Но как же жестоко Леран просчитался!
Двадцать кринтийцев вели себя тихо и скромно, словно два десятка монахов, следующих в Унсалу во исполнение обета приложиться к мощам святых праведников в главном соборе. Не пили вина. Вообще. Ну, вот ни капельки. Как такое возможно, Леран не представлял. Двадцать здоровенных мужиков! Нет, девятнадцать, поскольку двадцатой была девица — высокая, стройная, излучающая опасность. Но и она тоже не пила вина. И пива. И крепких дистиллятов, которые изготавливают алхимики, чтобы потом продавать за большие деньги. Даже не нюхали горячительных напитков. Ели, правда, много и в охотку, но от разносолов, предложенных в «Морском коне» отказались в первый же день. Только попробовали сыр и копчёные колбаски. Ну, да… Сыр был с цвелью, а колбаски с лёгким душком, но ни один из прежних постояльцев Лерана этого не заметил бы. А тут, гляди какие, унюхали. Командир наёмников (страшнее болотного демона, аж жуть берёт…) приказал доставлять еду из соседнего заведения «Луна и грош», куда и перебрался бы по его словам, но не нашёл свободных мест в комнатах для постояльцев.
Ежевечерне кринтийцы раздвигали столы к стенам, бородач с испитым лицом и седой клочковатой бородой доставал волынку и начинал играть заунывные дикарские мелодии, а остальные пели и плясали. Пели громко и непонятно — Леран не понимал говора южан. Танцевали с грохотом и топотом, но ни один не проломил половицу и не споткнулся, чтобы расшибить лбом табурет.
Ни одной битой тарелки за десять дней! Ни одного сломанного стола или лавки! Ни одной порванной простыни! Ни единой жалобы от служанок!
Если сказать коротко и по-простонародному, то мечты Лерана заработать на постояльцах накрылись медным тазом.
Он попытался поговорить с командиром кринтийцев, Кухалом Дорн-Куахом, чтобы тот подыскал другое место для жительства, но натолкнулся на насмешливый, но решительный отказ. С той поры хозяину «Морского коня» ничего не оставалось, как смириться. Обращаться к «прикормленному» десятнику стражу он не рискнул. Властями можно угрожать человеку, если он пьянствует и буянит, но как, во имя святого Кельвеция, угрожать трезвеннику, чья вина лишь в том, что мало пьёт и есть? Даже наказание за громкую волынку в Аркайле не предусмотрено. Ну, просто местные маги-музыканты и менестрели не пользовались волынками, потому ни одному из герцогов не могло прийти в голову запрещать бесноватое дудение.
Леран тосковал, от нечего делать покрикивал на прислугу, торчал целыми днями за стойкой, в тщетной надежде подловить кринтийцев хоть на чём-нибудь, перетирал кружки и тарелки, считал мух, а по вечерам сходил с ума, слушая заунывную волынку, терзаемую Дигланом Дорн-Давом, как звали седобородого музыканта с пропитым лицом. Иногда кому-то из южан взбредало в голову поупражняться с мечом на заднем дворе, и тогда хозяин гостиницы молил Вседержителя, чтобы наёмник отрубил себе ногу, а лучше — голову. Но молитвы пропадали впустую. Никто из постояльцев даже палец не порезал за всё время пребывания в Аркайле.
Вот и этот вечер обещал быть скучным и однообразным.
К середине пятой стражи кринтийцы основательно закусили принесенными из «Луны и гроша» хлебом, сыром, жареной корюшкой и ветчиной, запили холодным отваром ягод (Леран недоумевал — как можно брать в рот эту гадость?), раздвинули столы к стенам и уселись, ожидая прихода предводителя, в очередной раз отправившегося во дворец. Кроме него отсутствовала Морин — та самая девица, с которой Леран даже взглядом опасался встречаться, как выяснилось, племянница Кухала.
Коротая время, кринтийцы развлекались кто как мог. Четверо с глубокомысленно тасовали колоду и сдавали друг другу карты — большие, ярко и грубо раскрашенные. Но игра оставалась за гранью понимания обыкновенного аркайлца, к коим причислял себя Леран. Что-то слишком сложное, отягощённое неимоверным количеством правил. Один сдавал, а трое принимали карты, долго рассматривали их, потом начинали торг за «прикуп». Очень часто после этого просто показывали друг другу раскрытые веером куски плотной бумаги и колода переходила к следующему игроку, посолонь. Но иногда и разыгрывали — делали выход, «били» карту другой, шевеля губами, подсчитывали «взятки». В общем, непонятная и варварская забава, в отличие от простых и понятных правил, принятых в трущобах припортовых кварталов — набирай число «очков» по сданным картам как можно ближе к двадцати одному, но не больше. Эту игру Леран уважал, хотя ему не слишком везло. Но кринтийцы предпочитали свою заумную и совершенно непонятную. Не все, кстати. Но двое братьев — Лир и Энгус Дорн-Кью, вечно пререкавшихся между собой по пустякам, молчаливый крепыш со шрамом на левой брови, который делал её похожей на летящую в отдалении чайку, Киган Дорн-Дрэган и Ноад Дорн-Брэн с седыми висками и рисунком нахохлившегося ворона на щеке играли самозабвенно.
