Ну, предположим, тебе удалось навязать своё мнение приятелю. Скажем, «зербинки» на камзоле следует застёгивать сверху вниз, а не снизу вверх. Убедил, доказал, выбил согласие. Что дальше? Вы теперь начнёте застёгиваться одинаково? Дальше? Что изменится в мире? Что даст этот спор народам двенадцати держав? Спасёт кого-то от голодной смерти или кинжала наёмного убийцы? Укрепит в вере? Осчастливит надолго? Спор ли это ради того, чтобы убедить другого человека в своей правоте или суть его кроется в том, что нужно именно навязать своё мнение?
Люди не терпят, когда кто-то отличается от них. Манерой ли речи или покроем одежды, цветом кожи или вероисповеданием… Но эти черты переделать не так легко — можно наткнуться на ожесточённое сопротивление или, вообще, на препоны, установленные Вседержителем. Рост, цвет волос или глаз, оттенок кожи поменять нелегко. Можно сказать, невозможно. Зато можно заставить слабохарактерного друга давиться сыром, которого он терпеть не может. Или стражу напролёт слушать стихи поэта, от которых к горлу подступает тошнота. И он стерпит. По разным причинам. Иногда потому, что глупее и не в состоянии вести спор на заданном уровне. Иной раз потому, что умнее и способен вовремя отступить. Часто люди готовы уступать в спорах из уважения, из любви, из жалости… Но многие идут до победного конца, не считаясь с потерями.
Ирелла хотела, кровь из носу, доказать, что от несчастной любви можно умереть. Причём вначале от её несчастной любви должен был умереть Ланс. Но не получилось. И тогда принцесс принесла в жертву себя. Умерла. Но оставила за собой последнее слово.
Зачем?
Стоит ли оно того?
Что выше — человеческая жизнь или человеческая правота?
Вот сейчас Ланс мог гордо отказаться от предложения прана Нор-Лисса и обречь себя на смерть где-то на острове. Но он не отказался. Струсил? Возможно. Но, скорее всего, это не то слово, не правильное. Он мало чего боялся в этом мире. Просто всегда взвешивал — стоит ли его жизнь того или иного поступка. Вот и сейчас сопоставил. Да, вытащить Прозеро на острова будет нелегко, особенно если его уже успели отправить на каторгу, но почему бы не попытаться? Голова безумного алхимика в обмен на голову великого менестреля. Да и то сказать — ведь не собираются же Прозеро казнить? Ну, вытянут из него барккарские учёные все знания алхимии, новый опыт и неожиданные открытия, а потом отпустят. А если учесть, что Прозеро, в самом деле, слегка сбрендил на своей алхимии, может, он увлечётся, проникнется и останется на Браккаре навсегда?
Глава 1, ч. 2
Ланс поднялся и пошёл в свою комнату. Ну, осталось потерпеть совсем немного. К тому же, не многого от него добьётся пран Нор-Лисс. В тот день на «Лунном гонщике» менестрель действовал по наитию. Вряд ли он сможет повторить, а уж тем более научить кого-то из браккарских магов как управлять кораблём, будто виолой. Пусть тощий и дряхлый Нор-Лисс не рассчитывает на удачу…
В коридоре альт Грегор нос к носу столкнулся со Снарром. От неожиданности отшатнулись оба. «Я-то думал, он обиделся и драит комнату, как не драил палубу под начало сурового боцмана, — промелькнула мысль. — А он бегает, как угорелый…»
— Пран Ланс! — воскликнул паренёк, засовывая руку за пазуху. — Для вас записка! Велено срочно передать!
— Кем велено? — нахмурился менестрель. Надоели ему эти интриги, тайны, недоговоренности!
— Я не знаю, пран Ланс!
— Как это ты не знаешь? Ты не видел, кто записку тебе даёт?
— Видел, — протянул Снарр, надувая губы. — Но я не знаю этого человека.
— Как он выглядел?
— Как? Обычный пран… Камзол, шпага…
— Цвет волос? Глаз? Борода и усы?
— Да…
— Что «да»?
— Были борода и усы.
— Какой ты наблюдательный! В сыщик прямая дорога. Замолвить словечко?
— А я что? Я ничего… Я, может, не обязан…
— Не обязан. Глазами смотреть не обязан. Ушами слушать не обязан. Головой думать не обязан. Обязан только сапоги чистить.
— Пран…
— И ночную вазу выносить.
— Пран Ланс… Ну, не успел я разглядеть. Он какой-то… это…
— Незаметный?
— Обычный. Шпага как шпага, сапоги как сапоги. Да и… это… темно было… — Снарр вытащил из-за пазухи сложенный в несколько раз бумажный листок. Сунул в руки менестрелю. — Сказал — снеси, мол…
— Кому снеси?
— Вам.
— Точно? Ты ничего не перепутал?
— Нет. Он сказал: «Снеси прану Лансу альт Грегору».
— Прямо вот так сказал — снеси? Ты курица, что ли?
— Ну, отнеси. Или… это… передай. Точно! Передай, сказал, прану Лансу альт Грегору. Пущай вечером почитает при свечах.
