- Может, по кофейку, подруга? - Сегодня Нина была трезвее меня и даже пыталась наставить меня на путь истинный. - Перестань так убиваться из-за парня, - произнесла она, протягивая мне сигарету и давая подкурить. - Стоило тебе найти хорошего любовника, как ты запала на него по полной программе. - Нина затянулась и выпустила в сторону клубы сизого дыма. Легкие тонкие сигареты, которые у нее были с собой, уже давно закончились, и мы вынуждены были перейти на местный винстон. - Это стандартная женская ошибка: давать им понять, что ты попала, подсела, вляпалась. Понимаешь? Им неинтересно заниматься девчонкой, которая и так бегает за ними по пятам. Какой в этом смысл? А удовольствие? Чувство жалости - это не то, что следует вызывать в мужчинах.
Я кивала и запивала сигарету следующим бокалом пива, который вдруг возник передо мной, полный и запотевший. Я почти не слушала Нину: мне и самой прекрасно была известна теория, только вот когда дело дошло до практики, я повела себя как последняя дура. И, да, возможно, Нина в чем-то была права, и я совершила банальнейшую женскую ошибку, хотя нашу историю с Андреем трудно было назвать заурядной. И пошло все наперекосяк из-за проклятой крови.
- Э, да ты не слушаешь меня совсем, - Нина попыталась привлечь мое внимание, и я в очередной раз кивнула.
- Слушаю, я все слышу, Нин.
- И что же я сказала?
- Все мужики - сволочи.
- В общем-то, да, смысл сводился к этому, только речь была немного длиннее, - попыталась возмутиться она, но я уже подняла бокал в веселом тосте:
- За нас, девчонок!
- Неотразимой красоты, - добавила Нина, и грохнув по моему бокалу так, что часть пива перелилась через край, широко улыбнулась.
- Что ж я пью, а мне все не легче и не легче, - пробормотала я, облокачиваясь на стол. - Черт, ба меня убьет, - спохватилась я, понимая насколько пьяна.
- Ладно, - протянула Нина, - есть у меня одна идея, - извлекла из сумочки мобильный телефон и набрала номер.
- Кому ты звонишь? - с интересом спросила я, но Нина уже с кем-то весело щебетала, потом, подскочив, направилась к выходу, бросив в трубку, что в баре плохо слышно.
Моя рука потянулась за следующей сигаретой. Нужно было чем-то закусить пиво. И так по кругу: пиво-сигарета-пиво. А облегчение все не приходило. Мысли мои носились по голове обрывками, сама голова казалась стопудовой и то и дело норовила завалиться в сторону. Но легче, и правда, не становилось. События предыдущей ночи сжигали меня заживо, и я все пыталась мысленно их переиграть: а что было бы, сделай я так, или не сделай вот так. Бессмысленное ковыряние в десятках возможностей и сотнях вероятностей, бессмысленное, бесполезное, не имеющее никакого отношения к реальности.
Я даже не заметила, как Нина снова уселась за столик, а на столе появились два новых бокала.
- Последние, - провозгласила Нина, в чем лично я сильно сомневалась. Если только нас не выставят из бара за беспримерное поведение, мы раньше закрытия из него не уйдем.
- Привет, - его лицо появилось в свете лампы над нашим столом, и мое сердце вздрогнуло. На какую-то секунду мне показалось, что это Андрей. Но когда он, глянув на нас и усмехнувшись, уселся за стол и помахал официантке, разочарование затопило меня приливной волной.
- Не возражаете, если я выпью сока? - улыбнулся он, и Нина махнула ему рукой в жесте "валяй". После "последнего" бокала, Нина сама уже была достаточно хороша, чтобы ее речь утратила занудный лекторский тон, которым она еще недавно читала мне нотации, и теперь она то и дело нелепо смеялась.
- Да, вижу, вы неплохо оторвались, - заметил Дима, - по какому поводу?
- По поводу самовлюбленных, узколобых мужчин! Ура! - Нина оторвала стакан от стола и тут же с грохотом приземлила его обратно.
- Ш-ш, тихо, - Дима аккуратно изъял у нее из рук оружие и отодвинул его на безопасное расстояние. - А ты как? - посмотрел он в мою сторону.
- Никак, - пробормотала я, пытаясь держаться ровно. - Ба меня убьет, - тут же доверительно сообщила я, придерживаясь за стол.
- Все ясно, - резюмировал он, подымаясь и подзывая официантку, чтобы расплатиться. - Будем двигать домой.
- К кому? - весело заржала Нинка, и Дима только покачал головой.
Как мы ехали в машине, я почти не запомнила. Помню только, что мы с Ниной все время хихикали, а Дима или молчал или что-то негромко говорил. Потом Нина долго обнималась со мной, не желая разлучаться, и Дима, в конце концов, отнес ее на руках домой. Затем он вернулся, и мы снова поехали, только не на окраину, к нам с бабушкой, а в сторону центра. Я пыталась возражать, что мы едем в неверном направлении, но быстро устала, и безразличие победило. В небольшую квартиру в старом доме Дима внес меня тоже на руках. Бережно уложил на диван, укутав пледом, и, исчезнув на какое-то время, вернулся с зеленым чаем в руках.
