– Баба должна быть чиста и непорочна! А эта уже и не первой свежести баба… И всё туда же! В исподнем валяется!!! Ты чего это… дома у себя что ли?! Ты в общественном транспорте между прочим!..
Сквозь вентиляционные решётки засочились бывшие мужья Клавдии и влились в общий хор:
– Да ей хоть в исподнем… хоть в преисподнем… Что она за баба… Да она не баба вовсе… Разве такие бабы бывают?!
Некто сжалился и спросил Клавдию:
– А ты чего ноешь?
– А того… к жениху не попала… Любить меня некому… жалеть меня некому… ласкать меня некому… защищать меня некому… И так больно… так больно… И сделать ничего не могу… И шторм крутит нас… потопил бы что ль хоть…
– Ты чего несешь, эгоистка?! А ты про других людей подумала? И вообще… ты знаешь водоизмещение какое у судна?! Ты знаешь его характеристики?! Хуй оно потонет в общем…
– Ну и ладно, – устало сказала Клавдия, высморкалась, отвернулась к стене и захлопнула заплаканные глаза. Люди из прошлого разошлись кто куда, бывшие мужья вернулись в вентиляционные полости, воздушные потоки превратили воспоминания о них в жирные чешуйчатые хлопья и развеяли повсюду.
Лайнер захотел встать на дыбы, но не смог, хлопнул своими алебастровыми боками по кипящим водам и пошёл дальше вспарывать брюхо больного моря. Вновь случились перепады напряжения в электрической сети. Поэт приподнялся и посмотрел на мерцающие софиты. По столу заелозил блокнот, его страницы были всё ещё пусты. Поэт вздохнул и перевернулся на бок. Рядом с ним очнулась от дремоты Варвара. На ней было васильковое платье. Поэт погладил Варвару по волосам и поцеловал в висок.
– Как это платье оказалось у тебя? – спросил он.
– Ты мне его купил.
– Купил, но не смог подарить… Не получилось… Всё разрушилось, покосилось, ожирело… Как так? Почему это произошло с нами?
– Я не знаю… не знаю, как ответить на твой вопрос…
Варвара погладила поэта по небритой щеке.
– Я люблю тебя, – ответил ей поэт.
– И я тебя.
Снаружи душераздирающе взвыл ветер.
– Мы рождаемся… как это происходит с нами? – спросила Варвара.
Поэт не ответил и уткнулся носом в васильковый цвет. Море дыбилось волнами, небо хлестало ливнями. С потолка закапали слёзы. Засочились сквозь тёмно-бордовый ковролин. Вниз, ниже, ещё ниже. Насквозь. Упали на очки Евграфа Петровича. Евграф Петрович продолжал баюкать Марианну Родионовну. Она шептала:
– Где же? Где?
Бабочкин отвечал ей:
– Нет же, нет…
– Но я хочу… хочу капельницу, я за ней еду… Поставьте мне капельницу!.. Ведь коли смысла нет, то жизни срок не важен…
– Марианна Родионовна, – увещевал её Бабочкин. – Я за женой своей ухаживал… каждый день ухаживал. Она страдала, но не своей смертью умирать не хотела… Это страшно. Понимаете? А она у меня болела… Тяжело болела… Вы меня слышите?.. «Пусть лучше будет здесь больно, чем там пусто», – говорила она… В прошлом году… ровно шесть месяцев и двадцать семь дней назад я видел её… живую… в последний раз… Я чувствовал, что конец близится… И она, похоже, тоже чувствовала… Смерть – дно! Не желайте смерти… Я обещаю вам, я постараюсь… Я верну вам хотя бы малую радость от жизни…
– А вам радостно что ли?..
– Нет. Лишь только иногда… Скорее всегда тоскливо… Но даже нечастая радость стоит того, чтобы жить!..
Из туалетной комнатки выкатилась капельница на штативе с колёсиками. На крючке болтался химраствор.
– Вот она! Вот! – закричала Марианна Родионовна и воздела руки.
– Катись отсюда прочь!.. Прочь… – закричал Бабочкин на капельницу.
Капельница вопросительно звякнула. Бабочкин настойчиво зашептал:
– Про-о-очь!..
Дверь каюты отворилась, внутрь просунулась рука кастелянши и выволокла капельницу в коридор.
– Капельницы, вафельницы, блистеры, хуистеры, – сказала кастелянша и захлопнула дверь.
– Какой всё же здесь предупредительный персонал, – заметил Бабочкин и крепче прижал к себе Марианну Родионовну.
