Все пять дней, предшествовавшие возвращению его величества, Ланс не знал куда деваться от забот Дар-Виллы и лекаря Тер-Реуса. С утра до вечера его пичкали горькими настоями, отварами коры и толчёными травами. Бровастый мучитель ежедневно менял повязки, проверял швы, смазывал их какой-то отвратительно смердящей гадостью, похожей больше на дёготь, чем на лекарственное средство. Проверял, чтобы, не приведи Вседержитель, раны не воспалились и не загнили. Его всякий раз сопровождала Дар-Вилла, превращая жизнь Ланса в мучение своими бесконечными нравоучениями и упрёками. Первые два дня он молчал, полагая, что и без того обязан шпионке за кинжал, которым убил Ак-Нарта, а потом начал огрызаться. Ну, почему его можно постоянно тыкать какими-то промахами — хоть мелкими, хоть крупными? Его промахи — это только его промахи. Он никого никогда не просил спасать себя, вытаскивать из стычек или из тюрем. Один раз попросил кинжал, чтобы было что держать в левой руке во время дуэли и по счастливой случайности убил противника именно им, поскольку клинок шпаги оказался из дрянной непрочной стали. И это даёт шпионке право пилить его? \
К сожалению, ничего к чему хорошему его попытки сопротивления не привели. Впрочем, так обычно и бывает, когда мужчина пытается спорить с женщиной. На одно его слово находится в ответ три, на ровном месте возникают обвинения, о которых раньше и речи не шло, в конце концов начинаешь чувствовать себя виноватым во всех грехах, установленным Священным Писанием и ещё в паре-тройке, которые Вседержитель по недосмотру пропустил. К концу третьего дня альт Грегор узнал, что он не только неосмотрителен и неблагодарен, но ещё и мелочен, склонен сваливать собственные ошибки на других и неспособен к подлинно мужскому поступку. После этого менестрель оставил попытки сопротивления, терпеливо принимая как снадобья, которые подсовывал ему Тер-Реус, так и бесконечные словоизлияния Дар-Вилла. Должно быть святые и великомученики с таким же смирением принимали оскорбления от язычников и гонения от сильных мира сего.
Снарр тоже принял посильное участие в издевательствах над менестрелем, служа ему с таким рвением, что иной раз становилось непонятно — обычный ли человек Ланс альт Грегор, только слегка раненый на дуэли, или немощный калека, неспособный поднести ложку с кашей-размазнёй ко рту? Он не давал ему и шагу ступить, даже к ночному горшку пытался водить под локоток, пока Ланс не зарычал на него, как разбуженный посреди зимы медведь. Мальчишка поумерил пыл, но продолжал обхаживать раненого. Просто теперь старался делать это не в открытую, а исподтишка.
Неизвестно, что возымело большее воздействие — целебные травы или вскипавшая в глубине сердца, но подавляемая злость, но если в первый день после дуэли альт Грегор с трудом вставал, ощущая головокружение от кровопотери, то к вечеру пятого дня, когда Тер-Реус, в очередной раз осмотрев и намазав вонючей гадостью раны, решился снять швы, уже попробовал размяться, повторяя фехтовальные приёмы без оружия. Шпагу, взамен сломанной, ему никто не предложил.
А потом приехали король и главный учёный Браккары вместе с начальником тайного сыска и бледная, отводящая взгляд в сторону Дар-Вилла передала менестрелю не терпящее отлагательств приглашение прана Нор-Лисса.
Сказать, что старик был взбешён, это ничего не сказать. Он не предложил Лансу присесть, хотя понимал, что после поединка тот ещё не восстановил силы в полной мере. Хотя, признаться честно, порезы на рёбрах и предплечье уже почти не беспокоили Ланса, проколотое плечо отзывалось острой болью на попытку резко двинуть рукой. Сам Нор-Лисс сидел в низком кресле, босой, с закатанными штанинами, опустив ступни в таз с маслянисто побелскивающей тёмно-бурой вязкой жидкостью. Время от времени он зачёрпывал полные горсти и облеплял субстанцией, похожей на содержимое выгребной ямы, колени. Коричневая гадость медленно сползала по тощим волосатым лодыжкам, на которых из-под бледной кожи проступали выпуклые серо-голубые жгуты вен.
— Вы нарушили мой запрет, пран Ланс, — голосом, шелестящим, как палая листва на осеннем ветру, произнёс он. Не кричал, не топал ногами, не сжимал кулаки, но от этого его шуршащие слова казались лишь весомее, падая, словно пушечные ядра на вражеский бастион. — Вы должны были изо всех сил избегать дуэлей. Я понимаю, что пьянице и дураку Ак-Нарту закон не писан и Браккарские проливы по колено, но вы-то, пран Ланс! Если бы он вас заколол, чтобы мы сказали его величеству?
