С чувством некоторого извращённого удовлетворения я готовился увидеть щетину, но на меня смотрело лицо ребёнка. Рот кривился, словно повторяя рисунок плеч — ухмылка это или гримаса боли, теперь не поймёшь. Глаза выцвели, точно через них постоянно дул ветер. Да, это странное лицо, незнакомое тело — я.
Да, чуть не забыл. Кажется, я уже упоминал о многообразии форм?.. Сегодня днём меня ждал на потолке огромный мохнатый паук.
«А я здесь когда-то хозяином был», — вежливо представился я. Но его, похоже, интересовали только бестолковые крыланы-комары, которых он хватал прямо на лету, скатывал в равномерно-круглый шар и невозмутимо поедал.
Стёкла покрываются грязью, как стенки аквариума — тиной. Стараюсь протирать по мере возможности.
Глава 12Голоса нерождённых детей
1
Пётр Петрович забрал из трясущихся рук бирки и окинул Юру подозрительным взглядом.
— Словно привидение увидели.
— Да нет, всё в порядке, — Хорь криво улыбнулся. — Бессонная ночь. Даже сейчас прилечь не получится. Есть дела, которые не терпят отлагательств.
Метрдотель покачал головой.
— Хороший выбор, — похвалил он, потянувшись через стойку и смахнув с плеч свитера несколько катышков. — Никаких изысков, простая, непритязательная одежда. Знали бы вы, как часто под безукоризненным костюмом и в тон рубашке подобранным галстуком скрывается душевная пустота и чёрствость. С нашими постояльцами такого не происходит. Они все наполнены внутри. Даже те, кто забывает потом свою одежду.
— Душевные люди, правда? — согласился Юра. Заметил вкрадчиво: — Быть может, каждый со своими тараканами, но… ведь другие сюда не приезжают.
— Конечно, — Пётр Петрович приподнял одну бровь. Он совсем не стеснялся плюшевых складок своей пижамы на боках.
Юра сделал следующий ход:
— А потом? Смотрите, в этом свитере можно проделать дыру пальцем. Он такой ветхий, что рассыпается на глазах. И люди такие же: проковыряешь в них дыру и не заметишь, — он показал пальцем на своё сердце. — Сколько ваших постояльцев могли сохранить себя наполненными, живя здесь из недели в неделю, из года в год? Какими они были, когда вы заполняли следующую строчку: «Убыл… такого-то такого-то»?
Хорь изобразил, как что-то пишет на стойке. Ему всё ещё было страшно, но он не мог остановиться. Любезная улыбка исчезла с лица Петра Петровича так быстро, что хотелось оглядеться и крикнуть: «Держите вора!».
— Я не лезу в дела своих постояльцев, — довольно резко ответил он.
— Конечно, не лезете, — подыграл Юра. — Ведь здесь не принято говорить о прошлом, как и о делах, что привели тебя в этот городишко.
— Именно так. Мы здесь не задаём вопросов. А если бы такое было заведено, к примеру, для специальной анкеты — за пятьдесят лет я вряд ли получил бы больше дюжины вразумительных ответов.
— Поэтому вы решили, что лучше, не зная подробностей, просто из года в год делать своё дело.
Одну долгую секунду Юра думал, что Пётр Петрович сейчас взорвётся, и лихорадочно размышлял, не пойти ли на попятную и не пора ли уже принести извинения. Вены на скулах старика побагровели, тонкие губы трепетали, как листья лавра от движения воздуха. Но метрдотель совладал с собой. Он сделал три глубоких вдоха и сказал мягким, спокойным голосом, каким Юра старался говорить с буйными, трудными подростками, занимающими задние парты:
— Люди приезжают сюда не за тем, чтобы их расспрашивали. У каждого есть на сердце ноша, которую следует облегчить. Дело, что не терпит отлагательств, как вы только что сказали… ведь прежние неспешные времена, времена, когда люди ехали в глушь чтобы отдохнуть от городской круговерти, к сожалению, миновали, и на первое место вышли деловые вопросы. Мало ли что нашему гостю потребовалось в здешних краях? Вопрос фамильный, сердечный, дело всей жизни… всякое может быть. Если нет денег — я предложу хорошую скидку или даже выдам ключ бесплатно. Наша здесь работа — по мере своих сил и не заботясь о заработке, служить роду человеческому. Дать угол, чтобы спать, и пищу, чтобы не умереть с голоду, посоветовать и подсказать. Вы зря на меня ополчились, молодой человек. Придёт время, и вы скажете «спасибо».
