— Мы не успеем. Проклятье, Эрвин, ты погубил всех. — Ахемен надел шлем и взял оружие. — Всем отделениям — приготовиться к попыткам абордажа!
Эрвин не обращал на него внимания. Он подался вперед, оперевшись на ограждение и сжимая его с такой силой, что металл гнулся под пальцами. У них был шанс. Пока они живы, всегда оставалась возможность.
Но она стремительно уменьшалась. Уже разворачивались цепкие щупальца, изгибались режущие конечности, раскрывались усеянные зубами присоски, готовые схватить добычу.
— Переход через десять секунд, — произнес голос.
— Ну все. Нам конец, — сказал Ахемен.
Но как только первое щупальце коснулось корабля, оно вдруг отдернулось. Кракены замедлились и неуклюже выпали из строя, отвернув прочь от судна. Один из них проплыл опасно близко к командной башне: огромный, голодный влажный глаз заглянул в нее и исчез.
— Похоже, еще нет, — сказал Эрвин.
— К переходу готовы, — объявил голос.
— Закрыть иллюминаторы! — крикнул Эрвин. — Приготовиться к переходу! Активировать варп-двигатель!
Ставни на окулюсе сомкнулись, размазывая останки тиранидских организмов по бронестеклу. Люмены на командной палубе засветились красным.
— Готовность. Готовность. Готовность, — мелодично пропел череполикий сервитор.
Нематериальный двигатель корабля взвыл, включаясь рядом с огромной массой. Искажение реальности меняло восприятие, растягивало пространство-время, точно застывающую карамель. Угроза отказа поля Геллера маячила на краю осознания. Экипажи обоих кораблей испытали мгновение диссоциации, чувство, будто они потеряны в море чудовищ, куда более ужасных, чем тираниды.
Снаружи черная ткань космоса смялась, поглощая себя. Вместо обычного, ровного провала в варп пустота покрылась гроздьями дыр, и завеса реальности прорвалась, точно плавящийся пластековый лист. Распахнулось множество мелких ран, перемешанных с узлами сжатой реальности. Корабли шли прямо к центральному разрыву изъязвленной материи. Они содрогнулись — гравитационные волны прокатывались но пустоте. Град жестких частиц, нейтронов и гамма-излучения убивал сервиторов и выжигал электронные системы, но суда продолжали двигаться к ослепительному не-свету за неровным провалом.
Для тиранидов эффект оказался катастрофическим. Их корабли разбросало, точно игрушки, которые стряхнули с одеяла. Близкие к открывающемуся провалу, с силой взрыва сжались в невообразимо плотные сгустки материи или же кроваво размазались по пространству.
С последним кошмарным звуком, отдающимся эхом в душах всех живых существ, эмпиреи открылись. Корабли покинули реальность в яростной вспышке, оставив от роя-перехватчика лишь ошметки. Тиранидский флот рассеялся на тысячи миль вокруг точки перехода.
На командной палубе «Великолепного крыла» Эрвин наконец разжал пальцы.
— Отличная работа, мои слуги, — сказал он.
Откуда-то сверху сыпались искры. От искореженных сервиторов поднимался запах жареной человеческой плоти. На трех галереях позади разгорался огонь, и его некому было тушить. Но они выжили.
— Капитан, — сказал Раб Ответа. — Вокс-контакт с «Посохом света». Они в нашем варп-поле и следуют за нами.
Эрвин оглянулся на Ахемена:
— Первый сержант, ты говорил слишком поспешно.
— Нет, — отозвался Ахемен, глядя перед собой. — Это была безрассудная затея.
— Но ты не можешь не признать, что мы живы и к тому же спасли ценный корабль.
— Удача, — сказал Ахемен.
— Возможно. — Эрвин выпрямился. Наплечники сдвинулись назад. Обратишься ко мне позднее за назначением наказания. — Он окинул взглядом командную палубу. — Никогда больше не спорь со мной.
ГЛАВА ШЕСТАЯАРХАНГЕЛИАН
Пока войско собиралось, командор Данте проводил большую часть дня в тронном зале на вершине Архангелиана — высокой тонкой башни над Аркс Мурус. Парадная лестница, охраняемая статуями, спиралью поднималась внутри; вдоль нее на тысячу ярдов тянулась непрерывная фреска, нарисованная лишь оттенками красного, черного и белого. По всей длине ступени укрывал роскошный ковер, сотканный вручную самими Кровавыми Ангелами. Стержни, удерживающие его, выточили из розового баальского гранита, их крепления сделали из платины. Сто тысяч кровавых камней блестело в балюстраде. Органная музыка вырывалась из глубин с такой силой, что создавала в колодце поток воздуха, раскачивая парящие повсюду ангельские киберконструкты и сервочерепа верных рабов крови, умерших столетия назад.
Сотни космодесантников поднимались по лестнице в медленном непрерывном ритме, отмеряя шаги с ритуальной точностью. Виднелись дюжины гербов разных орденов. Здесь были владыки и капитаны, капелланы и мастера кузниц, Сангвинарные жрецы и другие братья, не менее высокого ранга. Хотя они не принадлежали к Кровавым Ангелам, прекрасное пение рабов крови тронуло их не меньше, чем обитателей крепости, и они с таким же уважением внимали поучениям расположившихся на широких лестничных площадках капелланов Кровавых Ангелов.
Мефистон миновал ритуальную процессию в неподобающей спешке. Рацелус следовал за ним. Появление Владыки Смерти вызвало у собравшихся потомков Сангвинпя смешанные эмоции: многие библиарии приветствовали его, но их братья реагировали не так дружелюбно.
Неестественная аура Мефистона пугала всех людей, даже ожесточенных сердцами и разумами Адептус Астартес, и пусть космодесантники чувствовали всего лишь легкую тревогу — она все же была отголоском страха. Из всех сынов Сангвиния только верховный капеллан Асторат Мрачный, Искупитель Потерянных, вызывал большую неприязнь.
Рацелус ощутил волну эмоций, которую наверняка уловил и его господин. Но Мефистон не выказал ни единого знака того, что его это заботит. Его воля оставалась твердой, как тысячелетний лед, черной, как ночь, и крепкой, как железо. Ни осуждение, ни восхваление не интересовали его.
Напевный низкий речитатив оттенял сложную мелодию гимна. Прославления чистоты Сангвиния и ответы верности от владык Космодесанта добавляли свой ритм. Все это сплеталось с рокочущей симфонией органа. Единство цели и крови соединяло как людей, так и музыку.
«Если бы только так продолжалось всегда, — подумал Рацелус, — пусть ничто не устоит перед нами. Галактике пора снова обрести мир». Рацелус был стар, и он видел много собраний Крови, но беспрецедентная демонстрация силы и почтения, текущая через Архангеликан, потрясла даже его.
Мефистон уловил мысли Рацелуса.
— Это впечатляет, — сказал он вслух.
— Кровь сильна в нас, — ответил Рацелус.
— В последние недели ты слишком долго оставался в затворе в Безночных Сводах, Рацелус. Выйди на Аркс Мурус, и ты увидишь все величие сил, призванных Данте.
Они достигли вершины лестницы. Кровавые Ангелы в золотых доспехах Сангвинарной гвардии охраняли огромные двери из резного камня, ведущие в тронный зал. Два лишенных плоти ангела с черепами вместо лиц были высечены в камне по обе стороны от гигантской золотой цифры «IX»; скелеты вытянули руки, словно поддерживая символ.
Во главе очереди ждал кастелян Зарго, магистр ордена Ангелов Обагренных, вместе со своей почетной стражей. Мефистон даже не обратил на него внимания.
— Дайте нам пройти, — сказал Мефистон Сангвинарным гвардейцам.
Вокс-динамик стража лишал его голос эмоций, что странно сочеталось с распахнутым в вое ртом смертной маски.
— Командор Данте запретил входить, пока у него наши союзники.
— Он должен принять нас немедленно, — заявил Рацелус. — У нас новости касательно боевой группы на Диаморе.
— Я свяжусь с ним, как только он закончит беседовать с командующими Ангелов Кающихся.
— Сейчас не до протокола, — возразил Рацелус. — Мы не можем ждать.
Мефистон смотрел, не мигая, в линзы шлема стража. Ореол энергии окружил лицо Владыки Смерти, голубое колдовское пламя отразилось в теплом золоте брони.
— Ты свяжешься с ним немедленно.
— Хорошо. — Ангел на секунду замолчал, перейдя на закрытый вокс-канал. — Вам позволено войти, Владыка Смерти, — наконец сказал он.
Сангвинарные гвардейцы опустили копья. Мефистон, не скрывая раздражения, глядел, пока они распахивали бесшумные створки дверей.
Тронный зал занимал весь шпиль башни. Узорные контрфорсы выступали из покрытых резьбой стен, поддерживая купол из витражного стекла. В окна от пола до потолка, по двадцать метров высотой, виднелись крепость-монастырь и расквартированное в пустыне войско. Рабы крови, закутанные в мантии с капюшонами, неподвижно стояли в нишах между окнами, держа бронзовые скульптуры атрибутов искусства и уменьшенные отображения оружия их хозяев. Каменный пол чернел космической бездной, а его безупречная поверхность была отполирована до такого блеска, что отражение в ней казалось вторым перевернутым куполом.
Десять стилизованных статуй космодесантников составляли в зале внутренний круг. Пятеро из них изображали Ангельские Добродетели: честь, смирение, милосердие, сдержанность и прощение. Напротив стояли аллегории пяти Воинских Доблестей: сила, свирепость, самозабвение, ярость и отрешенность. Там, где могла бы находиться одиннадцатая статуя, высился трон командора. Девять ступеней из кроваво-красного порфира вели к огромному, по представлению людей и даже по меркам Астартес, сиденью, над которым нависало гигантское бронзовое изваяние. Сангвиний распростер золотые крылья и руки за троном и выглядел так реалистично, что, казалось, вот-вот взлетит.
Другое воплощение величественного образа сидело на троне — на сей раз живое. Командор Данте надел смертную маску Сангвиния и стал его эхом.
Данте должен был бы казаться маленьким и незначительным на троне, предназначенном для примарха, но неким образом маска усиливала его ауру, превращая его в гиганта в золотой броне. Он представлял собой сосуд благодати Сангвиния, и свет благороднейшего из сынов Императора сиял в нем.
Слева от Данте возвышался Корбуло, верховный Сангвинарный жрец. Справа — Патернис Сангвис Ордамаил, замещающий вечно отсутствующего верховного капеллана Астората. По обе стороны за ними выстроились полумесяцем высшие чины ордена, образуя кроваво-красные крылья. Все они стояли с непокрытыми головами, кроме Ордамаила, которому клятвы капеллана воспрещали снимать шлем в чьем-либо присутствии, и Данте, привычно скрывающего лицо за ликом Сангвиния.
У подножия ступеней преклонили колени четырнадцать космодесантников. Восемь из них были капелланами, сплошь увешанными литыми черепами и символами смерти. Остальные носили броню, которая, по мнению Рацелуса, слишком походила на доспехи Роты Смерти. Темно-красные лозы с шипами змеились по черному керамиту.
Рацелус ощутил исходящее от них глубочайшее презрение к себе — и, соответственно, ко всей своей генетической линии. Но все же они явились на защиту Баала.
— Поднимитесь! — скомандовал Данте. Под гул брони и глухой стук металла о камень космодесантники встали. — Я принимаю клятву верности Владыки Шипов, — продолжил Данте. — Во имя нашей общей крови и Великого Ангела, отца нас всех, я приветствую вас на Баале. Я благодарю вас за то, что вы здесь. Как глава Красного Совета и этого ордена, я приветствую вас как братьев.
Корбуло добавил свои слова:
— От имени Совета Кости и Крови я также благодарю и приветствую вас.
В ответ заговорил не один из капитанов Ангелов Кающихся, но их реклюзиарх.
— Это — дом отца, создавшего нас, пред очами которого мы сочтены недостойными, ибо лишены совершенства, — сказал он. — Здесь мы встанем рядом с тобой, владыка Данте, и будем искать прощения за свои изъяны. Пусть взгляд Сангвиния не оставит нас, и пусть он честно судит нас за прегрешения.
Данте чуть заметно кивнул, не соглашаясь с этим утверждением, но и не отрицая его.
— Иди же, реклюзиарх Релиан, и готовься к войне.
Космодесантники поблагодарили и отвернулись от Данте, склонив головы. Проходя мимо библиариев, реклюзиарх остановился, поднял взгляд и обвиняюще указал пальцем на Мефистона.
— Император осуждает, — заявил он. — Тебя не должно быть.
— И все же я есть, — спокойно ответил Мефистон.
Отвращение Релиана к Мефистону чувствовалось в воздухе. На мгновение судьба затаила дыхание. Рацелус ощутил готовность реклюзиарха напасть на Владыку Смерти. Он сжал кулак.