— Но победил я, пран Нор-Лисс, — попытался вклиниться в старческий монолог альт Грегор.
— Молчите и слушайте! Да, победили, но чудом. И какой ценой? Вы могли умереть, сжимая Ак-Нарта в объятиях, от сердечного приступа. Я, значит, вас всячески оберегаю, даже не прошу показать в полную силу ваши умения, поскольку знаю — излишнее перенапряжение сил может привести к трагическим последствиям, а вы вот как относитесь к собственной жизни?! Вы размениваете её ни за грош на пустые представления о чести. Не смейте перебивать! Без дуэлей никак не можете обойтись? Ну, проткнули бы тихонько кого-нибудь из младших сынов сухопутных капитанов и успокоились на этом. Нет же! Вам нужно было сцепиться с главой одного из Высоких Домов Браккары. И убить его! Ваше счастье, что поединок проходил при небывалом скопленье народа — свидетелями того, что вы дрались честно, могут выступить самое малое полсотни пранов, не считая мещан и черни. Поэтому любые претензии Дома я отметаю. Но… Нельзя сбрасывать со счетов, что у Ак-Нарта были приятели, были многоюродные племянники из младших ветвей, которые искренне им восхищались и тому подобное… В конце концов, в Бракке немало его учеников — Ак-Нарт охотно учил молодёжь фехтованию и был, кстати, мастером клинка. Одним из лучших в державе. Как вам, вообще, удалось его одолеть? Он что, был пьян до невменяемости?
— Он отлично стоял на ногах, — стараясь сохранять ледяное спокойствие, ответил Ланс. — И шпагу держал крепко.
— Я ж и говорю — поразительно… Не знаю, как вас теперь уберечь от учеников прана Ак-Нарта, желающих поквитаться за учителя. Большинство, конечно, побоятся, услышав королевский указ. Но ведь это чушь собачья — издавать указ о запрете дуэлей с одним-единственным человеком!
— А вы запретите дуэли совсем…
— Вы думаете, это смешно? Я хотел уже несколько раз, но понимаю, что тогда войду в историю Браккары, как самодур и деспот. Запретить дуэли — это вам не шутка. Шутка и довольно весёлая в вашем понимании, задать мне задачку, от которой лопается голова и ноют зубы… Как мне уберечь вас? Мешками с шерстью обложить или нарядить в старинный доспех из кованной стали? А может заточить в высокую башню? Что вы улыбаетесь?
— А что мне остаётся делать? — Развёл руками Ланс. — Я в вашей власти. Единственный способ, которым я могу покинуть Браккару, это броситься вниз головой на прибрежные скалы. Вот и решайте вопрос по вашему усмотрению. А я буду ждать. Что ещё может делать игрушка? Ваша и короля…
— Короля? — Нахмурился Нор-Лисс. — Время ваших игр с его величеством миновало, если вам интересно это знать. Знаете ли вы, что принцесса Ирелла минувшей ночью перерезала себе вены?
— Насколько я понял, она это частенько делает, — пожал плечами менестрель. — Главная её цель не покончить жизнь самоубийством, а привлечь к себе внимание.
— Увы, на это раз вы ошиблись. Её светлость умерла.
— Как?
— Истекла кровью. Помните зал, где садок с миногами?
— Ещё бы мне его не помнить!
— Легла на парапет и полоснула кинжалом по запястью. Кровь текла в воду… Её нашли уже холодной.
— Да примет Вседержитель её душу, — вздохнул менестрель. — Его величество будет безутешен, я полагаю…
— Его величеству не привыкать хоронить детей. И мстить за них.
— Церковь осуждает мщение.
— Не в Браккаре.
— Ну, пусть так, а я здесь при чём? Разве я виновен в смерти её высочества?
— Это с какой стороны поглядеть. Её высочество Ак-Ирелла из Дома Белой Акулы оставила записку. «Сообщите менестрелю Лансу альт Грегору, что от большой любви умереть можно».
Маг-музыкант скрипнул зубами. Зачем он только распинался, обнажал душу, подбирал слова, которые могли показаться убедительными? Всё впустую. Ирелла вела свою игру. От начала до конца. И он был в этой игре мелкой картой, «шестёркой».
— Лучше бы она написала, как подставила меня Ак-Нарту, отвлекая разговором…
— Пран Ланс! Не пытайтесь упасть в моих глазах ещё ниже. Мы говорим об особе королевской крови, которая ушла из жизни. Ваши упрёки и жалобы неуместны.
— Если я столь мало ценен в ваших глазах, прогоните меня, — Ланс начал закипать не столько от оскорблений, сколько от равнодушного и холодного тона, коим они высказывались. — Что может быть проще?
