– Чего это? Подвал?
– Вообще-то бомбоубежище. Недостроенное. В подвале этого здания даже есть наглухо закрытая дверь в него. Хоть здание и строили уже на излёте перестройки, строили его всё так же на средства Комбината и силами же Комбината. А он создавался людьми, прошедшими войну и хорошо понимавшими, что такое ковровая бомбардировка. И сохранившими своё понимание, даже когда ТНТ заменили ядерной слойкой, а летающую крепость – ракетами «Трайдент». Даже тогда, когда город потерял своё стратегическое значение и его вычеркнули из списка объектов обязательной бомбардировки. Ну что, будем выбираться?
Выбираться пришлось долго – в заваленном мусором здании найти лестницу в глухом колодце без окон было не так-то просто. Вход оказался заколочен распухшей, но всё ещё крепкой фанерой. Как и ближайшие к нему окна. Пришлось выпрыгивать из неудобных окон на невнятное пространство, где жухлая трава скрывала обломки кирпичей и разбитых бутылок.
Пятому повезло – прыжок пришёлся на относительно хороший участок. А засохший собачий фекалий, выглядывающий из-под ботинка, лишь подтверждал его везение.
Второй долго примеривался, после чего скособоченно выпал из оконного проёма, зацепив рукавом кончик проволоки, торчащий из стены. Упав, он тут же бодро подпрыгнул и с тихим подвывом запрыгал на одной ноге. Видимо, поймал подошвой острую грань.
Второй допрыгал до бетонного основания так и не установленного забора, стянул с ноги ботинок и уставился на свой носок. Налицо были следы сильной заношенности и намечающаяся дырка на пятке. Крови не было. Видимо, всё-таки кирпич.
Удовлетворившись и нашипевшись, Второй начал прилаживать ботинок обратно. Разговаривать это ему не мешало.
– Здесь вообще у любого долговременного здания есть своё укрытие. У домов и не сильно значимых – подвал, у тех, что поважней – бомбоубежища. Если подразуть глаза и смотреть по сторонам, обязательно споткнёшься глазом о вентиляционную шахту. А то и не одну. Была даже легенда, что на втором ярусе минусовых этажей под вычислительным центром проложен подземный ход, ведущий за пределы города. Правда это или нет, я не знаю. Но там действительно подвал выдавался в сторону от здания, условно замаскированный под стенку из дикого камня. А в самом здании до последнего сидел вооружённый ТТ вахтёр. Даже тогда, когда оттуда сбежал даже завхоз.
– Куда сбежал?
– В Израиль.
Второй осторожно поставил ногу на землю, встал и прихрамывая, двинулся прочь от здания. Дохромав до обочины, он прикусил губу. Пятый подвис, не зная что предпринять – предложить донести, подставить руку или просто не акцентироваться на чужой неприятности.
– Сильно больно?
– Неприятно. Палёный пенопласт, как не вовремя!
– Может…
– Не стоит. Нет, ну кто бы мог подумать, что даже такой слабый смысл – и тот закрепится! А я-то повёлся – раз недострой, значит, без угрозы. Социал-культура она ж как рупор – собирает в одном месте даже слабый отзвук.
– Да не казнись ты. Задним умом все крепки.
– Может, ты и прав.
Второй пожевал губами и захлопал себя по карманам:
– Слушай, мелочь есть?
– Зачем?
– Поймёшь.
Слазав во внутренний карман, Пятый нащупал остатки от сдач, которые копились за подкладкой, и выскреб оттуда, сколько смог достать пальцем. Второй нетерпеливо сгрёб монеты, дошёл до ближайшего съезда с тротуара на дорогу, встал на краю и выставил вперёд руку.
– По городу.
Салон, как всегда был полон. Куда надо всё время всем этим людям? Тут до конечной пяти минут не будет, а ни одного сидячего места нет. И не выпрямиться даже до плеч – такой тут низкий потолок.
В протёртом линолеуме на полу зияют проплешины, сквозь которые виден металл и серое движущееся пятно асфальта.
– На Южном остановите.
Его подпихнули к выходу. Ход замедлился, щёлкнул рычажок открывания двери. Та повернулась впол-оборота и остановилась истрёпанным ремнём, привязанным к ножке переднего сиденья. Его с силой выпихнули наружу и со спины подали рюкзак. Хлопнула дверь, спину окатило раздражённое «дверями не хлопать!».
– Твою мать! Это что было?