— Не скажу, — теперь была очередь Юрия поддаться злобе. — Не знаю, что за эксперименты над людьми вы здесь ставите, но…
Он хотел закончить в духе Кале Блумквиста и мистера Бабочки: «Я докопаюсь до правды», но вместо этого в сердцах шлёпнул по деревянной столешнице ладонью, повернулся и пошёл к выходу.
— Лучше бы вы оставались в отеле, — сказал Пётр Петрович, когда Юра открыл внутреннюю дверь. Внешняя сотрясалась от порывов ветра. — Ночь — не время для прогулок. Даже мы, те, кто живёт тут с самого рождения, предпочитаем проводить это время суток в постели или на худой конец в кресле за чтением романа, тем более в такую погоду.
Юра взглянул ещё раз на трясущуюся дверь и робко спросил:
— Я могу одолжить один из ваших зонтов? Отсюда, с вешалки? Я был бы рад последовать совету, но мне нужно найти друга.
— Конечно. Будьте осторожны. Что бы вы там ни думали, я стараюсь заботиться о вас как о себе самом. Ночью по улицам бродят только те, кому уже некуда податься. Такие, кто никому уже не нужен. Даже самому себе.
В благожелательном напутствии особенно выделялось слово «никому». Ничего больше не говоря, Юра вышел под дождь.
2
Он добрался до лесной опушки примерно за сорок минут, хотя был уверен, что направление выбрано правильно. Совсем недавно, добираясь до отеля, он затратил на тот же путь вполовину меньше времени. Шёл другой дорогой, но не сказать, чтобы та была сильно короче. Скорее, наоборот. Вспоминая своё слепое путешествие, Юра сам себе изумлялся: «Кто меня вёл?» Каждый переулок здесь ведёт не туда, куда ожидаешь, а ливень размывает всяческие границы между сном и явью. Будто огромная рука спустилась с неба, схватила его за воротник и повела самым кратчайшим путём, избегая сумасшедших бродяг и высокие бордюры, запнувшись о которые Юра мог бы растянуться на все свои метр восемьдесят три.
Сейчас, проходя под гудящими проводами и присматриваясь к флигелям и печным трубам странной формы, он чувствовал себя самым несчастным человеком на земле. Словно это он, а не престарелый детектив не может вернуться домой. Несмотря на толщину свитера, октябрь то и дело клал свои холодные ладони ему на поясницу. В канализации журчала вода, фонари неожиданно включались над головой и били белым холодным светом по глазам даже сквозь ткань зонта. Кости лестниц и балконов ужасали чудовищной геометрией. Несколько раз мужчина сворачивал с дороги, видя далеко впереди бредущие куда-то человеческие фигуры. Несколько раз ему мерещился собачий лай, и тогда Хорь резко останавливался, прислушивался, недоверчиво склоняя голову к правому плечу.
Он не сразу придал значение переливчатому неоновому свету, который вдруг зажегся над головой вместо равнодушного белого. Юра поднял голову и вздрогнул. «Лужа, — гласила вывеска, — Бар только для своих». Не светились буквы «р», «к» и слово «для» целиком, но света оставшихся хватило, чтобы увидеть висячий замок на двери. Оглянувшись, Хорь нашёл свою машину — не в лучшем состоянии. Колёса спущены, переднее стекло разбито, не нужно было быть медиумом, чтобы понять, что из бардачка исчез MP3-плеер. На капоте размашисто нацарапано несколько ругательств. На сидении лежало что-то, похожее на дохлую кошку; Юра предпочёл не проверять. Отступив на шаг, упёрся в мусорный бак и, развернувшись, побежал.
Он оказался на шоссе (в том самом месте, недалеко от леса) с первыми серыми рассветными сумерками. Было уже около восьми часов утра, но солнечные лучи просочились через шапку туч только теперь. Остановился, опустил задравшийся край зонта, оправил на себе одежду. На обочине дороги стояла полицейская «Нива» с выключенными маячками, но работающими фарами.
— Эй! — сказал Юра, махнув рукой. Две головы в тёмной кабине повернулись к нему, дверь открылась, и наружу неспешно выбрался полный мужчина, на вид примерно тридцати пяти лет. Он задрал на затылок фуражку, чтобы лучше видеть Хоря. Второй остался сидеть в машине, лишь наклонился пониже, чтобы разглядеть гостя. На плоское его лицо падал свет придорожного фонаря. Юра ожидал увидеть двоих, что приезжали к ним в отель, но это были другие полицейские.