Я сделала глоток: чай был хорошим, и он даже умудрился сделать температуру такой, чтобы я не обожглась. Голова понемногу уже начинала раскалываться от того безумного количества сигарет, что мы выкурили, и от выпитого алкоголя. Чай пришелся в самый раз, хотя и не спасал от последствий вечеринки. Что с него взять - всего лишь чай, не кровь. Мое сердце снова болезненно сжалось, и рука, задрожав, неловко опустила чашку на столик. Дима поддержал ее, чтобы не расплескать чай по поверхности.
- Что случилось? - мягко спросил он, и я взглянула на него измученными глазами.
- Ладно, - смягчился он, - завтра расскажешь. А сейчас - спи.
Я кисло улыбнулась в ответ и опустила голову на великодушно предоставленную подушку. Всю ночь я смотрела на калейдоскоп бессвязных отрывков из своей жизни. Иногда они смешивались и менялись местами, иногда наслаивались один на другой, при этом у меня жутко кружилась голова. А к утру весь этот кошмар стал замедляться, затихать, и я, наконец, погрузилась в долгожданный сон.
В руке моей был стакан с темной вязкой жидкостью. От нее исходил приятный запах цикория и совсем капельку - корицы. Андрей внимательно наблюдал за тем, как я делаю медленный глоток, как жидкость сначала прокатывается по моему языку, и затем соскальзывает в глотку.
- Ты моя, - прошептал он. И у меня не было возражений.
- Нальешь еще? - спросила я у него, ставя стакан на стол.
- Для тебя - все, что угодно, - ответил он и, разорвав зубами запястье, поднес его к стакану. Кровь стекала внутрь уверенными струйками, и я невольно облизнулась, сгорая от нетерпения. - Еще чуть-чуть, любовь моя, - прошептал он, интимно глядя в мои глаза.
- Что ты мне дашь? - Спросил он, наклоняясь ко мне ближе. - На что пойдешь ради этого?
- На все, - прорычала я в ответ, не в силах оторвать взгляда от стакана с кровью. Но вместо того, чтобы прекратиться, струйки превратились в потоки, а затем и вовсе хлынули сплошным ручьем. И, подняв глаза, я увидела, что кровью истекают деревья, а вместо Андрея на меня глядит печальное лицо Джуда.
- Ты же дочь Нормата, - прошептал он, будто упрекая.
Но я не слушала, я больше нигде не видела Андрея, я вновь его потеряла. Крик вырвался из моего горла.
- Тише, тише, - сильные руки прижимали меня к мускулистому телу.
- Андрей, - я плакала, цепляясь за эти крепкие плечи, за его надежность и нежность, которой мне так не хватало. Я просила, словно не было этих часов с нашего расставания. - Пожалуйста, не уходи.
Он как-то заметно напрягся, но потом продолжил бережно поглаживать меня по спине, утешая. Тусклый свет пробивался из окна, на кофейном столике перед диваном, на котором мы сидели, стояла чашка. Мои ноги были укутаны незнакомым бежевым пледом. Тело под моими руками было горячим и влажным после сна.
- Боже, прости, - прошептала я, отстраняясь. - Извини, я...
- Да, приняла меня за брата, - отозвался Дима и выпустил меня из рук.
- Я что-то говорила? - страх на моем лице был неподдельным. Я уже готовилась все списать на пьяный бред.
- Нет, ничего, кроме его имени, - сказал он, подымаясь. В этот момент я остро почувствовала, что умудрилась причинить ему боль. Натвори я что угодно: испорти ему ковер, разбей его любимую чашку - все было бы не так страшно, как то, что я сделала.
- Ты все еще любишь его? - спросил он, стоя ко мне спиной и глядя в окно.
Я не знала, что ответить. Все еще? Прошли какие-то сутки с тех пор, как мы с Андреем занимались любовью. Я помнила каждый шрам на его теле, каждое движение. Да, я любила его. Только он был и уже давно не был братом Димы.
- Теперь я понимаю, почему ты пыталась оттолкнуть меня. Наверное, тяжело было дать мне понять, идиоту. - Дима покачал головой. - А я ничего не видел, лез со своими знаками внимания. Так глупо.
- Это не было глупо, - неуверенно возразила я.
Дима повернулся ко мне, и я впервые увидела в его глазах такие хорошо знакомые мне по глазам Андрея отблески гнева.
- Почему ты сразу не рассказала мне, что тебя связывало с Андреем? Когда я тебя спрашивал, в самом начале? Для меня ведь это была не игра. Ты даже не представляешь, по каким крупицам я готов был собирать жизнь брата, узнать хоть что-то еще. То, чего я не ценил и не желал знать, пока он был жив. Понимаешь?
- Прости, - выдавила я. Мне нечего ему было сказать.
- Прости? И это все?
Я молчала, нервно кусая губы. Из всего сна мне запомнилось лишь лицо Андрея и какое-то смутное ощущение кошмара. Наверное, его кровь выходила из меня, отпускала. И я приложила для этого немало стараний, растворив ее в алкоголе. У меня закружилась голова, и я покачнулась на диване.
