковой вырвался слабый стон.
– Нет! Нет! Нет! Я же уже говорила, я спала. Почему вы снова задаете одни и те же вопросы? Просите меня не юлить, а сами постоянно это делаете. Что вам от меня нужно, Катарина? Я ничего не видела. Не могла видеть. Мы с девчонками пили вино, меняразморило, и как только я рухнула на кровать, сразу отрубилась. Как мне доказать, что в ту ночь я спала, а не торчала у окна… – Даша осеклась.
– У окна? Почему ты сейчас сказала именно это?
– Сказала и все. Долго мы будем ехать? Я опаздываю.
– На дороге пробка.
– Зря я согласилась сесть к вам в машину. На метро и маршрутке добралась бы в пять раз быстрей.
– Даша, не переводи тему. Я не идиотка, ты оговорилась… выдала себя.
– Нет.
– Да!
– Я спала.
Катарина схватила Дарью за руку:
– Возможно, ты и правда спала. Вначале. А потом ты могла проснуться, например, отрезкого шума или голосов.
– Ничего подобного не было.
– Ты проснулась, подошла к окну и…
– У вас нет доказательств. Одни домыслы и предположения. Возможно, услышала, возможно, проснулась, возможно, подошла. А почему вы не идете дальше, а? Давайте сразу обвините меня в убийстве Нины. Ну, чего молчите? Не стесняйтесь, мы же здесь одни. Говорите.
Катка хранила молчание.
– А хотите, я вам помогу? – кричала Дарья, брызгая слюной. – Возможно, я проснулась, спустилась вниз, и пока Галька копалась в туалете, а Кларка торчала в коридоре, вернее, на кухне, я зашла в гостиную и задушила Нинку. Теперь вы довольны? Еще нет? Хорошо. Хотите узнать, как я убила Галину и сбросила ее труп из окна шестого этажа?
– Перестань!
– Нет, не перестану. Я…
– Замолчи, сказала! Приди в себя.
Гришкова прислонилась головой к стеклу.
– Мучение… какое же мучение. Невыносимо жить с таким грузом на сердце. Мой сын не должен ни в чем нуждаться. Сейчас, кроме меня, ему некому помочь, я единственная надежда. Мне нужна, позарез нужна моя нынешняя работа.
– При чем здесь твоя работа?
– Я не могу ее потерять. Нина мертва, Галя тоже, денег занять не у кого. Меня спасеттолько работа.
– Даша, о чем ты говоришь?
Глотая слезы, Гришкова тихо – практически бесшумно – произнесла какое-то слово. Катка не расслышала, что именно слетело с губ девушки.
На все последующие вопросы Копейкиной Даша отвечала короткими «да», «нет».
Высадив Дарью у двухэтажного белого коттеджа, Катка услышала:
– Не ищите больше со мной встреч. Я отказываюсь с вами общаться. Мне попросту нечего сказать, а толочь воду в ступе – занятие бессмысленное. Спасибо, что подвезли.
– Даш…
Ни с того ни с сего Гришкова хохотнула:
– Помните рекламный ролик, в котором были такие слова: «Иногда лучше жевать, чем говорить»?
– Припоминаю.
– Так вот, я подписываюсь под каждым словом. Прощайте.
Она посеменила к калитке, оставив Катку, мягко говоря, в недоумении.
Дома Розалия Станиславовна огорошила невестку заявлением:
– Детка, у меня новость. С нами больше нет Евгении.
До Катки не сразу дошло, о какой Евгении идет речь, а вспомнив, что Женя – одна из учениц свекрови, она замерла.
– Как нет? А где она?
– Ушла, – Розалия откусила кусочек от круассана и, сделав глоток кофе, добавила: – В этом есть и моя заслуга.
– Что вы натворили? Куда она ушла? Евгения жива? Чем вы ее оглушили? Когда суд?!
– Типун тебе на язык, дура! Никого я не глушила. А Женька благодаря моим урокам наконец обрела счастье. Она ушла от нас, то есть прекратила посещать мои уроки.
– Неужели вы умудрились выудить из нее последние деньги?
– Очень смешно. Евгения встретила мужчину своей мечты! Удивлена? Они познакомились позавчера в торговом центре. Если бы не я, ни черта бы у Женьки не получилось.
– Хотите сказать, вы их свели?
Наташка, стоя у раковины, тихо засмеялась:
– А хорошая из вас, Розалия Станиславовна, сваха бы получилась.
– Это кто здесь рот открыл? Кому захотелось, чтобы его расстреляли и выслали посылкойв Баден-Баден?
Наталья мгновенно онемела.
Свекровь продолжила:
– Евгения – как теперь выяснилось, одна из самых способных моих учениц – неотступно следовала всем указаниям Ее Величества, то бишь моим. Вечером она отправилась в центр за шмоткой, а когда подходила к выходу, то совершенно случайно уронила на пол перчатку. Хотела наклониться, как вдруг вспомнила наш урок и платиновое правило: «Никогда не наклоняйся там, где могут наклониться другие».
– К чему вы клоните?
– Заткнись! Я не разрешала себя перебивать. И вообще, уйди с глаз долой, ты испортила мне все настроение. Не буду я ничего тебе рассказывать. Ни слова не скажу! И не проси, и не умоляй. Убирайся вон!
Катка развернулась, а Розалия заорала:
– Стой! Я тебя простила, слушай дальше. Короче, стоит Женька у входа и ждет, когда какой-нибудь импозантный мужичишка соблаговолит поднять ее перчатку. Ждет десять минут. Двадцать. Час. Ни одна сволочь не нагнулась. А Женька все стоит, я ж их учила – стойте насмерть.
– Так до скончания века простоять можно.
– Опять перебиваешь?!
– Простите.
– До скончания века она не стояла. Через полтора часа торговый центр закрывался. К Евгении подвалил охранник и говорит: че ты тут застыла, давай, мол, вали на выход. И вдруг… – Розалия засияла. – Женька повернулась, посмотрела на охранника и… пропала. Ее словно током шибануло!
Наташка затряслась мелкой дрожью:
– Батюшки! Током? В торговом центре? О-о-ой, горюшко-то какое. А чего у них там, провода оголились?
Розалия начала материться, а немного успокоившись, отчеканила:
– Натали, детка, тебе известно, что в древней Спарте делали с больными и некрасивымимальчиками?
– Э-э… отправляли на пластическую операцию?
– Кретинка неотесанная! Их в пропасть сбрасывали.
– Ах, а зачем?
– Затем! Судя по всему, однажды в компанию мальчиков по ошибке затесалась супербольная и супернекрасивая девочка, которую столкнули в пропасть первой. И я буду недалека от истины, предположив, что той уродине каким-то чудом удалось спастись и скрыться. А теперь угадай с одного раза, кто та девочка?
Ната пожала плечами:
– Понятия не имею.
– Даю подсказку, сейчас она находится среди нас.
– Где?
– В этой кухне!
Натали раскрыла рот, посмотрела на Катарину и с ужасом пробормотала:
– Господи, Розалия Станиславовна, за что же они вас так?
Свекровь вскочила. Ката закрыла собой Натку.
– Розалия Станиславовна, я вам куплю ювелирное украшение. Любое! На ваш вкус. Кольцо, серьги, браслет. Что захотите, только сядьте на место.
– Уйди с дороги! Я сейчас возьму нож и расправлюсь с той уродливой девочкой.
– Наталья, беги! – прокричала Ката.
Натусик выскочила в коридор.
– Ката, пусти меня! Пусти! Я ее замурую под кафель!
– Вы недосказали, что случилось с Женей. Очень хочется узнать.
– Задушу!
– Не заводитесь.
– Она у меня на антресолях жить будет!
– Сварить вам свежего кофейку?
– Да заглохни ты!
Ката стояла в дверном проеме, решив в случае чего лечь на амбразуру.
Свекровь бушевала долго, пожалуй, даже слишком. Коты попрятались по углам от греха подальше, а Арчибальд, забыв, что он говорящий, старательно изображал из себя чучело, боясь шевельнуться.
Наконец Станиславовна опустилась на стул.
– Сегодня Женька и тот охранник идут в ресторан, – произнесла она сиплым голосом. – Втюрились оба по самое не хочу. Все, конец истории. Кстати, угадай, как зовут охранника.
– Понятия не имею.
– Казимир! – выпалила Розалия.
Катарина вздрогнула.
– Вы только Наташке не говорите. После пережитого кошмара она буквально впадает в ступор, услышав имя Казимир [1 - Об этом в романе Милы Серебряковой «Свадьбы не будет», издательство «ЭКСМО».].
– Кого ты предупреждаешь? Я все понимаю, – Розалия уставилась на свои ноготки. – Мне иногда снится Казик, снится, при каких необычных обстоятельствах мы все с ним познакомились. Боже! Бедная Натка. Где она? Мне ее так жалко. Ката, немедленно скажи Наташке, что я ее простила. Натали! Детка, иди сюда!
ГЛАВА 14
Даша положила в чашку две ложки сахара и, наполнив ее кипятком, продолжала задумчиво смотреть прямо перед собой.