Дверь снова отворилась, кастелянша просунула голову и сказала:
– А мы, между прочим, обратно плывём…
Капельница покатилась по полутёмному коридору вслед за кастеляншей. Электричество мигало. Кастелянша пыталась тоже мигать. Синхронно. Но коридор качало. Неожиданно штатив принялся сопротивляться, зацепившись колёсиком за кусок оторванного плинтуса.
– А ну, сука, но!.. Но-о-о, тебе говорят!
Из каюты напротив высунулась голова Андрiя Скляренко.
– Поможешь… жете… Поможи́те? – вопросила кастелянша.
Скляренко высвободил капельницу.
– А мы, между прочим, обратно плывём… – сказала кастелянша и скрылась в темноте коридора. Андрiй захлопнул дверь. Рвануло, ухнуло. Пулемётная очередь рассекла воздух. Стрюцкий сидел в засаде и вытирал испачканной в земле рукой окровавленное лицо. Кровь стекала откуда-то с макушки.
– Зачепило тебе, – сказал Скляренко. – Потерпи… потерпи… Де ж аптечка? На допомогу!
Иллюминатор распахнулся, лавина вод влила внутрь каюты человечка с сумкой. На сумке алел крест. Человечек вскочил на ноги и захлопнул иллюминатор. Высыпал из сумки мокрые бинты, баночки, тюбики, блистеры. Облизал свои пальцы:
– А-а-а, солёненький я…
– Допомагай! Потім себе распробуешь, – прикрикнул на него Скляренко.
Медбрат принялся врачевать. Ухнуло, хлопнуло. Андрiй Скляренко повалился на бок, из его правого предплечья засочилась тонкими струйками кровь. Медбрат забинтовал голову Стрюцкого и принялся обрабатывать рану Скляренко. Степан разлепил глаза и застонал. Свободной рукой Андрiй поднёс к его рту бутылку с горилкой. Стрюцкий выпил, откашлялся и забормотал:
– Я, по-моему, тебе уже говорил, что я в Государственном Бюджетном Учреждении работаю? Так вот я там массовик-затейник этакий… мероприятия разные организовываю… культурный сектор… А, впрочем, не важно… Важно другое – с кем и для кого наше Учреждение работает… Ну то, что это, в принципе, неэффективная и,, по сути никому не нужная структура, это…
– Добре, добре… Потім розкажеш!..
– Не-е-ет, ты послушай! Ведь это очень важно… Неэффективная структура… Понимаешь? Абсолютно неэффективная! И мы, все кто там работает, мы знаем об этом… Но продолжаем каждый день приезжать и отчаянно камуфлировать обыкновенное воровство бюджетных денег за чередой бестолковых псевдокультурных мероприятий!.. Мы подлецы!.. Но… мы нашли себе оправдание, мол, мы не одни такие… А ведь и вправду не одни… Не только наша структура неэффективная… Вся вертикаль неэффективная… И вот тебе пример… Из надёжных источников (тех, что выше нашего учреждения по вертикали!) я получил сведения, согласно которым весна не наступит… по крайней мере в ближайшие две недели с начала моего отпуска… Положительно не наступит! Сведения предельно точные… А какие ещё они могут быть?.. Там же вертикальнее… выше там… посему оттуда виднее… информативнее… И что же? На поверку сведения их оказались ложными! Наврали? Утаили? Или… получается, они сами ничего не знают, а только вид делают?.. Как и мы?..
– Після все… після…
За вентиляционной решёткой что-то щёлкнуло, зашипело, зашуршало и зычный голос диктора возвестил:
– Поёт Дмитро Гнатюк!
Следом зазвучала ласковая музыка и бархатный баритон затянул:
Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная!
Видно, хоч голки збирай.
Вийди, коханая, працею зморена,
Хоч на хвилиночку в гай.
Медбрат закончил бинтовать предплечье Скляренко, тот привалился к стене, прикрыл глаза и взялся подпевать.
– Народная?
– Та ни… Михайло Старицький…
– Хорошо!
– Так добре!
Сядемо вкупочцi тут пiд калиною –
I над панами я пан!
Глянь, моя рибонько, – срiбною хвилею
Стелеться полем туман.
Небо незмiряне, всипане зорями, –
Що то за божа краса!
Перлами ясними ген пiд тополями
Грає краплиста роса.
Ти не лякайся, що нiженьки босiї
Вмочиш в холодну росу:
Я тебе, вiрная, аж до хатиноньки
Сам на руках вiднесу.
Ти не лякайся, що змерзнеш, лебедонько,
Тепло – нi вiтру, нi хмар:
Я пригорну тебе до свого серденька,
А воно…
В иллюминатор нетерпеливо застучали. Бархатный баритон смолк, ласковая музыка оборвалась.
