Конечно же, он видел и отмечал все перемены, которые происходили с его сестрой. Вероятно, и с отцом у него состоялся не один серьезный разговор. Едва ли он знал о Торисе – по негласному уговору Риша ни с кем не делилась, что якшается с Императором – но явно догадывался, что в дело замешаны хозяева. Брат был настроен решительно. «Я же просто не могу бросить тебя одну», – часто говорил он сестре. Больше всего, однако, в предстоящей «процедуре», как он сам выражался, его беспокоило отсутствие подходящей Мудрой матери.
«У нас должны быть симпатия и духовное родство, назовем так, что ли? – делился он с сестрой своими опасениями. – У меня есть хорошие знакомые среди Мудрых матерей, но ни с одной не установилось каких-то особых отношений. А ведь удачно выбранная Мудрая матерь – первый друг и помощник агнца!»
Риша и Нортия, слушая его разглагольствования, вздыхали – каждая о своем. Вероятно, Нортия сожалела о том, что не может предложить Шабо свою кандидатуру в качестве Мудрой матери, а, может быть, ее просто расстраивало, что он не обращает на нее ни малейшего внимания. Ришу печалило то, что она не успела расспросить Ами о Мудрой матери ее нареченного брата. Впрочем, та точно не помогла Сардису, раз уж он сгинул безвозвратно. Значит, нужен был какой-то иной подход. И, наконец, – не сразу, но все-таки – Риша додумалась, у кого можно наверняка получить точный ответ.
«Вы были рождены из Источника, – сказала она в очередной юпитер, когда сеньор Торис заглянул к ней. – Ведь это правда?»
«Да, если я ничего не путаю, – отвечал тот в обычной своей неискренне-шутливой манере. – Давненько это было, знаешь ли».
«И у вас была Мудрая матерь?» – гнула свое Риша, не поддаваясь на его игривый тон. Подросший котенок забавлялся между ними с веревочкой, которую Торис принес для него. Имени для кота Риша так и не придумала, и звала его просто «кис-кис».
«Была, – вдруг посерьезнев, торжественно отвечал ей Император. – Толстая и красивая этаспэ, – добавил он спустя время, потому что Риша ждала продолжения. – Рыбой пахла, что твой питомец», – голос его звучал с необъяснимой теплотой. Так обычно говорят о своих горячо любимых близких.
«И вы помните… какой она была? Что делала? Ну, – Риша сбилась, потому что продолжать ей было невыносимо трудно, – до того, как вас заклали?»
«Я это очень плохо помню, миннья, честно, – сознался Император. – Даже и совсем почти не помню. У людей и младенческие первые годы в памяти не откладываются, что уж о предыдущей жизни говорить?.. Я только помню, что она была большая и сильная хапо, а я очень любил ее… Как маму, наверное. Ведь у того меня, из прежней жизни, наверняка же была мама…»
Риша расстроенно молчала. У нее тоже была мама и наверняка она тоже любила ее, но сейчас Риша этого даже не помнила. Может быть, Шабо помнит? Но ведь мамы-то все равно уже нет в живых. Ни мамы, ни бабушки…
«Может быть, у вас была возлюбленная?» – с надеждой спросила она.
Торис – он носил длинные серьги как один из аксессуаров Божественного одеяния – звякнул ими, вероятно, качая головой.
«У таких, как я, только одна возлюбленная – Предвечная матерь. Других нет. Мудрые для нас – лишь ипостаси Великой богини. Мы их любим и привязаны к ним смертной любовью, но, чтобы стать ангелами, мы должны испытать небесную любовь».
Вспомнив червей, Риша зябко повела плечами.
«А вы могли бы описать ее – эту небесную любовь?» – спросила она.
Торис помолчал.
«Ее нельзя описать, – сказал он, наконец, словно извиняясь. – Слова холодные, пресные, как выдохшееся вино, а любовь горячая, живая, с богатым послевкусием, как бренди первоклассной выдержки. Я же весь, с самого рождения, был к любви той предназначен, а другого и не чаял ничего. Молодой был, пылкий. Это сейчас я сам… как выдохшееся вино… – Он сделал длинную паузу. – Я хорошо помню только, что очень жизнь любил. Маму, теток, сестренку. Но Предвечную я любил больше. И добровольно отдал ей врученный родителями дар. А Она его приняла и отвечала мне взаимностью».
«Вы вручили ей себя в жертву», – подытожила Риша.
«Добровольно», – веско добавил Торис.