— Предоставьте мне самому решать, кого прогонять, а кого — нет. Не пытайтесь перехитрить меня. В этих играх вы — малёк, едва вылупившийся из икринки. Просто слушайте и запоминайте. Ваша относительная свобода закончилась. Для вашего же блага. И не перебивайте, я сказал! С сегодняшнего дня вам запрещено покидать вашу комнату. Об уроках музыки для его величества тоже придётся забыть. Вряд и король будет ближайшее время думать о цимбалах и дудочках. И не смейте возражать. Радуйтесь, что я пока что оставлю эту записку у себя. Не уверен, что его величество не прикажет скормить вас акулам, прочитав её. Думаю, в течение седмицы или двух вы покажете мне, каким образом вам удалось захватить управление караккой.
— А если я откажусь? — не сдержался Ланс, понимая, что совершает глупость. В Тер-Веризе это называли — дёргать леопарда за усы. Но он ничего не мог с собой сделать. Не зря же девизом Дома Багряной Розы было одно лишь слово: «Никогда». Вот последний пран в роду никогда и не шёл по течению. Даже если это грозило смертью.
— Откажетесь? Вы обещали помогать мне. Не помните? Хотите, чтобы все двенадцать держав узнали, что для прана Ланса альт Грегора из Дома Багряной Розы честное слово — пустой звук? По лицу вижу, что не хотите. Итак, вы поможете мне?
— Да, — скрипнул зубами менестрель. Пенять не на кого. Сам согласился, поддавшись слабости.
— Потом я отпущу вас. Не спешите улыбаться. При одном условии.
— Позволено ли мне спросить, при каком?
— Позволено. Иначе как вы его выполните? Вы вернётесь в Аркайл. Мне плевать, что вам для этого придётся с собой сделать, чтобы вас не узнали — обрезать волосы, сбрить бороду, отпустить бороду до пояса, прикрыть глаз повязкой, отрезать второе ухо или надеть кранальскую юбку…
— Вы издеваетесь?
— Да. Имею право. Вы испортили мне столько крови, что я имею право отплатить вам той же монетой. Итак, вы вернётесь в Аркайл. Мне достоверно известно, что в подземелье вы сидели вместе с неким алхимиком по имени Прозеро.
— Прозеро? Безумный алхимик? Помню. Смешной горбун с соломой в волосах.
— Разыщете его и привезёте в Браккару.
— Каким образом? А если он не захочет?
— Вы его уговорите. Как? Это не моё дело. Как только Прозеро ступит на причал Бракки, я освобожу вас от всех обещаний и обязательств.
— А если я откажусь тащить сюда Прозеро? Он безобидный малый, хотя и слегка безумен от любви к науке?
— Тогда я обеспечу вам постоянное местожительство на каком-нибудь маленьком островке, на сотню лиг севернее. Время от времени вам будут доставлять сухари. Остальную пищу будете добывать рыбалкой. Музыкальных инструментов там не будет. Книг не будет. Портретов прекрасной праны Реналлы тоже. Зато половину года там будет ночь, а вторую половину — день. Знаете, на северных островах зимой видны очень красивые сполохи на небе. Моряки называют их — игры ледяных драконов. Хотя наука объясняет их происхождение несколько иначе. Итак, определяйтесь.
— Вы ставите трудновыполнимую задачу, пран Нор-Лисс. Я бы даже сказал, невыполнимую для одиночки. Прозеро может быть в подвалах или на каторге.
— У вас будут помощники.
— Кто?
— Прана Дар-Вилла тер Нериза.
— Женщина? Которую, вдобавок, знает в лицо едва ли не каждая собака в Аркайле?
— Зато вы плохо знаете прану Дар-Виллу. Если она захочет, чтобы её не узнали, её не узнают. И вы в том числе.
— Да? — Ланс покачал головой. Он чувствовал, что сделка с браккарцем ничем хорошим не кончится. Да просто не может, коль уж речь идёт о браккарцах. Но умирать от истощения — уж он-то знал себе цену, как рыбаку, — на каменистом клочке суши тоже не хотелось. — Но вы сказали «помощники».
— Будут и ещё помощники. Но вам не обязательно знать их в лицо. Меньше знаешь, крепче спишь. Но, будьте уверены, глаз с вас не спустят. Мне надоели ваши кунштюки. Но, поскольку я не имею возможности полагаться на помощь человека уравновешенного и обязательного, придётся создать вам такие условия, когда вихляния станут невозможны. Вы уяснили?
— Более чем, — процедил сквозь зубы менестрель.
— Значит, отправляйтесь к себе и готовьтесь к кропотливой работе. А после — к морскому путешествию.
Нор-Лисс откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, показывая, что разговор окончен.
Ланс развернулся и, кипя от ярости, вышел из кабинета.
После тяжёлого разговора он не придумал ничего лучше, как сорвать злость на Снарре. Накричал на мальчишку и отослал прочь, приказав прибраться в комнате, пока он не дойдёт до неё. Едва торопливые шаги юнги стихли в глубинах дворцовых анфилад, менестрель почувствовал раскаянье, но не просить же прощения у слуги? Всё, что он мог сделать, это дать побольше времени на уборку, чтобы не пришлось опять ругаться. Поэтому Ланс двигался медленно и задумчиво, прихрамывая на ушибленную в проливе Бригасир ногу — щиколотка разболелась, будто её грызли три тысячи болотных демонов.
Он шагал, погрузившись в свои мысли, и совершенно неожиданно для себя оказался у садка с миногами. Присел на бортик. Белёсые змееобразные рыбины метались под водой, по две или по три поднимались к самой поверхности, на краткий миг показывая спинные плавники. О чем это могло свидетельствовать? Напуганы миноги или обезумели от голода?
Ланс втянул воздух, раздувая ноздри. Запаха крови не ощущалось, но что значит человеческое обоняние в сравнении с чувствительность рыб, гадов или зверей? Вполне возможно, именно здесь присела принцесса Ирелла. Полоснула кинжалом по запястью так, что распахнулись чёрные и злые рты вен, хлынула кровь. Дальше девушка, по всей видимости легла и опустила руку к воде. Миноги учуяли запах. Может быть, даже пытались выпрыгнуть и вцепиться в податливое человеческое тело. А она умирала. И при этом знала, что умирает. На войне можно погибнуть от пули, пики, шпаги или палаша. Ввязавшись в дуэль, нужно быть готовым, что отточенная сталь прервёт твоё земное существование. Но ты играешь со смертью, даёшь ей шанс, но борешься, не сдаёшься и не опускаешь руки. Человек же, решивший свести счёты с жизнь, точно знает, что сейчас умрёт. Если, конечно, он не затеял поиграть, изображая желание умереть. Но Ирелла, в данном случае, не рассчитывала, что её спасут.
Менестрель провёл ладонью по парапету, прохладному и гладкому. Возможно, именно здесь, в этом самом месте она и отошла в мир иной. В Преисподнюю или в Горние сады? На то воля и власть Вседержителя. В Аркайле самоубийц не любили, церковь осуждала их, а как знать, вдруг на Браккаре они ничем не отличаются от самых обычных покойников?
Чужая земля, чужие традиции, чужие привычки, чужие понятия о чести и подлости, о правде и лжи. Здесь люди могут совсем по разному воспринимать твои слова и твои поступки, а ты, в свою очередь, не можешь подойти с привычной тебе меркой к их делам и речам. Зачем принцесса Ирелла взялась помогать Ак-Нарту? Теперь уже совершенно очевиден сговор между ними. Встретить менестреля, отвлечь его разговором, пока не подойдёт кровный враг — прекрасный замысел. И ведь никто не обвинит принцессу. Ну, совпадение такое. Заодно можно поболтать ни о чём и лишний раз убедиться, что Ланс альт Грегор — бесчувственная скотина… Или как там говорила Жермина альт Террил? Пьяница, бретёр и юбочник.
А вот не получилось. Чего там он наговорил её высочеству, Ланс не слишком хорошо помнил. Слишком бурным вышло продолжение дня. Но, по вероятно, его слова что-то надломили в её душе. К дурному или к доброму? Тоже ответа не будет уже никогда. Но, не сумев подобрать веских доводов в споре, она решилась на вот такой поступок, ответить на который он уже не сможет. Таким образом, последнее слово навсегда осталось за Иреллой. Женщины вообще умеют оставлять последнее слово за собой, пусть даже и ценой собственной жизни.
Главное — доказать.
А почему люди так стремятся доказать что-то другим? Почему так упорствую, отстаивая своё мнение по любому вопросу. Ну, пусть бы по какому-то важному… А то по пустякам. Строки какого поэта больше нравятся? Вино какой страны вы предпочитаете? Спорят, обсуждая стати коней и заточку шпажных клинков. Кто красивее — светленькие или тёмненькие? Как следует толковать то или иное место из Священного Писания? С правой ноги или с левой перешагивать порог? Какой смысл в этой словесной борбье? Эх, если бы только словесной! Добрых две трети дуэлей, которые затевают благородные праны, рождаются из таких вот ни к чему не обязывающих пикировок о цвете глаз промелькнувшей на балу незнакомки или о сочетании лоддского сыра с бурдильонским вином.