– Кто там ещё, – заворчал медбрат и впустил внутрь грузного пожилого мужчину с кожаным портфелем. Грузный мужчина захлопнул иллюминатор, оглядел насквозь мокрую одежду, пальто горчичного цвета, измокший портфель, поцокал языком и сел возле Степана.
– Что, Степан?
– Что?
– Лежишь?
– Лежу.
– Хуёвый какой-то у тебя отпуск!..
– Да… не очень как-то на этот раз вышло…
– Я тут планирование твоё изучил… И твои бюджеты на второе полугодие… Ну не годится это никуда!.. Мы же все взрослые люди… Папки, скрепки, дыроколы… Промокашки, протоколы… Ты бюджет не осваиваешь, понимаешь? А бюджет надо осваивать! Весь! Так осваивать, чтобы даже не хватало… Понял?
– Вы мне, Пётр Иванович, это каждый раз говорите!..
– И ещё скажу. Буду повторять, пока не запомнишь… Если мы бюджет означенный не осваиваем, значит, в следующем периоде мы навряд ли такую же сумму получаем! Как я тебя учил, а?.. Планируй к проведению как можно больше мероприятий… Самых что ни на есть низкобюджетных. В отчётах пиши их, как высокобюджетные. Приглашай всякий околокультурный сброд, делай инфоповоды, заливай всю эту чепуху на наш официальный сайт и в социальные сети… Действуй! Ни минуты покоя!.. И самое главное – когда бюджет кромсаешь, ты не только обо мне думай! Ты и про коллег своих не забывай, и про чиновников комитетских, и про городскую администрацию… Ясно?..
– Значит, не нравится вам, как я работаю…
– Не нравится… есть в тебе какая-то червоточинка… Мешает она тебе преобразиться в нормального госслужащего!.. Мешает…
– А что прикажете мне сделать, чтобы вам понравиться? Вынуть сердце и выкинуть?..
– Во-о-от, вынуть и выкинуть… Это ты верно подметил! И сердце, и совесть… всё на свалку!.. Всё, что мешает хладнокровно работать!
– А что ж вы меня, Пётр Иванович, не выгоните, коль я вам не люб?
– Я к тебе уже привык – это раз. Скорее всего… вместо тебя такой же тупица придёт – это два. Его тому же самому учить придётся – это три. А тебя я уже наполовину выучил – это четыре.
Грузный мужчина достал из портфеля папку с документами и положил подле Стрюцкого.
– Переделай, Степан. И помни, из тебя толк ещё может выйти… Если за ум возьмёшься…
Андрiй Скляренко застонал:
– Люди, ви самі себе чуєте? Що ви таке говорите? Вам не соромно? Вам плюнути в своє віддзеркалення не хочеться?
Грузный мужчина встал, тряхнул портфелем и спросил у медбрата:
– Вы на следующей выходите?
– Да-да, вот только соберу свои вещи.
Грузный мужчина принялся терпеливо ждать, пока медбрат запихивал влажные бинты, баночки, тюбики, блистеры в мокрую сумку и распахивал иллюминатор. Длинная солёная волна вытащила два тела наружу. Иллюминатор захлопнулся навсегда.
Жар-птица
Следующим днём лайнер пробудился в истинный полдень. Изредка дул несильный ровный ветер. Море цепенело. Жирные тучи лепились вдоль горизонта. Блистательное солнце было, как полагается, само по себе. Завтрак никто не приготовил, бранч бессовестно остыл и лишь к обеду пассажиры, мучимые после ненастной ночи головными болями, решились покинуть свои каюты. Любовно наготовленные шеф-поваром блюда ели без аппетита. Отобедав, оставались сидеть за столиками, молчали, переглядывались.
Вскоре скучающий бармен наткнулся на телевизионный пульт и придумал посмотреть новости. На плазменной панели нарисовалась ублаготворённая голова старого российского президента. Голова что-то воодушевлённо говорила, выключенный звук побуждал к способности читать по губам. Но немощные головы присутствующих отказывались разгадывать оральный ребус и непроизвольно читали слова внизу экрана, что протекали справа налево и, будто бы стесняясь самих себя в частности и семантической составляющей сюжета в целом, торопились как можно скорее сгореть со стыда, вывалиться в небытие, за пределы экрана, за край смыслов, за рамки чувств… Тем временем бегущая строка, не обращая внимание на эмоциональный фон собственных единиц речи, восторженно свидетельствовала, что старый президент стал новым президентом, согласно предварительному подсчёту голосов! Ура! Экран мажорно зацвёл, толпа митингующих выбросила флаги, воздела руки, приветствуя пожизненно отбывающего свой срок кремлёвского узника. Следом на экране опять проступил решительный лик старо-нового президента. Андрiй Скляренко рассержено проговорил:
– Як був путінський режим, так він і залишився! І навіщо бюджетні гроші на вибори витрачали?