Лилия Владимировна – сухонькая, но еще довольно-таки бодрая старушенция – выключила кухонный комбайн.
– Дашка, не спи на ходу, смотри, что делаешь-то!
– А? Что вы сказали?
– Ты в каких облаках витаешь? – смеялась пенсионерка. – О кавалерах, что ли, задумалась, красавица?
– Да какие там кавалеры. Думаю о смысле жизни.
– Ох ты, едрит твою налево. Нашла чем головку молодую забивать. Мне вот скоро восемьдесят стукнет, я уже одной ногой на том свете и то о смысле жизни не задумываюсь.А ты, молодка, чего дурью маешься, аль больше помечтать не о чем?
Гришкова устало посмотрела в выцветшие глаза Лилии Владимировны.
– Мечтать я не люблю да и не умею. Даже в детстве с трудом удавалось. И вообще считаю – мечтают одни дураки. Ну какой прок от мечтаний? Что это человеку дает? Можно целыми днями сиднем сидеть на стуле и фантазировать, а толку? От этого счастливее не станешь.
– А ты почем знаешь? Я вот хоть и старуха совсем, а иногда люблю грезить о прекрасном.
Дарья усмехнулась:
– И как, получается?
– Представь себе. Я с тобой не согласна, мечты помогают жить. Да, да, помогают. Когда есть мечта, человек стремится к ее осуществлению, появляется стимул, цель, а когда…
– А когда мечта ни с того ни с сего осуществляется, люди чувствуют разочарование. Цели больше нет, делать нечего, наступает полная опустошенность.
Пенсионерка отмахнулась:
– С тобой болтать – только время тратить. Умна ты, Дашка, не по годам, оттого и на жизнь смотришь сурово. А чего, спрашивается, куксишься? Все у тебя есть: и здоровье, и красота,и головка варит. Живи не тужи, наслаждайся тем, что встаешь утром с кровати и у тебя ничего не болит. Знаешь, какое это счастье? О! Тебе не понять, а как состаришься, вспомнишь еще слова бабы Лили. Вспомнишь, да поздно будет. Уйдет времечко беззаботное, уйдет безвозвратно. Как ни старайся, а обратно его не воротишь.
Даша откашлялась:
– Лилия Владимировна, а вы счастливы?
Старушка ответила практически сразу:
– Да. Теперь я это понимаю. Понимаю, что счастье не то, что происходит с тобой сейчас, а то, что было с тобой раньше. Оно ведь следует за нами неотступно, а мы его не замечаем.Все ждем, сетуем и жалуемся, мол, когда ж счастье-то придет. А потом вдруг случается беда, свет белый не мил становится, и ты понимаешь: ведь все, что со мной происходило до сегодняшнего момента, и было настоящим счастьем. Вот так.
Даша продолжала размешивать в чашке сахар.
– Дашка, ну сколько можно мешать? Погляди в чашку-то, ты пакетик чайный бросить забыла.
Гришкова спохватилась:
– Я и не заметила.
– Ничего вокруг вы не замечаете, никого не видите и не слышите. Все, давай сюда чашку, надоело смотреть. Стоишь как неживая. Иди садись за стол, я тебе нового чайку налью.
Даша опустилась на стул:
– Лилия Владимировна, чем я могу вам помочь на кухне?
– Да вроде дел и нет никаких. Я все переделала. Обед готов, тесто для пирожков еще не скоро подойдет, можно спокойно чаевничать.
– Странно, но Варвара Давыдовна сказала мне то же самое в гостиной. Дел нет, иди пей чай.
– Трудолюбивая ты, Дашка, дом до блеска вылизала. Теперь жди.
– Чего?
– Когда грязь появится, – хохотнула пенсионерка. – Или по работе соскучилась?
– Не люблю сидеть без дела.
– Ты не переживай, на твой век работенки хватит.
В коридоре послышался стук каблуков, и в кухне появилась хозяйка коттеджа.
Стройная, словно тростиночка, Варвара Давыдовна, несмотря на свои пятьдесят лет, выглядела молодо. Красавицей она не была, главным образом из-за крупного носа и мясистых, каких-то бесформенных губ. Но и отталкивающей ее внешность не назовешь. В общении Варвара Давыдовна предпочитала больше слушать, чем говорить, и никогда – пожалуй, за редким исключением – не смотрела в глаза собеседнику.
– Дарья, – ее высокий голосок прозвучал как звон колокольчика. – Вы мне нужны. Пройдемте в кабинет.
Гришкова встала.
– Лилечка, – Варвара Давыдовна с теплотой посмотрела на старую помощницу, – свари мне крепкого кофейку и принеси его в спальню.