Повисла тишина. Лишь безымянный котенок продолжал шуршать принесенной Императором веревочкой. Наконец, Риша покачала головой.
«Что такое?» – встрепенулся Торис.
«Не сходится, – сказала девушка задумчиво. Протянув руку, она погладила котенка по тощему голенькому тельцу. Нортия хорошо кормила его, но он отчего-то по-прежнему оставался тощим и хрупким, как и в первый день появления у Риши. Такая порода, заметил на это Торис. – Неужели за две сотни лет не нашлось ни одного агнца, который любил бы Богиню достаточно, чтобы пожертвовать жизнью ради Нее? Может быть, – она невольно понизила голос, ощущая, как бегут по спине зябкие мурашки, – это не с агнцами, это с Ней самой что-то не так?..»
«Ты могла бы попытаться узнать, что именно? – в тон ей отвечал Божественный. На сей раз он не лгал и не притворялся, а звучал – как и Риша – испуганно. Словно два маленьких ребенка в темной комнате, они наклонились друг к другу поближе. – Не хочешь ли вернуться к своим прямым юпитерным обязанностям?»
«Так вы… – Риша не верила ушам, но все же испытала нежеланный прилив благодарности к Торису. Все же он был невероятно добр к ней. – Как вы поняли, что мне нужна передышка?»
«Ну, я же видел тебя в тот раз, – он смущенно усмехнулся, – и я же не изверг все-таки».
Надеясь, что глядит ему в глаза, Риша слабо улыбнулась.
«Спасибо», – сказала она. Ей отчего-то пришла вдруг мысль, что она ошибалась. Он – отменный Император. Умеет не только использовать, но еще и заботиться о своих подданных, чтобы те лучше работали. Ну, а чего еще ожидать от непорочно рожденного ангела?
«Пожалуй, да, – сказала она, решительно тряхнув головой. – Я готова вернуться к своим прямым обязанностям».
(Ради Шабо я готова на все)
Наступила зима. Здесь, в городе на берегу океана, вблизи Дворца и дворцовых подземелий, ее заиндевелое дыхание почти не ощущалось, но сменился состав соусов и приправ в блюдах, мясной пищи прибавилось, а дров в очагах стали тратить больше, и воздух наполнился уютными, дымными запахами рыбной похлебки. Отгремели шутихами праздники урожая (в Столице их отправлял Император, и люди со всех уголков страны стекались в Вечный город, чтобы принять участие в красочном карнавале), и на исходе месяца-без-богов Рише пошел семнадцатый год. Дожить до самого семнадцатилетия ей было не суждено, но она об этом не знала, и шестнадцатый день рождения отметила очень скромно: втроем с Нортией, Шабо и безымянным котенком. Торис послал ей новое платье к празднику, а Нортия, не уставая восхищаться красотой доставшихся Рише по наследству шпилек и гребней, заплела ей волосы в высокую взрослую прическу. «Совсем как мама!» – сказал потрясенный Шабо, едва ступив на порог сестриной каморки. «Красавица!» – поддакнула Нортия, надеясь, что в ответ Ришин брат похвалит и ее тоже. Он и похвалил – из вежливости, потому что был хорошо воспитан. Он принес с собой кувшин некрепкого южного вина, а девушки приготовили постную баранину с бобами по фамильному рецепту семьи Нортии. Через полтора месяца должны были начаться Сатурналии, а уж за ними следовал и Йоль – древний доимперский праздник поминовения предков. На нем Шабо предстоял новый этап отбора.
«Такие красивые гребни! – не унимаясь, щебетала Нортия, которой принесенное Шабо вино определенно пришлось по вкусу. – И удивительно тонкая работа! Когда я была совсем маленькой и прислуживала в Сиятельных покоях, мне доводилось видеть подобные украшения в ларцах Его Величества принца Василия, он как раз коллекционирует всякие древности!»
«Бабушка говорила, что эти гребни и шпильки – мой оберег, потому что сделаны из сердцевины тысячелетнего ясеня. Они – семейная реликвия, которую передавали в нашем роду из поколения в поколение по женской линии», – отвечала Риша, которой на самом-то деле больше всего хотелось поговорить с братом о предстоящих испытаниях. Она вернулась к мытью статуй и – что было гораздо менее приятно – к разговорам с червями тоже, но те ничего толкового ей не сообщали, а сама она – повинуясь интуиции – не спрашивала. Будущее пока ничего нового ей не сулило – ни плохого, ни хорошего, и Риша наслаждалась передышкой. Но все же вскоре, понимала она, передышка закончится.
«Это означает, что ваш род очень древний, правда же, отрок Шабо?» – и Нортия, как ей самой казалось, обольстительно, захихикала.
«Может, и так, любезная дева, – отвечал ей Ришин брат с прохладцей. Взболтав кувшин, он набулькал девушкам новую порцию вина в маленькие чарочки. Они чокнулись, и он продолжал: – Если верить семейным преданиям, наш с Маришкой род древнее самой Империи, но правда в том, что и мы, и все наши предки – пусть придворные и почетные, но все же – плебеи, со всеми вытекающими отсюда последствиями».
Они выпили, и Нортия приумолкла, вероятно, слова Шабо задели ее за живое, ведь, в отличие от Ришы и ее брата, она принадлежала к сословию свободных людей. И поначалу ее весьма смущала необходимость служить слепой из плебейского племени, пусть даже и живущего века при дворце в качестве местных священных рабов. Лишь появление Шабо и влюбленность в него, а также рескрипт Императорской хозяйственной службы примирили ее с этой необходимостью.
Над громадой дворцового комплекса склонялась длинная ночь сезона «выпадения инея». Благодаря влиянию Завесы, климат за два века значительно смягчился и даже «холодная роса» в это время бывала в столице не каждый год. Но все же с уходом солнца воздух посвежел. Оставив приунывшую Нортию хлопотать над растопкой маленькой печурки, брат и сестра, накинув теплые уличные халаты, вышли из домика и уселись на трехступенчатом крыльце. Котенок, привыкший к Рише и верный, как собака, последовал за ними. Шабо он полюбил почти так же крепко, как и свою хозяйку.
Ветер шуршал в вечнозеленых кустах камелии, да вороны, готовясь ко сну, каркали с верхушек растущих вдоль внешней дворцовой стены деревьев. Пряча зябнущие руки в широкие рукава ватного халата, Риша подумала о том, что, несмотря на свое плебейское происхождение, она никогда в жизни не бывала за пределами дворцовой стены. Котенок, который наверняка зяб в своей тоненькой шкурке, вспрыгнул к ней на колени, и она распахнула для него полу халата, приглашая в тепло. Котенок забрался туда, и, покрутившись чуток, свернулся клубком на подоле ее нарядного платья.
«Тучи набежали, – сказал Шабо. – Звезд совсем не видно».
«Ночью дождь пойдет, наверное», – предположила Риша. Брат подсел к ней поближе и она, по детской привычке, склонила голову к нему на плечо.
«Я надеялась, ты придешь не один», – сказала она негромко.
Шабо вздохнул, кутаясь, как и Риша, в халат поплотнее.
«Отец обещал похлопотать, – сказал он глухо, сквозь ватную набивку: была у него с детства привычка зарываться носом в воротник теплой одежды. Риша аккуратно, боясь растрепать прическу, подняла голову с плеча брата, заглядывая ему в лицо. Его лица она, разумеется, не видела, но он-то был не слепой. И оттого этого трюк всегда срабатывал. Сейчас произошло то же самое. Шабо, мягко отворачивая голову сестры от себя, неохотно добавил: – Он хочет, чтоб были наследники, а еще – похоже на то, что Мудрая матерь тоже должна быть в известной степени заинтересована в агнце. И чем сильнее, тем лучше».
«Он не верит, что выйдет что-то путное», – понурив голову, подытожила Риша.
Шабо крепко обнял ее за плечи.
«Послушай, Мариша, – проникновенно сказал он, – получится или нет, но те, кто останутся, должны будут продолжать жить дальше. Ведь это тоже предназначение. Я хочу верить, что уж у меня-то все точно получится, но я не стал бы рассчитывать… только на эту единственную вероятность… – Он сжал пальцы на ее плече, удерживая порыв отстраниться. – Нет, дай мне закончить! Я принял к сведению ту информацию, которую ты получила из своих источников, и да, по всему выходит, что я идеально подхожу на роль агнца, что я был рожден для этой роли. Но твой источник… согласно его словам, получается, что раньше просто происхождения, любви и веры было достаточно, чтобы возродиться.