— Это последнее, про свечи, ты сам придумал7
— Его это придумал? Придумщика нашли…
— Ну, а кто такую глупость ещё мог придумать? Какие свечи, когда у вас тут летом почти не темнеет? Я уже и забыл, когда свечи жёг в последний раз.
— Да я-то тут каким боком, пран Ланс?! Мне сказали, я передал. За что купил… это… за то продал.
— Ладно, не ной. — Менестрель вспомнил, что совсем недавно незаслуженно обидел прилежного слугу. Смял бумажку в кулаке и зашагал к отведенной для него комнате, бросив через плечо. — Ты не виноват. Подумаешь, какой-то пран вздумал пошутить…
Всю дорогу по коридорам, где Лансу довелось столкнуться не больше, чем с дюжиной людей, из которых половина носили ливреи, Снарр обиженно молчал, а потом не вошёл, чтобы пристроиться на тюфячке у порога, где он коротал стражи, когда не было работы, а остался за дверью. Альт Грегор пожал плечами, запустил скомканной запиской, которую зачем-то принёс с собой, в умывальник. Промахнулся. Сбросил камзол и завалился на кровать, не снимая сапог. В сердце плескалась досада и злость.
Браккарцы, не сумев его убить руками Ак-Нарта, решили теперь поиздеваться? На что они рассчитывают? Что знаменитый менестрель, будучи выведен из душевного равновесия, начнёт делать глупости? Например, наговорит чего-нибудь лишнего королю или прану Нор-Лиссу, за что будет наказан с примерной жестокостью? Или, быть может, они ждут, что он вскроет себе вены или прыгнет головой вниз с самой высокой башни? Не дождутся. Он выживет и сделает всё возможное, чтобы покинуть Браккару, по возможности здоровым и невредимым! Они ещё не знают, с кем связались.
Придумали тоже — сунуть в руки пустую бумажку с предложением почитать. Да ещё при свете свечи. Лучше бы предложили поиграть в сыщиков и шпионов. Написали бы зашифрованное послание, а когда он разгадал бы загадку, проломав голову несколько дней, там оказались бы обидные слова или стишки, как писал некогда браккарский поэт Дар-Шенна из Дома Синей Каракатицы, которого называли Ядовитым Языком. Например:
Желаешь, не желаешь замечать —
На всех нас недостатков есть печать,
Будь лишены мы их, нам не было б приятно
Их у друзей и близких подмечать.
Уж в чём, в чём, а в подковёрных игрищах здесь поднаторели. Ланс никогда раньше не любил островитян, а сегодня возненавидел. Что бы такое придумать, чтобы Браккара одним махом ушла под воду? На дно тех самых Браккарских проливов, о котором говорят, что самый длинный лот его никогда не доставал. Умники…
Хотя! Коль браккарцы имеют такую тягу к шпионским играм, может загадка кроется в бумажке? Не в словах и буквах, а в бумаге.
Прочесть при свече, говорите?
Ланс вскочил с кровати.
— Снарр!
В полуоткрытую дверь просунулось обиженное лицо юнги.
— Свечу зажги.
Пока парень выбегал со свечой в коридор к светильнику, а потом медленно возвращался, прикрывая огонёк ладонью, менестрель разыскал скомканный листок и нежно расправил его.
— Что смотришь? Поставь свечу и ступай!
Снарр зыркнул на него исподлобья, капнул воском на прикроватный столик, прилепил свечу. Развернулся и ушёл, всей спиной выражая негодование.
Ланс слышал раньше о некоторых способах тайнописи, но давным-давно успел позабыть. Например, можно написать послание молоком. Оно высохнет и строчек не будет видно на белой бумаге. Но если осторожно подержать листок над огнём, засохшее молоко желтеет…
Главное, не поджечь бумагу.
Очень-очень медленно альт Грегор поднёс записку к пламени. Поводил туда-сюда. Отдёрнул руку, поскольку в одном мечте на бумаге начало проявляться коричневое круглое пятно. Подул, помахал листком. После пригляделся повнимательнее.
Точно! Он не ошибся!
На бумаге проступили литеры. Размашистый, с острыми углами, явно мужской почерк. Не все слова понятны, а кое-где вообще нечитаемы. Ланс ещё бережнее поводил запиской над огоньком. Буквы стали чётче и темнее, но кое-где желтеть начала сама бумага. Не рискуя более, менестрель попробовал прочитать послание целиком.
Благоро… и уважа…. Ланс альт Гре… из Дома Багр…..зы!
Прошу… просто… нам. Все объсн…ия после.
Если вы хо… свободу, пр…..ите сегодня в севе… коридор к мрам… фонтану ко втор… ночной стра… Мы увезём… сегодня же прочь…..аккары. К сожал… не можем назвать… имена, по…ольку запис… мо…..сть в руки…..ого сыска.
Ваши друзья
Вот те раз! Друзья Ланса альт Грегора на Браккаре!
Трудно придумать белее остроумную шутку. Он ненавидел браккарцев всем сердцем и они всегда отвечали ему тем же. Если разобраться, то все несчастья и горести, с которыми менестрель когда-либо сталкивался в жизни, происходил того, когда его жизнь соприкасалась с выходцами с Браккары. