Мару? А ты чего тут делаешь? вышел в коридор Хару. Сара недоумённо переводила взгляд. Заметив её замешательство, он представил, Это Мару. Мой брат близнец.
Очень приятно, пробормотала она, закусив губу и виновато глядя на него.
Мне тоже, кивнул он, Не хотел напугать.
Ты чего тут делаешь? перебил его брат, И рано ты как-то. Случилось чего?
Можно и так сказать, кивнул Мару. Он был немного бледен, а в волосах девочка заметила у него несколько маленьких веточек и листок, которые выпали, когда он провёл рукой по голове.
Сара, ты ведь не будешь против ещё одно гостя? посмотрел на неё виноватым взглядом Хару, слабо улыбнувшись.
Располагайтесь. Заодно и накормишь его.
Он усмехнулся.
Нет, на брате эксперименты я ставить не буду. Подожду, пока Исидор проснётся.
Какие эксперименты? не понял Мару.
Хару лишь махнул рукой.
Только не отрави его, улыбнулась Сара, выходя на улицу.
Город уже проснулся. Несколько карет спешно катили по дороге, а прохожие отскакивали от нервно мотающих головами лошадей, подгоняемых кучерами. Солнце слепяще било в глаза, даруя тепло и отгоняя осенние заморозки ночи. На голубом небе не было видно ни облачка, только чистая гладь, пересекаемая далёким клином птиц. Их звонкие голоса были слышны даже здесь, в шумном городе.
Пока! услышала вдогонку девочка голос Хару. Она махнула ему рукой, ныряя в облако пыли, витающее над дорогой.
Бегом она пересекла улицу, чудом увернувшись от несущих на бешеной скорости повозку лошадей. Куда бы возница так ни спешил, ему явно следовало быть осторожнее. Двигаясь по самому краю мощёной кривой брусчаткой дорожной полосы, Сара направилась в сторону трамвайных путей. Ехать на трамвае она не собиралась, хотя до гимназии идти и далековато. Нет лучшего способа испортить себе день, чем прокатится разок в общественном транспорте. Если бы Исидор был с ней, она может и согласилась бы, но брат сейчас видел десятый сон дома.
Двигаясь вдоль трамвайных путей, девочка скоро дошла до Нового города. Старый и Новый город были разделены невысокой белой стеной. Аккуратные маленькие кирпичики ровным узором тянулись от земли до самого верха, украшенного сияющими в солнечных лучах железными стилизованными стрелами.
Проходя под белой каменной аркой, Сара задрала голову вверх и посмотрела на толстые прутья железной решётки. Отчего то они всегда привлекали её взгляд. Острые концы, которые должны впиваться в землю точно клыки, грозно взирали на проходящих через арку людей и проезжающие кареты. Решётку никогда не закрывали. Днём и ночью проход сквозь толстую белую стену был свободен для всех.
«Но ведь зачем-то она нужна?» неожиданно возникла мысль. Сара остановилась в прохладной тени арки, неотрывно глядя на острия прутьев решётки. Девственно чистые, они не были замараны землёй. Их ни разу не опускали, с тех самых пор, как пять лет назад построили стену. Сама по себе она была не более чем номинальным разделением, невысокая, в два раза ниже стены, окружающей город, её строили как украшение, нежели препятствие. Вся испещрённая множеством арок, подобной той, под которой стояла девочка, стена не создавала помех в передвижении по городу. Она была достаточно широкой, чтобы можно было ходить по ней, как по мосту, только вместо рек внизу оказывались дороги.
И всё-таки, каждую арку украшала такая решётка. Обычно Сара не обращала на них особого внимания, просто смотрела блеск света в девственно чистых железных прутьях или залегающие меж ними мрачные тени, но иногда её посещал этот простой вопрос. Зачем? Зачем они здесь, если стена, не более чем украшение?
Идущий позади мужчина врезался в неё, замершую посередине дороги, прервав мысль и, недовольно выругавшись, поспешил по своим делам. Сара растерянно взглянула ему в след и тоже решила поторопиться.
Высокие белые колонны главного входа гимназии мрачно взирали на неё, когда она поднималась по широким мраморным ступеням. Зайдя в холл, девочка окунулась в гвалт множества ребячьих голосов. Все одетые в выглаженную форму, они ходили по коридору, болтая о своём. Девочки стайками толпились в углах, оживлённо обсуждая что-то.
Дикая трель звонка пронеслась по коридору. На мгновение возникла тишина, а потом все разом поспешили по кабинетам. Сара тоже пошла в кабинет природоведения, но с порога была остановлена мадам Жомро. Она оглядела поверх очков её местами мятый жакет и светлые от дорожной пыли края юбки, и высоким голосом сообщила, что её ждёт директор.