— Да? — сказал первый полицейский. Его объёмистый живот отражался во влажном асфальте, словно воздушный шар, который вот-вот упорхнёт в небо. Штаны на лодыжках смешно подвёрнуты.
— Увидел вас и решил подойти, — сказал Юра. Он внезапно смутился.
— В чём дело?
— Там моя машина. Оставил её во дворе, потому что вчера выпил и вернулся в отель пешком. Сейчас хотел забрать… — он пожал плечами. — Но кто-то разбил стекло, спустил шины и понаписал на капоте ругательства.
— В отель? — губы толстяка сложились в гримасу, которую у Юрия не получилось так просто разгадать. — Вы живёте в отеле?
— Ну да… понимаете, мы с женой надеялись сегодня поехать домой, а тут такое несчастье.
Полицейского явно не радовала перспектива задержаться здесь ещё на несколько часов.
— Мы тут по другому вопросу. Позвоните в «02», оставьте заявление, быть может, они пришлют ещё наряд. Хотя нет, не пришлют, — служитель закона скептически хмыкнул. — Почти все сотрудники прочёсывают лес. Но, по крайней мере, вас будут иметь ввиду.
— Что-то случилось? — спросил Юра, стараясь, чтобы в голосе звучало только праздное любопытство.
Он не ожидал, что ему ответят, но полицейский махнул рукой в сторону леса.
— Двойное убийство. Был анонимный звонок, вот мы и приехали.
Двойное? — Юра почувствовал, как у него похолодело в груди. — Значит, два тела?
Лицо полицейского сделалось серьёзным.
— В каком часу, говорите, вы пошли в отель?
— В половине девятого, — беззастенчиво соврал Юра. Он не мог объяснить себе, почему так настойчиво обходит стороной свою причастность к разыгравшейся здесь вчера драме. Когда начнут копать, его легенда рассыплется в прах. Рано или поздно в висельнике опознают завсегдатая «Лужи». Его машина осталась на парковке, да и тот неприятный тип, хозяин заведения, подтвердит, что детектив заказывал там кофе. Полуправда звучала бы куда как правдоподобнее: они с Вилем Сергеевичем могли зайти в первое попавшееся заведение, чтобы выпить кофе, где стали свидетелями разыгравшейся пьяной сцены. Отправились вместе со всеми, но не смогли помешать случившемуся. Драма как раз в духе провинциального российского городка, что тут удивительного? Что-то удержало Юру от того, чтобы разыграть эту карту.
— Так, значит, два трупа?
— Простите, никаких подробностей, — не терпящим возражения тоном сказал полицейский. Он приставил руку к козырьку и открыл дверь, чтобы вернуться в машину (дождь не располагал к долгим беседам), и вдруг остановился: — Скажите, а что насчёт других постояльцев? Общаетесь?
— На уровне «проходите, пожалуйста, я подержу вам дверь», — ответил Юра.
— Тогда я попрошу вас задержаться. Возможно, потребуется опознать тело. У нас есть основания полагать, что один из…
Толстяк стукнул костяшками пальцев в окно машины. Его напарник, сидящий за рулём, открыл со своей стороны дверь и высунул голову.
— Шеф, как правильно — найденных погибшими или мертвецов?
— «Мертвецов» не говорят, а найденных погибшими — причастный оборот, твою мать. Ты же не хочешь прослыть заумным тормозом, ляпнув перед ребятами что-нибудь подобное? Скажи лучше «жертв преступления» или просто «жертв», не ошибёшься.
Толстяк поскрёб в затылке.
— Одна из жертв прибыла издалека. Я имею в виду, прибыла до того, как была убита. И, скорее всего, проживала в той же гостинице, что и вы. Вы могли бы посодействовать. Пройти с нами на опознание.
Второй полицейский выбрался из машины. Дождь его, похоже, не смущал. Сероватая, с металлическим отливом кожа говорила о том, что мужчина не привык часто находиться на солнце. Он костляв, как сама смерть, с багровым волдырём на носу и блестящими глазами. На скуластом лице ни следа растительности, а волосы, короткие и чёрные, словно у головореза из старых фильмов с Джеком Николсоном, стояли торчком. На чёрной куртке-дождевике, только начавшей подсыхать после предыдущей прогулки, расцветали крапинки влаги. На груди блестел значок с номером.
— Это недалеко, — сказал он спокойным голосом. — Отнимем у вас не более пяти минут. Вон там, за деревьями, есть поляна.
Каковы шансы, что это окажется Виль Сергеевич? Настало время быть честным с самим собой: достаточно большие. Юра вспомнил хлопки в ладоши посреди ночи, вспомнил, как он бежал, вслепую прыгая через поваленные сосны и кустарник, как чудом сумел оторваться, не споткнуться о корень, не налететь на дерево. Если это мистер Бабочка… он не хотел бы видеть его лицо, замершее навеки в момент осознания, что ему не выкарабкаться. Что его поиски закончились, едва успев начаться — и где? В самом неприятном месте на земле.
Учитель сделал вид, что обдумывает предложение полицейских, после чего покачал головой.
— Я боюсь вида крови. Вам же не хочется тащить меня потом обратно и давать нюхать нашатырь? А мне не улыбается, очнувшись, обнаружить себя рядом с двумя трупами.
Худой подошёл ближе и остановился рядом со своим товарищем.
— Мы настаиваем.
Юра не ответил. Он смотрел вниз, будто пятиклассник, что очнулся у доски и теперь пытается вспомнить на какой предмет пришёл. Щёки его стремительно бледнели, хотя под тенью зонта это не было заметно. Дыхание участилось, брюки принялись отчаянно колоться, но Юра не сделал попытки переменить позы. Его занимало другое. Отражение второго полицейского в луже.
— Я с вами не пойду.
Худой вздохнул.
— Ваня, ты сделал фотографии?
Толстый покачал головой.
— Сделал, но отдал фотоаппарат Михалычу. Он в отдел поехал.
— Тогда я расскажу. Это мужчина лет пятидесяти или пятидесяти пяти. Рост примерно метр семьдесят пять. Полный, широкоплечий. Одет в коричневую болоньевую куртку, тёмно-серый пиджак в тонкую полоску. Белая рубашка. Брюки, вот вроде как на вас. Рот набит землёй, а челюсть сломана в нескольких местах. Одежда разорвана, на теле многочисленные синяки от ударов тупыми предметами, в животе дыра, которую проделали чем-то острым, — бездушное лицо полицейского перечеркнула ухмылка. Он поводил в воздухе пальцем. — Почти как котёнок, которого бросили в стиральную машину и оставили на полтора часа. Смерть наступила от полученных травм, приблизительно в двенадцать ночи. Вы уже спали в это время, правда? Или выпивали в баре «Дилижанса», болтая с постояльцами, а? Они, конечно, видели вас там?
Юра почувствовал, как у него всё холодеет внутри. Непроизвольно он наклонил зонт, словно собираясь выставить его перед собой как щит, и за шиворот начала капать вода.
— Шеф, — зашептал толстяк. Его лицо стало похоже на морду панды, которой отдавили лапу. — А, шеф? Разве так можно?
Юра не отвечал. Он прикидывал в уме расстояние. Их разделяло примерно метра два. Стены зданий за дорогой излучали враждебный холод.
— Подойдите-ка сюда, — миролюбиво посоветовал оставшийся неназванным служитель закона. — Запишете для нас свой телефон. Сразу, как мы освободимся — пойдём осмотрим вашу машину. Тут-то вы и понадобитесь, с документами, техническим свидетельством и показаниями.
— Я лучше позвоню на горячую линию, — сказал Юра, сделав шаг назад. Он смотрел на свои ноги с изумлением, как на лучших друзей, что сговорились за его спиной и устроили какую-нибудь обидную подлянку.
Худой полицейский посмотрел на часы. Когда он поднял глаза, Юры уже не было. Толстяк дёргал его за рукав.
— Товарищ сержант! Он сбежал! Что делать-то? Догонять? Стой! — последнее слово было сказано громким голосом и адресовано, кажется, всему промокшему городу.
Сержант достал из внутреннего кармана куртки сигарету. Наклонился, торопясь щёлкнуть зажигалкой.
— Оставь. Этот малый слишком уж беспокойно себя ведёт. Мы его ещё увидим. Я его ещё увижу.
— Беспокойный, ага… я сразу понял, — толстяк нагнулся и через открытое окно взял с переднего сиденья журнал. Раскрыл его над головой, укрываясь от дождя. Он не торопился залезать внутрь. — Кто попало в такую рань не шляется, да и машины, скорее всего, никакой нет. И всё же — за что вы к с ним так? Вы же его до усрачки напугали… а как жмурика описывали, аж дрожь брала! Там же далеко не всё так страшно было. Просто огрели его чем-то по голове, натоптали рядом, бросили пару бутылок, да смылись. Мне даже показалось сначала, что он дышит. Какая ещё дыра в животе?