Пятый ошарашено смотрел по сторонам. Пейзаж изменился до ненаблюдаемости. А главное – ни шума двигателя, ни удаляющегося силуэта по любому из направлений. Вокруг всё так же было тихо, пыльно, солнечно и одиноко. Пятый посмотрел на Второго.
Тот довольно улыбнулся.
– Не вдумывайся. Считай это удачным заклинанием. Что здесь стабильно функционировало даже в моё время, так это транспорт. В этом микрорайоне пролегало несколько маршрутов, так что была надежда, что упоминание невидимого белого слона с жестом призыва сработает как надо.
– Чего?
– Неважно. Главное, не перепутать сторону движения. Иначе нас могло уволочь неведомо куда. А так – маршрут знакомый до автоматизма.
– Это я понял. Дальше-то куда? По твоей логике, нам сейчас лучше никуда не идти.
И вправду – позади и слева дорога вела по частному сектору. Впереди и справа высились выцветшие пятиэтажки. К боку одной притулился облупленный белый фургончик, переделанный под магазинчик, сейчас надёжно закрытый неубедительной дверью. Напротив него торчал сарайчик неопределённого назначения.
– Туда – Второй показал в промежуток между домами.
– Ты же во дворы не ходишь?
– В чужие – да. В свой – можно рискнуть.
За белым фургончиком обнаружилась покосившаяся доска объявлений. Судя по всему, в её столб не раз и не два въезжали неопытные водители. Впрочем, это было неудивительно – узкий въезд во двор визуально становился ещё уже из-за двух угловых придомовых участков, по периметру густо заросших легустрой.
– Света нет. Впрочем, не удивительно.
– С чего ты так решил.
– Трансформаторная будка. У неё очень специфичный низкочастотный гул. Ни с чем не спутаешь. Ты что-нибудь слышишь?
Пятый прислушался.
– Ничего.
– А в такой тишине мы должны были её услышать ещё метров двадцать назад.
Двор производил удручающее впечатление. По нему словно проскакал табун цивилизованных татаро-монголов. Окна не били, женщин не похищали, но вот на природе и обустройстве отоспались капитально. Что было деревянного – оторвали и сожгли, что было металлического и тонкого – погнули, что было толстого – спилили и сдали. Особо упёртые умудрились вырвать из земли баскетбольную вышку и, разломав её на части, разбросать по всей спортплощадке.
Пятый порой видел разгул вандализма, но здесь у вандалов было гнездо. За один день так не разгуляешься.
Второй смотрел на безрадостный пейзаж с терпением человека, третьи сути сидящего на чемоданах в транзитной зоне.
– Я, честно говоря, надеялся, что больше никогда этой картины не увижу. Но судьба имеет в себе большие запасы иронии. Пошли, пока на меня не накатила разъярённая сентиментальность.
– Так тебя никто не заставлял именно сюда идти. Что, не судьба была выбрать дом где-нибудь поближе? Наверняка нашли бы брошенную квартиру с незапертой дверью. Потом меньше бы идти пришлось.
Второй аккуратно обошёл огромную промоину в асфальте.
– У нашей семьи в разное время во владении было несколько квартир и домов – достались, когда жилплощадь почти ничего не стоила. Адресов я не помню, но на место бы вышли. Беда в том, что у меня никогда не было от них ключей, и я никогда не ощущал себя там полноправным участником. Не то что хозяином. Там свои социальные изгибы. И я на них никакого влияния не имею.
– А что от тебя тут вообще зависит?
– А вот сейчас обидно было. Я же здесь вырос. К истории города я ни ухом ни рылом – всё до меня произошло. Но здесь, в отдельно взятом дворе моё прошлое уже кусочек истории. А очевидцу всегда больше доверия. Авось среда будет более благосклонна и не будет лишний раз давить на мозги.
– Не вижу оснований для оптимизма.
Второй улыбнулся:
– Всё дело в масштабе. Вот в масштабе себя твоё влияние максимально. Как и степень свобод выбора принятия решений. В масштабе твоей комнаты, буде таковая у тебя имеется, твоё влияние велико, но уже поменьше. Потому что тебе нужно взаимодействовать с окружающими вещами, некоторые из которых могут находиться не в твоей собственности. В квартире придётся считаться с родственниками, соседями, гостями. И так далее по нарастающей. Пересекаясь со всё большим количеством смыслов. И тут главное определить, до какой границы ты можешь протянуть своё существенное влияние. Я своё влияние определяю в пределах квартиры. Возможно, будь у меня родовое поместье, влияние было бы пошире. Но увы, на поместье я так и не заработал.