Наконец тебя отчислят, убогое недоразумение, ехидно прошипел вслед Горгокен, высокий прыщавый мальчишка, один из немногих одноклассников, кого Сара запомнила. На прошлой неделе он вылил ведро грязной половой воды ей прямо на голову посреди перемены. Протиравшая рядом полы уборщица недовольно заворчала и заставила его принести новое полное ведро, но всё же бросила на мокрую девочку-фэйри сочувственный взгляд, а когда остальные ученики разошлись на урок, принесла чистое полотенце. Люди более низких сословий чаще оказывались более добрыми.
Скользнув по Горгокену как можно более злым взглядом, Сара пошла на верхний этаж. Скользя ладонью по мраморным перилам, она мрачно подумала, что если и правда будут отчислять, то Исидору немало достанется, ведь это он устроил её сюда на обучение. Но с другой стороны, может оно и к лучшему, не придётся каждый день смотреть на эти гадкие лица избалованных богатеев, уверенных, что весь мир живёт так, как им угодно. И ходить до самого Нового города довольно далеко, а в районе Старого найдётся что-нибудь неплохое.
Донёсшиеся из коридора знакомые голоса заставили замереть на середине последнего пролёта. Она узнала их сразу, самые противные из одноклассниц. Анисья что-то визгливо крикнула, но Сара не разобрала слов, и тут же послышалось неизменной поддакивание её верной подруги Рейны:
Вот именно! Не годится.
А если этот кошмар кто увидит! снова взвизгнула Анисья. Ответом ей послышалось тихое девичье лепетание.
«Интересно, на кого они так кричат?» подумала Сара, поднимаясь повыше и останавливаясь у самого угла. Ещё шаг и можно выглянуть в коридор, но она не двигалась, лишь чуть наклонилась, снедаемая любопытством. Говорят, что любопытство не порок, но также некоторые утверждают, что оно же сгубило кошку. Обстоятельства гибели животного в поговорке не оговариваются, но в том, что разборки Анисьи с кем-либо её не касаются, Сара не сомневалась, отчего становилось лишь любопытнее. К тому же, путь до директорского кабинета всё равно пролегает мимо кричащих девчонок.
Это ужас! Какая грязь! в голосе Анисьи послышались брезгливые нотки, Папа говорит, подобным занимаются лишь плебеи.
Вот именно, услужливо добавила Рейна, Лишь плебеи.
А это что за ворона?
Послышался шорох бумаги.
Не ворона это, а скворец, негромко ответил ей тонкий девичий голос в котором безошибочно слышались слёзы, Они иногда прилетают в парк… Нет! Не надо!
Это убого, отрезала Анисья. Снова шорох и хруст бумаги и на пол прямо перед Сарой выкатился скомканный лист. Поколебавшись мгновение, девочки наклонилась и быстро подняла его.
Из коридора послышалось тихое всхлипыванье.
Я потратила на него больше недели. Каждый день искала этих птиц в парке, а ты… А ты…
С удивлением, Сара вдруг узнала в дрожащем заплаканном голосе Шарлотту Ровье, дочь мэра. Всегда собранная и уверенная, на её лице никогда не дрогнет лишний мускул. Большие серые глаза смотрят словно насквозь, холодно и равнодушно. Такая она, Шарлотта Ровье. Такой её видят все. Не может это быть она.
Всего лишь выкинула мусор, ехидно отрезала Анисья, И выкину весь.
Нет, не надо! Это мамино! выкрикнула Шарлотта.
Анисья и Рейна рассмеялись. Их смех был похож на лай двух гиен, терзающих добычу. Сара крепко сжала кулаки от подступившей внезапно волны гнева, смятая бумажка в руке жалостливо хрустнула и девочка аккуратно развернула её. Это был рисунок птицы. Темное оперение, светлый длинный клювик и живые, смотрящие с поверхности бумаги глаза. Она восхищённо вздохнула. На рисунке без труда можно было разглядеть каждое пёрышко, от украшенных мелким крапчатым узором маховых, до маленьких чёрных на голове.
Это лишь старый хлам, который давно пора выкинуть! тут с шуршанием по всему коридору разлетелись листы бумаги с разными рисунками. Одни падали картинкой вниз, а другие вверх, позволяя увидеть изображённых на них удивительных животных.
Не притаскивай больше этот мусор.
Именно. Мусор! поддакнула Анисье Рейна, и они вышли из коридора. Сара вжалась в стену, но подруги быстро скрылись в проходе, не обратив на неё внимания. Девочка осторожно сложила мятый рисунок скворца, убрала его в карман жакета и, наклонившись, подняла с пола несколько рисунков.