Другие развлекались как могли. Конвей Дорн-Филху и Бирн Дорн-Брак кидали мелкие монетки, а потом смотрели, какие из них упали вверх гербом, а какие профилем герцога Лазаля. Махон Дорн-Ланн шлифовал меч, натирая клинок до зеркального блеска. Юный Ронан Дорн-Брак чистил ствол «трампа» маленьким банником, напоминавшим те, которыми пользуются артиллеристы. Несмотря на молодость, он отличался великанским ростом, превосходя даже Кухала, а потому в бою был стрелком — бежал в атаку с привязанным к спине стволом орудия. Тяжелее аркебузы, но легче пушки. Что-то вроде фальконета, который устанавливают на фальшборте кораблей. Ронан гордился оказанной ему честью и холил «трамп» со всем возможным тщанием. Ещё двое скучали, хватая мух на лету и пряча их в кулак. Насладившись жужжанием напуганной твари, кринтийцы отпускали её и начинали охоту за следующей. По всей видимости, они состязались — кто больше мух поймает. А Падд Дорн-Колех — худощавый, горбоносый, с маленькой бородкой, которая у южан встречалась довольно редко, и татуировкой петуха на щеке — читал книгу. Книгу! Леран, выучивший с большим трудом и в зрелом уже возрасте как пишется его имя, чтобы иметь возможность пустить пыль в глаза и расписаться на векселе, вначале думал, что кринтиец притворяется, пытаясь казаться умнее, чем есть на самом деле. А потом он внезапно понял, что там, на далёком Кринте вояка, читающий книги — явление вполне обыденное.
Ближе к концу пятой стражи в зал неторопливо спустился Диглан Дорн-Дав, бережно уложил волынку на лавку, пододвину стул, уселся, откинувшись на высокую спинку. Музыкант прикрыл глаза обрамлённые сливово-синими веками и потянулся к магии. Леран не видел, да и не мог видеть тончайшие струи Силы, которые кринтиец с испитым лицом собирал из мирового Эфира, а потом направил в инструмент, но прямо на глазах мех волынки раздулся, трубки, торчащие в разные стороны, зашевелились, как ноги огромного паука, издыхающего от неведомой хвори. Звук донёсся чуть позже. Весёлая плясовая. Наёмники зашевелились, приободрились. Ронан отложил «трамп», явно раздумывая — а не пора ли выходить нас середину и начинать танец, который назывался чудным словом — буэльринк.
А Леран вздохнул и начал незаметно, бочком пробираться к чёрному выходу. Нехорошо, конечно, оставлять гостей без хозяйского пригляда, но душа его уже не выдерживала. Ещё чуть-чуть и он кинется с кулаками на кринтийского менестреля. Нужно улизнуть незаметно а потом прислать вместо себя одну из служанок.
Но не успел хозяин гостиницы выбраться из-за стойки, как распахнулась входная дверь и через порог шагнул Кухал Дорн-Куах. Выглядел предводитель отряда усталым, но довольным. Он остановился, скрестив руки на груди, и окинул суровым взглядом своё воинство.
— Ну, что, — начал говорить голосом, напоминающим рык медведя, — заскучали, затосковали по серьёзному делу?..
Все кринтийцы разом оторвались от дел, а Дорн-Дав на половине такта оборвал страдания волынки.
— Засиделись? — Продолжал Кухал, но в это мгновение дверь вновь хлопнула и позади него появилась Морин. Предводитель повернулся к племяннице. — Ну, что узнала?
Девушка покачала головой. Одевалась она по аркайлской моде — длинная юбка из тёмно-синего сукна, лиф расшит голубыми цветами, волосы заплетены в длинную косу и скручены «улиткой» на затылке. Если бы не рост и не чёрные волосы, ей легко можно было бы принять за местную уроженку. Мало кто знал, что в левом рукаве Морин скрывала тонкий стилет с клинком в пядь длиной и рукоятью без крестовины. Леран от всей души надеялся, что ей не пришлось ещё пускать его в ход.
— Ничего нового? — нахмурился Дорн-Куах.