Прочие пассажиры остались безучастны. Изображение на экране задёргалось, пошло рябью и совершенно исчезло. В чёрном прямоугольнике взялось пульсировать сообщение: «Нет сигнала»… Бармен покрутил пульт в руках, пощёлкал каналы – тщетно. На ряду с телевизионной, мобильная сеть также перестала обнаруживать себя, равно как и интернет-соединение. Но, похоже, никого из пассажиров внезапно случившийся коммуникационный кризис не взволновал. Андрiй Скляренко какое-то время бормотал гневливые слова, но довольно быстро вернулся в коллективное состояние безучастности. Чуть погодя к столику сопроводителя груза, обедавшего тут же, подошёл капитан и устало сел подле. Сопроводитель дожевал хлеб и замер. Капитан помотал головой:
– Нет. Питера нет. А должен был быть! Пару часов назад уже должен был быть… Согласно приборам…
– А, может, с приборами что случилось? – предположил сопроводитель.
– Старший электромеханик всё ещё раз перепроверил. Приборы в порядке. Связи с сушей нет никакой! Мы пытаемся установить сообщение всеми возможными способами… Посылаем сигналы… Но всё напрасно!..
Вскоре в «La terrasse» вбежал старший помощник капитана и принялся кого-то высматривать. Капитан помахал ему рукой. Старший помощник подскочил к столику и возбуждённо зашипел:
– Пусто! Пусто!..
– Где пусто? – поинтересовался сопроводитель груза.
Капитан уронил голову на грудь. Старший помощник свалился на стул и нервно зашептал:
– Резервы топлива… Вот о чём я говорю!.. И почему пусто? И отчего?
– Перед отправкой из порта проверяли? – устало спросил капитан.
– Проверяли… всё было в порядке…
– Я ничего не понимаю, – обиделся сопроводитель.
– Вокруг вода. Сплошная вода. Мы идём там, где суша должна быть… Карелия… – обречённо сказал капитан.
– Топлива в обрез!.. Резервные баки пусты… И по расчётам выходит, что и в обычных баках случился недолив… Существенный недолив! – снова нервно зашептал старший помощник. – То есть… что делать – не понятно… Что делать-то? Что делать?!
– Остаётся дрейфовать…
– В поисках суши?..
– В поисках суши…
– То есть как это «недолив»? То есть как это «резервные баки пусты»? – всполошился сопроводитель. – Что происходит?! Диверсия? Заговор?
– А почему вас исключительно это так взволновало? – удивился капитан. – Значит, очередное отсутствие суши вас не смущает?
– Смущает!.. Повергает в шок!.. Это скандал!
Сквозь стеклянные двери ресторана вошёл первый помощник капитана с картонной коробкой в руках и мрачными глазами на лице и, пошаркивая левой ногой, приблизился к членам экипажа. Капитан глухо спросил:
– Какие новости?
– Включили аварийное питание, обесточили все второстепенные пространства лайнера, здесь налобные и ручные фонарики для вас и пассажиров, – отчитался первый помощник.
– Продолжайте пытаться… Посылайте сигналы… – безнадёжно распорядился капитан.
– Есть! – сказал первый помощник, поставил картонную коробку у ног капитана и поторопился покинуть «La terrasse». Капитан подозвал волоокого распорядителя и поинтересовался, все ли пассажиры присутствуют. Отсутствовал лишь какой-то Тимофей Платонович.
– Одним меньше… одним больше… – сообщил капитан старшему помощнику. – Пойдём, поведаем пассажирам о свершившемся.
Старший помощник подхватил коробку с фонариками и последовал за капитаном. Среди сгрудившихся вдоль стены столиков сидели апатичные пассажиры. Капитан осторожно покашлял и медленно принялся повествовать. Старший помощник тем временем, словно новогодний дед, раздавал фонарики. Пассажиры послушали, покивали, поизумлялись, понедоумевали, покрутили в руках фонарики, пощёлкали кнопками, а после заскучали и снова сделались безучастными. Капитан и старший помощник вернулись на своё место. Сопроводитель смотрел задумчиво сквозь панорамные окна на эмалированное небо. Капитан огладил волосы на затылке и спросил: