Он не хотел этого всего, не хотел. Но теперь выбора не было.
«Беречь заряды, прицельный огонь!»
Вот она, заветная тропинка. Да какая тропинка – цепочка едва заметных царапин на камнях указывает спуск вниз. Когда тут в последний раз ходили? Лучше бы – никогда. Пусть будут уверены в собственной неуязвимости. Непогрешимые, всезнающие, радетели за счастье всего человечества…
Что плохого во всеобщем счастье? Ничего. Да только не о нём ты сейчас думаешь. Есть ли на свете та цель, высшая цель существования, ради которой можно было бы поступиться свободой, судьбой, личностью… всем тем, во что ты верил? Да и как можно забыть все эти смерти…
Загляни на дно собственных глаз, сумей продраться сквозь завесу багрового дыма, сквозь крики и звон разрядов. Отчего ты не можешь простить сам себя? Ты убивал и тебя убивали, и тогда всё казалось единственно верным. Вспомни бойню, которой мир избежал… нет. Не избежал.
Война это ты, война в тебе. Какой смысл бежать от того, что стало твоей единственной стоящей частью.
Ты скрипишь зубами, тебе некогда. Какие-то праздные мысли… бред.
Раз-два, левой-правой. Перехватить поудобнее приклад, подтянуть ослабившуюся лямку. Жарко? Да, жарко. Отлежимся на том свете. Когда не будут бередить старые раны.
Оглядываясь короткими злыми движениями, ты начинаешь спускаться, ещё пару километров – и за скалами покажется вершина призрачной, туманной пирамиды. Они все там, они все там…
И твой личный враг – тоже там.
Ждёт.
«Внимание на левый фланг! Отходи, отходи!!!»
Вы ненавидите друг друга. Оба.
Не забывай.
Цепочка золотистых искорок мельтешила перед глазами. Огоньки перелетали с камня на камень, в их хаотичном танце билась жизнь – стремление вперёд, внутренняя сила, скрытая за хрупкостью защитных капсул. На секунду сержанту Селю показалось, это не враг там внизу, ловит в прицел его стылое сердце, а лёгкие пылинки роятся в тёплом вечернем воздухе. Чувства опасности не было. Страх остался где-то там, внизу, на оставленных позициях. В разреженном горном воздухе плыла апатия.
«Второй отряд выдвигается с юго-запада».
Сержант Сель снова укрылся в расщелине. Тут можно было удобно упереться спиной в сухой шершавый камень, расположить помигивающую зелёным штурмовую винтовку на коленях, откинуть голову, расслабленно слушать собственное дыхание.
«Первая группа начала подъём. Минус тридцать метров».
Ветер едва заметно шевелит отросшие волосы. Сколько они уже здесь? Сон урывками, еда, запиваемый дистиллятом эн-зэ. Иссечённые каменной пылью глаза, саднящие, слипающиеся. Выше, выше. Уцелевшая половина отряда оставила занимаемые позиции – воевать в полузасыпанной базальтовой норе у них не получилось. Только звенели в исступлении барабанные перепонки. А кумулятивные заряды рвались и рвались там, наверху.
«Ребята, я попробую пробиться левее, там есть хорошая позиция».
Когда окончательно затихла батарея на верхнем уровне, они впервые услышали яростный визг чужой горнопроходческой техники. Они никогда не успокоятся. Звено «черепах» всё-таки рванулось наружу. Сколько им оставалось до нашего укрытия, никто не знал, и выбора у штурмовиков не было.
«Сорок-пятьдесят единиц, легко перемещаются по гладким склонам до семидесяти градусов. Будьте осторожны».
Наверху их ждали. Сержант Сель не хотел пилотам такого конца, следить за огненным спектаклем не было сил, но и оторваться от трансляции не хватало воли. Плотным строем, чётко отработав на бомбометание – разрывающий черепную коробку звук прервался слитным рыком пакетных бомб – тяжёлые машины мгновенно перестроились для набора высоты, но отпущенные им секунды уже истекали.
«Почему они ждали ночи? Думают, что так проще нас взять?»
Сверкающие вихри – три пары неразличимо, бешено вращающихся боевых машин врага – намертво вцепились в хвост колонне, загоняя её навстречу второй группе, которая уже спешила захлопнуть смертельную ловушку. Мелькание деталей пейзажа, визг срывающихся на форсаж двигателей; сержант Сель, не отрываясь, следил за этим завораживающим танцем страха и ненависти. Под рокот изрыгающих огонь жерл, под яростные крики пилотов. Под хруст костей, вжатых в ложементы предельным ускорением.