— Нового ничего… — Морин показала глазами на хозяина гостиницы. — Есть подтверждение старого.
— Оставь нас, любезный, — тут же прорычал Кухал.
Леран пожал плечами и махнул рукой. Вернее, зажатым в кулаке полотенцем. Ведь и без того собирался уходить — что толку теперь спорить и сопротивляться?
Когда его блестящая лысина, окружённая венчиком ещё не тронутых сединой, но тонких по-стариковски волос, скрылась за низкой дверью чёрного выхода, Кухал придвинул себе стул, оседлал его, будто коня, опираясь локтями на спинку.
— Пожевать чего-то найдёте?
Ронан протянул ему краюху белого хлеба с хрустящей корочкой и кусок мягкого сыра. Падд Дорн-Колех, отметивший страницу, на которой прервался, закладкой, сунул во вторую руку кувшин с холодным отваром ягод шиповника. Глава Клана Кукушки промочил горло, откусил кусок сыра, прожевал, запил, откашлялся.
— Братья, сегодня я заключил договор на хорошенькую сумму.
— И насколько хорошенькую? — осторожно поинтересовался Дорн-Дав.
— Вот задаток, — Кухал вытащил из пазухи увесистый мешочек, звякнувший, соприкоснувшись со столешницей. — Триста «лошадок».
— Задаток… — повторил за ним Диглан. — А всего сколько выйдет на нос?
— Вдесятеро больше, если выполним задание.
— Ого! — воскликнул Ронан. И покраснел пол осуждающими взглядами старших товарищей.
— Что нужно делать? Срок. Условия, — рассудительно произнёс Нуад Дорн-Брэн.
Остальные побросали насущные дела и развлечения, приблизились и обступили предводителя кольцом. Морин стояла вместе со всеми, но вид имела отрешённый, словно предполагаемый солидный заработок её вовсе не интересовал.
— Лир, присматривай за чёрным входом, а ты, Энгус, за парадным. — Распорядился Кухал. — Хочу знать, что нас не подслушивают.
— Да все тут свои, Черноглазый, — лениво протянул Падд Дорн-Колех. — Не томи.
— Я сегодня наконец-то добился приёма у прана Родда альт Ставоса, главы Дома Серебряного Барса. А то к Маризе не пробиться, будто она мать семейства из десятка сорванцов и должна всех обшивать, обстирывать и готовить каждый день похлёбку на эту ораву. — Кое-кто рассмеялся, но большинство кринтийцев просто покивали. Шутки шутить нужно потом, а дело — прежде всего, так полагали воины с южного полуострова. — Герцог-консорт тоже весь в делах и заботах, ни мгновения свободного. Поэтому я крутился-крутился у дворца, а потом подумал и пошёл в особняк «серебряных барсов». Пран Родд принял меня быстро и мы поговорили, как и подобает двум воинам — напрямую и без лишних увёрток. Армия Аркайла сейчас собирается на границе доменов Сапфирного Солнца и Бирюзовой Черепахи. Мариза побаивается, что может столкнуться с войском великого герцога Валлио, потому как большинство её советников считает, что за бунтом Клариссы стоит Кевинал — поддержка оружием, продовольствием, солдатами. Но если окажется, что кевинальцев там мало, то война начнётся.
— Что-то много слов, Кулах, — вновь вмешался Дорн-Колех — Нас берут в армию Маризы или нет?
— Падди, я тебя стукну, — лениво пообещал предводитель. — Я говорю, а вы все слушаете. А то один мой друг, Ланс альт Грегор всё время жалуется, что ему рта открыть не дают. И друзья, и враги болтают без умолку.
— Это он, я думаю, с тобой часто видится, — ухмыльнулся Падд, но на всякий случай отодвинулся от Кулаха. Подкалывать командира здесь позволялось до определённых пределов.
— Так вот. Отдельно для Падди поясняю — в армию Аркайла нас не берут. Тише! — предвидя недовольные выкрики, рявкнул Кухал. — У нас особое задание. Вот бумага, с собственноручной подписью герцога-консорта. Кто у нас самый грамотный? Ты, что ли, Падди?
— Читай сам, я тебе верю.
— Ну, как знаешь. Только чтобы не умничал потом.
— Обижаешь, Черноглазый. Я меру шуткам знаю.
— Ладно. Тогда я читаю. Готовы?
— Да готовы, готовы… — проворчал Дорн-Дав, утирая пот со лба.
— Предписываю всем капитанам и лейтенантам Аркайла, всем комендантам фортов — начал предводитель кринтийцев, время от времени поднимая взгляд, чтобы полюбоваться на лица своих спутников. — Всем главам Домов и консулам магистратов оказывать всяческое содействие предъявителю сего письма. Всё, что они делают, они делают по нашему распоряжению и для блага державы. Герцог-консорт Эйлия альт Ставос из Дома Серебряного Барса.