Пятый хотел поинтересоваться, помнит ли Второй ещё свой старый адрес, но решил, что это уже бестактность.
Они решили срезать по внутренним дорожкам. Основание кое-где подняло корнями, местами не хватало плит, но общее направление читалось безошибочно. Выйдя к мелкому детскому бассейну, они осторожно обошли опасно накренившийся огромный тополь, вцепившийся корнями в самый край канавы.
– Кстати, вот казалось бы – ну как связаны повышенная культура и деревья? То ли раньше деревья не падали, то ли заменяли их – не знаю. Но чем старше я становился, тем чаще они падали. Хотя, конечно, это ещё додуматься надо – сажать деревья с поверхностной корневой системой в насквозь продуваемом городе.
– Может, за ними не ухаживали.
– Почему? Ухаживали. Приезжал трактор с тележкой, мужики с бензопилами, выбирали дерево, спиливали к лешему, загружали и увозили. Я по этой теме чуть было воинствующим экологистом не стал.
– Но ведь не стал же.
– Да, позже переселился в места, где благоустройство в виде растений растёт самостоятельно. И где их не сколько сажать, сколько пропалывать и обрезать надо. И со временем меня постепенно отпустило. Хотя деревья, даже дефектные, всё равно рубить больно.
– Какие мы нежные.
Они забрались в противоположный конец двора, отсчитав не один подъезд, как вдруг Второй резко повернул к одному из подъездов. Но заходить не спешил – встал на скамейку на цыпочки и несколько раз толкнул ладонью приподъездный козырёк. Тот не шелохнулся.
Второй спрыгнул со скамейки и обтряхнул руки:
– А здесь запустение винить не получится, это строители не додумали и поставили козырёк точно вровень. И при каждом дожде или снегопаде, коли таковой случался в году, энное количество влаги затекало в соединение и постепенно разрушало крепление. Конечно, промазывание швов гудроном и накладывание рубероида ситуацию смягчало, но каждый год всё надо было делать заново. За время отсутствия он вполне мог дойти до кондиции. А погибнуть под козырьком – согласись, глупо.
Пятый пожал плечами и попытался открыть дверь подъезда. Та не поддалась. Он дёрнул посильнее – дверь осталась на месте. Он упёрся ногой в другую створку и с силой потянул. Мощная пружина с противным скрипом поддалась и дверь открылась настолько, чтобы он смог пролезть вместе с рюкзаком.
Пятый придержал дверь для Второго. Тот, заходя, неудачно отпустил дверь, и та захлопнулась, едва не отдавив ему пятки. Громкий стук больно ударил по ушам.
Поморгав, Пятый различил первый пролёт в шесть ступенек. По ним уже уверенно поднимался Второй, забирая вправо.
Дойдя до ближайшей квартиры, он постучался. Ритм был знакомый, но Пятый не взялся бы сказать, откуда он его знает.
С той стороны реакции не последовало. Второй терпеливо повторил ритм ещё раз. И ещё. На середине четвёртого его прервали.
– Кто? – поинтересовался за дверью бесцветный голос. Пятый не взялся бы определить не то что интонацию, но и пол говорившего.
– В глазок глянь. Пока ещё я сам собственной персоной.
За дверью помолчали. Затем стукнул отодвигаемый засов, два раза щёлкнул ключ и кто-то начал уходить от двери.
Выждав пару секунд, Второй нажал на ручку и толкнул дверь плечом. Та легко поддалась, из-за чего он запнулся о порожек и нелепо вступил внутрь.
– Заходи, не боись.
Пятый очень осторожно перешагнул порог, ожидая неведомой подставы. Никто из ниоткуда не выпрыгнул, ничего сверху не свалилось, и даже дверь сзади не захлопнулась со зловещим скрипом.
Он осторожно вдохнул – здесь очень давно не было ничего живого. Прохладно, пыльно и немного тянет долговечной химией.
Второй обошёл его по дуге и закрыл дверь на маленький засов.
– Не понял. А кто тогда нам дверь открыл?
– А что тут понимать? Условный стук был правильным, да и жил я здесь не один год. Реальность просто должна была прогнуться в нужном направлении.
– А если бы не прогнулась?