«Ребят, они движутся сюда, отходить больше не могу. Конец связи. Прощайте».
«Прощай, Мэтно».
Пилоты штурмовиков за прошедшие недели на своей шкуре почувствовали – наши орудия почти не наносили противнику повреждения. Пока лишь укрепленная позиция в тылу позволяла уходить от лобовых столкновений. А ещё… противник слишком ценил свои жизни. Отступая при малейшей собственной ошибке, чужаки явно рассчитывали на долгую и спокойную осаду. Куда торопиться?
В тусклом разреженном воздухе сухим треском раздаются очереди. Потом снова тишина.
Однажды отправившийся на дежурный облёт беспилотный разведчик обнаружил за перевалом группу чужаков. Те занимались каким-то своим делом, не заметив рокота приближающихся «черепах». Чужаки не сумели укрыться, их патрули тоже опоздали прикрыть своих. С тех пор за них взялись всерьёз. И непременно положили бы всех в треклятой норе, если бы не тот последний, отчаянный бой.
Ни криков, ни осыпи каменной крошки, такой гулкой здесь, в скалах. Переговорник окончательно смолк. Сержант Сель сжал руками голову. Тишина жутко пугала. Он ждал, когда же она разорвётся грохотом смертоносных снарядов. А время всё тянулось.
Тогда, под скрип его зубов, под стон металла, под кровавые слёзы, строй «черепах» терял машину за машиной. Дождём оплавленных бронепластин, лавинами огня из перегретых реакторов, хламом обожжённой плоти обезумевший строй рвался вверх, в последнем усилии выскальзывая из цепких объятий свиста и мелькания. Они словно хотели оторваться от этих изломанных скал, сверкающих ледников и чёрных выжженных проплешин. Умчаться куда-то ввысь.
Сухое, едва слышное шипение. Что это?!
Зачем разворачивался перед его глазами весь этот отчаянный, надрывный, безумный спектакль? Зачем все эти смерти: часто и бестолково – наших, редко и от этого не менее драматично – чужие? Сержант Сель разобрался во всём только, когда упал занавес. Там, в мареве небесного свода, парил, распахнув стрекозиные крылья, едва заметный отсюда разведчик чужаков. Вот его дёрнуло, повело, изломало, расплескало по обзорному монитору единственной уцелевшей «черепахи». Да, командир звена ещё держался. «Уводи людей, сержант, у вас есть полчаса, пока они восстановят связь и получат свежую картинку». Сержант Сель с усилием оторвал себя от пульта, над которым уже нёсся навстречу скалам отчаянный пилот. Они действительно сумели уйти.
Толку. Сколько его людей оставалось в живых, сержант Сель не знал. Передвигаться группой было невозможно, а полевая связь в скалах почти не работала. Оставалось надеяться остаться незамеченными, поодиночке уйти через перевал, пробраться на восток.
В крайнем случае – дорого отдать свою жизнь. Чужаки превосходят нас в технике, но и они уязвимы. Надеяться на это – тоже оправдание своему воинскому званию. Сержант Сель уже по-настоящему бредил.
Его не беспокоили дурацкие мысли. На войне часто сходят с ума. Ночь, затмевающая сознание, ничуть не хуже чёрной волны тоски и отчаяния, что сводит мышцы, леденит пальцы, скручивает тебя в узел бессмысленной дрожи. Если нет выхода, можно его придумать.
Шипение стало отчётливее, обрело различимый рисунок. Узкая щель между камней не давала уловить направление звука, но это и не важно. Приближался один из чужаков.
Кажется, сержант Сель знал, кто это идёт.
– Не стреляй.
Бликующий экран окружал его фигуру, делая её почти такой же нереальной, как тот образ… к которому сержант Сель и правда привык. Будто ещё один мираж перед замутнённым усталостью сознанием.
– Опусти оружие на землю, – у него ещё хватало сил кем-то командовать? Начальство может гордиться доблестным сержантом Селем.
– Хорошо.
Металлический хомут юркой змейкой расплёлся, отпустил тонкое запястье. Небольшой аппарат с виду напоминал экзоскелетную перчатку, какими пользовались при ремонте тонкой аппаратуры. Что ж, человеческая плоть – достаточно нежная вещь, работать с ней нужно деликатно. Острые суставы в последний раз царапнули воздух, да и затихли на гладком камне недалеко от его норы. Дохлая металлическая ящерка.
– Зачем ты пришёл?
– Я не хочу твоей смерти.
– Если бы ты не хотел моей смерти, ты бы не допустил всего этого…
Сержант Сель переложил винтовку в другую руку – правая заметно затекла.
– Чего «этого»? Мы спасли жизни миллионам уже тогда, когда уничтожили ваши баллистические ракеты. Потом же – ты помнишь? – мы не нападали. Вы сами атаковали наш патруль. Вы уничтожили десятки наших в том бою, вы продолжаете пользоваться малейшей возможностью, чтобы продолжать сеять смерть. Что я мог не допустить?!
– Ты был моим другом. Ты не притворялся. Так?
– Да, ты же знаешь.
Сержант Сель хрипло откашлялся. Здесь становилось душно.
– Тогда зачем сюда пришёл? Я не хочу сдаваться, я не смогу так жить.
– Неужели ты был бы рад кому-то другому?
– Нет, другого я постарался бы убить.
Мелькание защитного кокона ахнуло и погасло. Чужак стоял перед сержантом Селем, такой нескладный теперь, будто изломанная кукла.
– Почему не меня? Вот он я.
– Причём тут ты… Ты думаешь, мне сложно попросту пустить самому себе заряд в висок?
– Тогда зачем это всё? Зачем смерти, зачем упорное нежелание понять, что мир вокруг гораздо шире?! Что ты хочешь от жизни прямо сейчас? Смерти? Стреляйся, лезь под наши излучатели. Жить хочешь? Лезь в горы, прячься…
Сержант Сель молчал. Если бы он сам знал, чего хочет… В душе гудела пустота. На дне которой тлела ненависть.
– Эта ваша пирамида… она давит, она не даёт дышать… Ты всё сказал, что хотел?
Чужак некоторое время молчал, глядя в пространство. Потом обронил едва слышно. Каким-то совсем уж безжизненным голосом:
– Я оставлю «глушилку». Она укроет тебя от наших сканнеров. Не попадись на глаза патрулям – если схватят, я больше ничего не смогу для тебя сделать.
Чужак повернулся и исчез, оставив на краю обрыва гладкий полированный кругляш размером с ладонь. А оружие своё забрал. Хорошо. Можно ли научиться бояться оружия? Наверное, нельзя.
Сержант Сель покачал головой, поднялся, опираясь на свободную руку, попытался было высунуться, найти взглядом удаляющуюся фигуру, но потом бросил это дело. Нужно дождаться темноты, потом пытаться искать путь через перевал.
Бежало время, сержант Сель тоже бежал от чего-то. Последних сил хватало лишь делить остатки сухпайка на длинные дни среди скал. Конденсатер едва вытягивал влагу из разреженного горного воздуха, чтобы не дать умереть от жажды. Постоянные патрули чужаков не оставляли времени отдохнуть.
Сержант Сель ходил и ходил кругами, пока не понял, что нужно возвращаться. На юг ему пути не было.
Обратная дорога привела его к оставленному форпосту. Удивительно, как иногда быстро бежит время, как легко даются шаги. Чёрная выжженная скала, щебнистые воронки, оплавленный остов батареи. Тел не было – видно, постарались чужаки. Исчезли и ящики с амуницией, что были оставлены при бегстве.
Да. Они бежали… наверное, стоило остаться? Хотя… кое-кто из ребят, верно, попал в плен. Будет жить, растить детей, что в этом плохого?
Сухпаёк чужаки не тронули. Полный вещмешок, запасные батареи давно разряженного силового экзоскелета. Сейчас бы «бэмээр»… мечтать не вредно. Сменные фильтры для оптики. Хорошо.
Почему оставили? Решили сделать подарок последнему, кто не сдался? или просто не сочли нужным мараться? Неправда. Они о нём не знают. И потому он сильнее их.
Сержант Сель покинул расположение второй раз.
Дальше имело смысл постараться спуститься вниз, на дно ущелья, постепенно зараставшего лесом c востока. Здесь можно было легко укрыться от летучих «наблюдателей», здесь можно было, наконец, выспаться, отдохнуть, набраться сил. Днём идём, ночью спим, как в старые добрые времена. Умывшись холодной водой из ручья, как-то невольно снова становишься человеком. Нужно попытаться выйти к своим… «к своим». Кто ему сейчас «свой»? Где та грань, за которой можно ненавидеть всех и каждого, кто не был с тобой в этом бункере… кто не погиб с тобой. Сержант Сель не сразу осознал, что вот он как раз – выжил.
На четвёртый день неспешного пути на восток между деревьями запахло недавним пожаром. Посреди завала из обгоревших стволов чернел остов «черепахи». Стыло тянуло из разбитых батарей, горько пахло смазкой. Сержант Сель удивился. Не убрали. Так и оставили лежать здесь, на дне ненужного более никому пограничного ущелья. Или нет? Люк выворочен с корнем, зияет чернота кабины. Они были здесь, угу. А машину, что – металлолома этого сейчас полно. Спасибо, похоронили…
Сержант Сель наткнулся на неё у кромки нетронутого леса. Кисть. Левая. Чёрная от копоти, до сих пор сжимающая какую-то рукоять… что она тут делает?
Полоснуло по глазам – изломанные зубцы скал, водоворотом несущиеся тебе навстречу за плоскостью экрана – он боролся до конца.
С кем? Отчего? Зачем?
Ладно, командир, ты одержал победу за нас всех.
Сержант Сель осторожно отнёс изувеченный кусок плоти обратно к штурмовику. Будет могилой…
Могила. Весь этот бессмысленный бой – могила. Готов быть погребённым заживо?
Сержант Сель отвернулся, пошёл быстрее. Идти, так идти.
Выйти из полосы размежевания, постоянно патрулируемой чужаками, удалось только спустя два месяца. Несколько раз сержант Сель нос к носу сталкивался с патрулями, уже наполовину укомплектованными местной милицией. Приходилось пробираться едва заметными тропинками, вдали от больших дорог, перегороженных блокпостами. И чем дальше на равнину – тем меньше оставалось вокруг следов войны.
Люди ходили по магазинам, ездили загорать под кварцевые купола, смеялись… Выведать правду о минувшей (чёрт побери, минувшей!) войне удалось далеко не сразу. На юге, куда должен был направиться основной удар, между враждующими сторонами тоже появились космические пирамиды. Их было много, очень много. Говаривали, что одну из этих циклопических конструкций даже удалось уничтожить. Впрочем, большая часть войсковых подразделений сдалась ещё на марше, развернув свои колонны обратно. Кто-то из генералитета стрелялся. Что Узурпатор попытался подорвать заложенные под большими городами ядерные фугасы, сержант Сель уже и так знал. Но всё минуло. Кто-то просто переоделся в штатское и молча наблюдал за построением нового порядка. Кое-кто сердечно помогал чужакам делать их нелёгкое дело. Иные же сбивались в полуорганизованные стаи, кое-как вооружённые, не понимающие, за что бороться. С кем? – вопрос не нуждался в ответе. С этими мерзкими чужаками.
Сержант Сель не мог забыть страха и боли на том перевале. Чувство опустошённости одолевало его, не отпуская ни на секунду. Жить согласно новым правилам он не умел, жить по-старому ему не давали обстоятельства. Прибился к одному из отрядов «ополченцев», большей частью состоявшему из недоучившихся озлобленных подростков и не верящих ни во что отцов погибших в боях с чужаками. На тайных собраниях в основном помалкивал, с услышанными глупостями не спорил. Днём притворялся обычным дезертиром, которых вокруг и без него было предостаточно. Сержант Сель пытался научиться жить под гнётом пирамиды. Она висела в небе, напоминание об отступившей смерти.
Сержанту Селю было безразлично творящееся вокруг, даже участие в паре-тройке «боевых операций» не смогло вернуть его к реальности. Тогда на его глазах погибло несколько десятков «ополченцев». Выводя насмерть перепуганных людей из-под огня, он видел только пирамиду в небе над собой. Толку-то.
Идея проникнуть в один из приграничных лагерей чужаков принадлежала не ему. Кто-то кому-то сказал, что есть незамеченная лазейка… Сержант Сель согласился идти. Сразу согласился. Этот лагерь был расположен в том самом ущелье. Совсем недалеко от памятной пещеры, перегороженной силовым экраном.
Других пирамид там быть не могло – с тех пор, как они появились, никто не замечал, чтобы эти махины перемещались.
Он же там, там.
Спит, ест, занимается своими каждодневными проблемами, пытается почаще вспоминать, потом снова – забыть насовсем. А сержант Сель… что с него взять, целей в жизни – не осталось. Единственным, за что ещё мог зацепиться его всклокоченный разум, была неугасимая, лютая ненависть.
Однажды она должны была найти себе выход.