— И что? — Приподнял бровь Киган Дорн-Дрэган, будто чайка взлетела с прибрежного камня. — Что нам с этого?
— Нам «лошадки» за путешествия платят? — усмехнулся Махон Дорн-Ланн.
— Нет, конечно. — Кухал бережно сложил бумагу, упрятал в поясной кошель. — Нам предстоит вместе с армией Аркайла выйти на границу мятежной провинции, а после пробраться в Вожерон и уничтожить баронессу Клариссу, её сына, незаконно объявленного герцогом и её отца, прана Клеана альт Баррас из Дома Бирюзовой Черепахи.
— Ничего себе! — присвистнул Ронан. — За кого нас принимают?
— Что за шуточки, Кулах? — возмутился Падд.
— Мы что, наёмные убийцы? — покачал головой Диглан.
— Ладно, ещё убить старого Клеана, но ребёнок и женщина? — Казалось, что Морин сейчас стошнит.
Глава Клана Дорн-Куах молчал, только желваки перекатывались на щеках.
— Может, нам лучше сесть на корабль и вернуться в Кранал? — Осторожно поинтересовался Киган.
— Кто хочет уплыть, может сделать это хоть сегодня вечером. — Тяжело роняя слова, проговорил Кухал. — Я каждого предупреждал ещё в Кранале, что еду сюда не за золотом и не за воинской честью, хотя, при случае, не откажусь ни от того, ни от другого.
— Говорил, но ты хоть объясни, чего нам ждать? — пробормотал Падд.
— Мы — твои друзья, готовы идти за тобой хоть в драконью пасть, — вмешался Диглан, самый старший и самый рассудительный, когда не пил. — Но объясни нам, во имя святого Эодха, что ты задумал! Хватит темнить, Черноглазый, с друзьями так не поступают.
Остальные одобрительно загудели, закивали. Даже самые молодые — Ронан, Лир и Энгус.
Кухал тряхнул головой, смахнул упавшую на глаза иссиня-чёрную прядь.
— Ладно, друзья. Может, я зря скрывал от вас. Но вы же меня знаете — сглаза боюсь.
— Такой большой, а сглаза боится, — улыбнулся Падд Дорн-Колех.
— Давайте присядем, я всё расскажу. Вернее, мы с Морин вам расскажем.
Повторять два раза не пришлось. Кринтийцы сдвинули два стола, мигом подтащили стулья и уселись, выжидательно глядя на командира. Диглан шёпотом посетовал, что кроме ягодного отвара промочить гордо нечем, а случай очень даже подходящий.
— Все вы помните, что в Аркайле у меня был друг по имени Ланс альт Грегор, верно?
— Помним, конечно. Знаменитый менестрель, — кивнул Киган. — А почему был? Он умер?
— Типун тебе на язык! — возмутился волынщик. — В начале лета заезжал к нам в Кранал. Играл на моей волынке, да как играл! А Морин как раз тогда Конвея переплясала…
— Много болтаешь, старый! — сверкнула глазами девушка.
— Ты как разговариваешь?! Я тебе в отцы гожусь!
— Нет, правда, Диглан, — вмешался Кухал. — Давай болтовню оставим на потом.
— Как скажешь, — согласился Дорн-Дав, но обиженно надул губы.
— Я не буду вам рассказывать обо всех несчастьях и заботах Ланса, — продолжил Кухал. — Это не мои тайны. Только коротко и то, что известно всему миру.
— Верно, — согласился Падд.
— Ланса едва не казнили на родине по обвинению в убийстве герцога. Но ему удалось бежать с помощью браккарцев…
— Сомнительная удача, — покачал головой Киган Дорн-Дрэган.
— Когда тонешь в трясине и за хвост болотного демона схватишься, — ответил ему Диглан. — Что дальше, Кухал?
— Что дальше? Он побывал у нас в Кранале, как ты заметил, и уплыл с браккарцами на острова. Но, зная Ланса много лет, я уверен, что в Бракке он не задержится. Это дело времени, а уж вернётся он на северный материк, как пить дать. А если ещё узнает, что в Аркайле война…
— Мы здесь, чтобы помочь ему, если что? — спросил Ронан.
— Можно и так сказать, хотя перебивать старших нехорошо. Злоключения Ланса начались после того, как он влюбился в девицу из Дома Жёлтой Луны. Этого он никогда не скрывал, а потому я имею право вам сказать. Когда он был в Кранале, веселился с нами в харчевне «Секира Святого Эодха»… Диглан как раз об этом вспоминал.