- Извини, я идиот, - он подбежал ко мне, и подхватил, не позволив упасть.
- Не надо, - прошептала я и вдруг бессильно заплакала. - Не надо.
Каждое его движение, жест, близость напоминали о том, что я потеряла и о чем так старалась забыть.
- Извини, - он понял, без объяснений, без слов. - Я слишком напоминаю его, верно? Поэтому это не могу быть я. Кто угодно, только не я.
- Дима, - я снова ухватилась за него, пытаясь удержать.
- Я все понимаю, - он высвободился и поднялся. - Я отвезу тебя домой, - бросил он, направляясь в другую комнату.
Ощущение дежа-вю заслонило от меня свет наступающего утра.
- Черт бы все это побрал, - смачно выругалась я, впервые благодаря похмелье за то, что не могу ощутить всю глубину бездны, в которой оказалась.
- Ну, как прошла ночь? - заговорщицким тоном поинтересовалась Нина. Я всегда поражалась ее умению восстанавливаться после пьянок. Нина говорила, что поутру у нее болят ноги, но никогда - голова, и сейчас я ей отчаянно завидовала. Несмотря на две таблетки цитрамона и одну аспирина, мне было все также паршиво. Я с трудом миновала ба-контроль, пробубнев что-то о том, что мы всю ночь танцевали с Ниной в клубе. Тарас Григорьич ко мне не приближался на расстояние вытянутого хвоста - очевидно, ему не позволяло чувство собственного достоинства и чуткое обоняние. Я его вовсе не осуждала. Как только бабуля отправилась к телевизору, я поползла в погреб и набрала рассолу, потом медленно и с чувством пила его прямо там, в темноте и прохладе, ощущая, как по глотку ко мне возвращается жизнь. Был во всем этом лишь один очевидный плюс: никакой крови мне не хотелось сейчас так сильно, как животворящей жидкости из бочки. Звонок Нины застал меня после того, как я вернулась на кухню, где-то между смертью и жизнью.
- Сказочно, - пробормотала я.
- Это сарказм? - уточнила Нина. - Димка же вроде не пил.
- Да, не пил, - отозвалась я. - Зато я нализалась, как дворник после получки.
- Так ты все продрыхла? - разочарованно уточнила Нина.
- Да, я упала, вырубилась, а на рассвете он отвез меня домой.
- Странно, - протянула Нина, - а я его и пьяной возбуждала, - не удержалась она.
- А я - нет, - отрезала я, чтобы закрыть тему.
- Сердишься? - Нина могла понять злость только в определенном смысле: злость разочарования.
- Нет, - рявкнула я в трубку.
- Чего орешь? - вздохнула она. - Ладно, не переживай, все наладится. Ты ему нравишься, поверь мне, я знаю.
- Да уж, - вздохнула я в ответ, вспоминая наш премилый утренний разговор.
- Выше нос, - усмехнулась Нина и попрощалась. А я, положив трубку, уставилась на Тараса Григорьевича в немом вопросе. Кот смотрел на меня какое-то время, не мигая, а потом на всякий случай коротко мяукнул.
- Что мне делать? - спросила я у него. - Чем дальше, тем веселее, - не дождавшись ответа, я прихватила чашку с водой и отправилась к себе наверх.
Каждый следующий день был похож на предыдущий. По вечерам я, в основном, сидела дома, не желая ни с кем общаться, беседовать или изображать жизнь. Жить я все равно не могла: могла только притворяться, потому что все мои мысли, так или иначе, возвращались к Андрею. Только теперь я отчетливо поняла, насколько он наполнял мою жизнь смыслом. И сейчас мне не оставалось ничего иного, как дрейфовать в пустоте. Иногда мне казалось, что однажды он обязательно вернется, и очередной ночью я услышу его обволакивающий голос в темноте, увижу его силуэт на фоне окна, почувствую его руки, нежно гладящие мое тело. Но это были лишь фантазии - он так и не появился. Я выкопала из чулана книжку с романтической поэзией середины пятнадцатого века и читала ее запоем. Я томно вздыхала вместе с печальными барышнями, сетовала на судьбу и пыталась рассмотреть в жестоком портрете вечности черты любимого. А однажды я решила написать ему письмо. В моей голове возникла безумная мысль, что Андрей мог приходить ко мне и наблюдать, ничем себя не выдавая. В письме я говорила о том, о чем никогда не решалась сказать вслух, приносила десятки извинений за вторжение, давала обещания, молила - позволила себе каждое безумство, которое практичная Нина относила к ярчайшим женским ошибкам. Но время шло, а письмо все так же продолжало сиротливо лежать на подоконнике. Иногда я возвращалась к нему, перечитывала, смахивала пальцами слезу, будто это он написал его мне, представляла, что вовсе не догадываюсь о содержании. Потом мне приходили в голову мысли, что я забыла ему сказать о чем-то еще, и я дописывала строчки в конце письма, затем на полях и в промежутках. В конце концов, оно стало больше походить на дневник моих терзаний.