В коридоре действительно оказалась Шарлотта. Она сидела на полу, притягивая к себе руками разбросанные листы и тихо всхлипывая. Девушка плакала практически беззвучно, на её лице блестели дорожки от слёз, а вокруг век размазалась тёмными пятнами тушь. Она поднимала рисунки, мягкими движениями разглаживая смятые углы и складывала их в папку. Услышав шаги, она испуганно подняла голову, и увидев Сару, вжала голову в плечи. Казалось, дочка мэра хочет спрятаться, исчезнуть. Саре было знакомо это чувство. Очень хорошо знакомо.
Красиво, она протянула ей рисунки и улыбнулась. Поколебавшись, Шарлотта взяла их и опустив голову, тихо произнесла:
Спасибо.
Сара молча помогла собрать с пола все раскиданные листы.
Это что, журавль из зоопарка? А что за птица рядом?
Это его подружка, ответила Шарлотта, взяв рисунок с двумя стоящими рядом птицами. Одна была светло-серой с чёрными крыльями, а другая тёмная и невзрачная, У журавлей яркое оперение только у самцов. Да и у многих других птиц тоже есть такое разделение. Яркость нужна им для привлечения внимания самок. Журавли, например, танцуют.
Правда? Они танцуют? удивилась Сара. Конечно, ей доводилось слышать трели весной, от которых порой казалось, сам воздух в лесу дрожит, но танцующих птиц она не встречала.
Да. Некоторые поют, некоторые дерутся, а некоторые дерутся, в глазах Шарлотты вдруг зажегся огонёк, а заплаканное лицо осветилось мягкой улыбкой, Есть даже птицы, которые обмазываются грязью с листьями и ходят красуются такими украшениями или пытаются найти что-то вонючее, для пущего эффекта. А есть птицы-строители, они сооружают просто невероятные гнёзда, даже подвешивают их между деревьями, чтобы уберечь от хищников и.... Ой, извини, я немного увлеклась.
Ты много о них знаешь, отметила Сара.
Я увлекаюсь орнитологией, смущённо пожала плечами Шарлотта.
Поэтому ты их рисуешь?
Вообще то я рисую не только птиц, просто они выходят лучше и нравятся мне больше всего. Моя мама любила рисовать лошадей. Вот, смотри, она достала из папки желтоватый лист бумаги, на котором был изображен гнедой крылатый конь.
Это же пегас, восхитилась Сара. Рисунок был великолепен, проработан до мелочей. Если приглядеться, то в гриве можно было рассмотреть пару листиков. Конь на картине встал на дыбы, раскинув за спиной широкие крылья.
Мама говорила, что видела их в живую, кивнула Шарлотта.
Хотела бы и я увидеть одного хоть на миг, вздохнула Сара.
Я тоже, девушка нежно посмотрела на рисунок и убрала его обратно. По её щеке скатилась слеза, оставив за собой тёмную дорожку.
У тебя тушь по щекам размазалась, сказала ей девочка.
Шарлотта тут принялась судорожно искать что-то в сумке. Достав салфетку, она стала тереть щёки.
Стой, стой, ты же всё размазала ещё больше, остановила её Сара.
Ужасно выглядит, да? сконфуженно спросила Шарлотта.
Оглядев её, Сара неловко наклонила голову.
В общем, не так уж и плохо, соврала она, Такой готический макияж.
Дочь мэра удручённо вздохнула и снова стала тереть лицо. Громко распахнувшаяся дверь директорского кабинета заставила обеих вздрогнуть. Из кабинета вышла толстая дама секретарь.
Мисс Норсвер? громогласно спросила она, посмотрев на Сару. Девочка сразу встала.
Да, это я.
Секретарь перевела взгляд на заплаканную Шарлотту и снова на неё.
Что это здесь происходит? надвинулась она на Сару. Девочка испуганно отступила на шаг.
Всё в порядке. Я просто упала, а Сара помогла мне с вещами, быстро ответила Шарлотта.
Дама несколько секунд молчала, а потом кивнула.
Мадам директор ждёт, и пошла в кабинет.
Мадам? пробормотала себе под нос Сара, входя следом за ней.
****
Аромат горячего кофе витал в воздухе, заполняя собой утреннюю пустоту. Лучи утреннего солнца весело били в окно, прорываясь сквозь листву растущего под окнами клёна. Запах его листвы смешивался с кофейным и мягкими волнами плыл по кабинету, обставленному мебелью из красного дерева. Приятная сладость навевала сон, а тишина, царившая вокруг, убаюкивала. Тёплый солнечный свет согревал спину, расслабляя тело и разум.
Но спать Марк не мог. Левое плечо разрывало от боли. Пульсирующими волнами она разливалась по всей руке, отдавая в спину при каждом неверном движении. Просидев всю ночь в кабинете своего дедушки, Главного Генерала Жандармерии, он раз за разом пытался придумать отмазку, где получил такую рану. Варианты отбрасывались один за другим. Упал с лестницы? Если только на заранее подготовленные ножи, иначе таких ровных полос не получить. Подрался? Отлично, но Климентий вряд ли оставит факт ножевого ранения собственного внука безнаказанным, а значит нужно придумать где, с кем и когда. Слишком сложно и, скорее всего безнадёжно. Тренировался? Хороший вариант, но опять же, с кем. Кто согласится подтвердить этот факт без лишних вопросов? Никто. За два года службы обзавестись друзьями в управлении не удалось. Какие ещё могут быть варианты для получения подобной травмы?
Застонав от боли в плече и ноющей от бессонницы головы, Марк отхлебнул кофе и оглядел разложенные на столе досье. Ровно десять. Девять лежат чуть подальше, одно прямо перед ним. С прикреплённой фотограммы на него смотрит мужчина средних лет, с широким носом и большими глазами. У него доброе открытое лицо и он неловко улыбается в камеру. Сложно поверить, что этот же мужчина ночью хотел сожрать его.
В том, что в хранилище ордена был именно он, Марк не сомневался. Мужчина исхудал и оброс, но всё же это был он. Дикий, озлобленный, голодный. И сумасшедший. Его можно было бы назвать безумным, но обезумевший оборотень источает особый запах этой болезни, а от нападавшего не пахло ничем подобным. Нет, запахов от него исходило много и не самых приятных, но не безумия.
Марк нахмурился, снова посмотрев на дату его пропажи. Больше двух месяцев назад. Как так вышло, что всё это время его никто не видел? Несколько поисковых отрядов облазили все возможные места, в том числе и канавы города. Среди живущих под мостами нищих его не было. Не было никого из тех, на чьи лица он сейчас смотрел.
И всё-таки, были места, куда жандармы не могли сунуться. Ни в одно здание, принадлежащее Ордену Чёрной орхидеи их не допускали. Если один из пропавших оказался в хранилище ордена, не могут ли и остальные быть где-то рядом?
Тогда получается, орден и ворует оборотней. Почему они не крадут людей? И почему именно берендеи? Все пропавшие принадлежат к их общине, ни одна другая каста пока не заявляла о пропажах. Слишком странно.
Посмотрев на досье ещё немного, Марк тяжело вздохнул, отодвинул их и достал два других. К делу о пропавших эти досье не имели никакого отношения, до сегодняшнего дня.
Первое принадлежит его подчинённому, Исидору Ре Фаву. Пятнадцать лет, рост сто шестьдесят, среднего телосложения, из особых данных невероятно острый слух. Тёмно-рыжие волосы при полном отсутствии веснушек, свойственных всем рыжеволосым, делали его внешность немного необычной, а большие светло-серые глаза в обрамлении чёрных ресниц придавали некоторого шарма, отчего паренёк был весьма симпатичен. Он был довольно сообразителен, хотя отменными физическими данными не выделялся, что не позволяло ему в будущем поступить в красный отдел. Отдел Захвата, они часто сталкиваются с преступниками, преследуют их и проводят задержания. Там работают самые сильные, но не самые умные ребята. А потому Марк решил направить его и близнецов в чёрный отдел. Отдел Сыска, ищущие улики, зацепки и разбирающие любое преступление до малейших деталей. Детективы, редко сталкивающиеся с преступником, но знающие о них всё. Марк и сам служит в этом отделе.
Марк перевёл взгляд на второе досье. Сара Норсвер, четырнадцать лет, рост сто сорок семь. Её досье появилось в Жандармерии, когда Исидор решил перевести её в гимназию. Обычно обучаться в гимназии позволено лишь фейри, работающим в управлении. Но он как-то смог уговорить начальство.
Подцепив пальцем скрепку, Марк вынул маленькую фотограмму, прикреплённую к углу документа. Девочка-фейри смотрела в камеру чуть улыбнувшись. Улыбка вышла смущённая и немного кривая, но от этого её лицо стало лишь по детски наивным. Янтарные раскосые глаза смотрят прямо и кажется, что она видит его прямо с этой маленькой карточки. На фотограмме с трудом можно разглядеть россыпь маленьких веснушек на её щеках, но Марк помнил, как они скрываются под румянцем, стоит девочке смутится.