– Пришлось бы дверь высаживать. Мы бы её вынесли – она деревянная, хоть и толстая. Но вот реальность могла бы отреагировать совсем неожиданным образом. Например, набрать 02. А отбиваться от нарушенных призрачных милиционеров с изрядной примесью секретчиков из Первого Отдела – это доложу я вам… мда…
Второй не стал развивать мысль.
– Располагайся. Туалет прямо, ванна левее. Но я бы туда не рекомендовал заходить. Как и в комнату за ней. Лучше обитай на кухне или в большой комнате.
– Так боишься сортирных монстров?
– Последние годы здесь то и дело сбоила канализация. Да, как в принципе, и всё остальное. Так что и без сортирных монстров тебе вполне хватит впечатлений.
Второй хозяйственно прошёл на кухню и придирчиво провёл пальцем по обеденному столу. Посмотрел на палец, аристократично поморщился и вытер его об рубашку.
– Спать не предлагаю. Конечно, это было бы наиболее правильно делать при сиесте, да ещё после тепловых ударов. Но в наших условиях это чревато. Пока мы бодрствуем, нужна большая концентрация искажений, чтобы встроить нас в обстоятельства. А в сонном состоянии сознание само склонно заниматься самопостроениями. Тут нас и бери голыми… – Второй покрутил головой в поисках метафоры – … стенами.
– И чем прикажешь заниматься битых – Пятый всмотрелся в настенные часы, висевшие над плитой – четыре часа?
– То, чем я так не люблю – убивать время.
В ответ что-то неразборчиво забубнило из угла. Пятый от неожиданности подпрыгнул. Второй сжал губы, пододвинул стул поближе к столу, зашёл в освободившееся пространство и выдернул из стены какое-то белое устройство. Посмотрел на него и положил на стол.
– Радиоточка. Верный друг советского и немного постсоветского жителя.
Пятый с интересом посмотрел на неё. Маленькая, круглая, белая. С одной стороны маленькая розетка – он таких никогда не видел. Сбоку верньер громкость, спереди решётка динамика. Уютная концептуальная вещица. Но безнадёжно устаревшая.
Пятый со стуком положил её на стол. Второй встрепенулся и зачем-то переставил стул во главе стола особенно неудобным образом.
– Ты, случайно, слуховыми галлюцинациями не страдал в детстве?
– Вроде нет.
– Тогда тебе придётся туго. Здесь они точно будут.
Из-за стены прихожей раздался шум невнятного скандала. Второй горестно вздохнул.
– Вот про это я и говорил. В детстве они меня то и дело донимали, разговаривая голосами отсутствующих друзей или родственников. Причём только в одиночестве. С возрастом они говорили всё реже и тише, пока лет в пятнадцать не замолкли совсем. Позже по зрелому размышлению я списал их на полтергейстные изменения организма. Ну знаешь, когда подросток вступает в пубертат, он порождает паранормальную активность. Стихийное задействование неизвестных возможностей мозга. Но потом калибровка завершается и всё устаканивается.
– Ну и?
– Так вот, сейчас мне начинает казаться, что звоночки звонили ещё тогда. Просто я их не понимал. И…
– Ты план составил? – сварливо поинтересовался строгий женский голос.
Пятый вздрогнул, а Второй мгновенно разъярился. Он вскочил на ноги, согнул их в коленях и нутряно зарычал. Из рулады так и сочилась исступлённая ярость. Так бывает, когда во время тяжёлой работы вдруг отхватываешь себе молотком по пальцу. От неожиданности напряжение идёт не в то место и получается такой вот выброс.
Под пальцами Пятого завибрировала поверхность стола, а ему резко стало неуютно. Второй выглядел озверевшим до полной невменяемости.
Отрычавшись, Второй резко успокоился.
– Это называется ключевой тонкий раздражитель. Код определённый ситуации, который может понять либо рецепиент, либо люди, его хорошо знающие. Меня в детстве заставляли составлять план дня. Придерживаться его у меня не получалось, да и не понимал я смысла в этом действе. Но меня упорно заставляли. Вплоть до полного отвращения. Может, моя нелюбовь к бумагам, неумение правильно заполнить любой документ с первого раза и непереносимость формализма отсюда и пошли. Как, впрочем, необязательность и стихийность. Что потом пришлось с трудностями преодолевать.
– И как? – более из вежливости, чем из интереса спросил Пятый.
– Выяснилось, что чужое расписание меня не раздражает. До тех пор, пока не покушается на личное время. Ну и электронные напоминалки тоже не вызывали устойчивого раздражения. Эрзац, конечно, но вполне достаточный.