Но сейчас… похоже, что условия изменились и прежняя схема уже не работает. И только методом проб и ошибок мы можем узнать, какова же новая схема. Я вполне могу оказаться удачлив и нащупать верный механизм. Но абсолютно точно так же могу потерпеть крах, – он снова удержал готовую вмешаться сестру. – И тогда все, что от нашего рода останется, – это ты и отец. Он страшно упрямый старик, не без того, но он уже стар, Мариша, и он… отнюдь уже не так непреклонен, как раньше. И он хотел бы дождаться внуков, неважно, от кого, от меня или от тебя. Ты сегодня… так поразительно похожа на маму, если бы он увидел тебя, он бы… я думаю, он позабыл бы о своей обиде… Поговори с ним, Риша, попробуй… да, я знаю, не ты начала эту распрю, но попробуй ты первая помириться с ним. А я… попробую полюбить ту девушку, которую он для меня отыщет. И мы… в любом случае, я буду рад знать, что наша семья больше не в ссоре…» – Шабо еще что-то говорил, отчаянно, будто убеждал себя, а не сестру, но Риша больше не слушала: ей внезапно открылось будущее – разговор с отцом, на который она все же решится пойти, хотя и дастся ей это решение непросто.
«Лучше бы это тебя, проклятую, на верную смерть послали», – угрюмо скажет ей отец.
Вероятно, произойдет это в более отдаленном будущем, чем неделя вперед, потому что и той Рише, и ее непримиримому отцу будет доподлинно известно, что Шабо успешно прошел Испытания в день Зимнего Солнцестояния.
«Ну почему, папа? – не выдержав, со слезами в голосе спросит она. – За что ты меня так ненавидишь?»
Отец ответит сквозь зубы, но, как ни странно, развернуто.
«Поля (так он ласково называл свою жену, Ришину маму) уже носила тебя в чреве, когда ей эта сука Оникс предсказала, что ты убьешь ее родами. «Душа вместе с кровью истечет, если немедля от плода не избавишься, – так она сказала. – А дочка слепой родится, ни к чему негодной, и весь род погубит, коли выживет». До утра мы с Полей горевали. Она решилась уж было под нож лечь, да задремала к рассвету. А только проснулась, говорит мне: «Оставлю доченьку». Я как давай на нее кричать, совсем, что ли, дура, с дуба рухнула? А она мне спокойно так: «Предвечная мне не велела малую жизнь губить. И дочку показала – деву-лебедь, с волосами звездного цвета и с глазами невиданной небесной синевы, из пены морской выходящую. Не смогу я, Гага, такую-то красоту погубить, рука у меня не поднимется». Уж я и орал на нее, и ногами топал, и в слезах молил – ни в какую. У беременных-то все мозги набекрень. Вот и Полюшка моя, голова бедовая, поверила в сонную дребедень, и принесла тебе, бесполезной, свою драгоценную жизнь в жертву. Страшно любила тебя, обманщицу, чужой личиной заморочившую собственную мать, хоть никогда и в глаза-то тебя не видывала. Какая дева-лебедь, какие глаза да волосы? – кошка подзаборная, драная, облезлая! Еще наглости хватило Полино приданое себе присвоить! – он схватился за гребень, украшавший Ришину прическу, и вырвал его оттуда вместе с прядью волос. – Прочь пошла, подколодная! Подыхать будешь в подворотне, и то ни слова жалости от меня не услышишь!» – он вытолкает растерянную, растрепанную, рыдающую дочь прочь из дома, и захлопнет дверь перед ее носом. Позже соседи отведут безутешную девушку в местный околоток, откуда ее и заберет Шабо. Так плачевно закончится единственная попытка Риши примириться с собственным отцом.
До самой скорой смерти дочери они больше ни разу не встретятся, а несколько месяцев спустя он сам себя заморит голодом, оставив непонятно кому адресованную предсмертную записку с просьбой о прощении. С его уходом угаснет древний и славный род Ирбисов. Ну, а черви наверняка восхитятся такому повороту событий.
«Я поняла, милый, – справившись с потрясением от обрушившегося на нее будущего, она положила руку на локоть брата. Шабо тут же замолк. Она продолжала, концентрируясь лишь на одном – чтоб не подвел голос. – Конечно же, я поговорю с папой, не волнуйся. А ты постарайся понравиться той девушке, которую он для тебя найдет, ладно? – она неловко подмигнула, заставив брата фыркнуть. – И мы все вместе подумаем, как нам вывернуться из этой передряги».
Шабо обнял ее, истово прижал к груди. Стиснутый между ними котенок задушено мявкнул. Зарывшись лицом в ватную теплоту халата, дыша теплом и запахом брата и не боясь уже больше испортить прическу, Риша закрыла глаза. Пошевелилась, давая котенку пространство для маневра, но убегать тот передумал.
«Я жива, – подумала она, ощущая, как кружится голова от переполняющих ее чувств. – Я все еще жива».