— Да обретешь ты милость Великого Ангела через почетную смерть, — сказал реклюзиарх и зашагал прочь.
Двери открылись, и Ангелы Кающиеся покинули зал.
— Их вера извращена, — заметил Ордамаил, когда двери захлопнулись.
Данте вздохнул и постучал по каменному подлокотнику трона. Он смотрел на свою руку — пустые глазницы Сангвиния созерцали ее, как постороннюю вещь.
— Тем не менее мы приветствуем их.
Командор призвал рабов-оружейников и приказал им снять золотую маску Сангвиния. Его слуги завернули шлем в красный шелк и убрали за трон. Офицеры ордена ждали в молчании. Многие пристально следили за Мефистоном, и не все взгляды были дружелюбными.
Изможденное лицо сменило идеальные черты. Данте часто говорил приближенным, что, надевая смертную маску Сангвиния, он словно сам становился примархом — именно так его воспринимали вне ордена. Когда он носил броню, и обычные люди, и Адептус Астартес видели Ангела, не Данте. Возможно, в этом была более глубокая истина, чем сам командор мог осознать. Без шлема он казался слишком маленьким для трона. Сияние, исходящее от него, померкло.
— Итак, мой Владыка Смерти, что же привело тебя из либрариума на наши дипломатические переговоры?
Хотя Данте чувствовал меньшую усталость, чем во время кампании на Криптусе, он редко открывал лицо, и на то были причины. Непривычных мог потрясти его явственный возраст. Его кожа теряла плотность, свойственную пожилым космодесантниками, и истончалась. Щеки запали, складки свисали под подбородком, а золотистые волосы становились белыми и ломкими.
— Мы установили контакт с флотом на Диаморе, мой господин, — сказал Рацелус. Он отстегнул футляр со свитком с пояса своей синей брони и прошел к ступеням трона. С коротким поклоном он протянул свиток магистру ордена. — Вот сообщение мастера Литера.
— Судя по лицам, вы принесли недобрые новости, — сказал Данте.
Он потянулся к свитку. Мефистон сжал запястье Рацелуса и отвел его руку.
— Подожди, — сказал Мефистон. — Ты должен знать, что обстоятельства, в которых мы получили это сооощение, далеки от обычных.
— В чем дело? — спросил Данте.
Он убрал руку.
— Нам противостояла некая сила, мой господин, — пояснил Рацелус. — События приближаются к развязке у Врат Кадии.
— Рацелус, позволь рассказать историю с самого начала, — вмешался Мефистон. — Здесь замешано нечто чрезвычайно важное.
— Только поторопись, — сказал Данте. — Многие воины ожидают встречи со мной, и многие еще только на пути сюда. Времени мало, но я окажу им честь, как подобает. В благодарность за свои жизни они заслужили хотя бы вежливость.
Мефистон прищурился:
— Тогда я буду краток. Меня поразило видение. Оно явилось, когда я спал в саркофаге. Такого не бывало прежде.
Данте пристально смотрел на старшего библиария. Корбуло прислушался внимательнее.
— Видение послала одна из расы эльдаров, — продолжил Мефистон. — Меня терзало недоброе предчувствие, связанное, я уверен, с Диамором, но, когда я попытался разглядеть эту систему во сне, вместо нее мне показали Кадию, атакованную Черным крестовым походом небывалых масштабов. Миллиарды врагов, как демонов, так и смертных, выплеснулись из Ока.
— Как и было сказано в сообщении Астората, — сказал брат Инкараэль, Мастер Клинка. Над его броней возвышалось массивное оборудование технодесантника. — Это известные факторы.
— Это не ограничивается вестью Астората, — продолжил Мефистон. — Я видел, как Кадия пала, и, пока я смотрел, чувство разворачивающейся трагедии коснулось моей души. Когда я очнулся, мы с эпистолярием Рацелусом попытались вновь найти боевую группу Диамора, ибо оттуда впервые явились мои недобрые предчувствия. Мы видели, как наши братья прибыли на место. Первая и Вторая роты, а также части Седьмой, которых ты отправил с Криптуса, мой господин, вышли из варпа вскоре после Астората и Пятой роты. И хорошо, что они не появились там одновременно. — Следующие слова Мефистон произнес предельно отчетливо, лишая слушателей возможности усомниться в них: — Пятая рота подверглась психической атаке, ее поразила Черная Ярость.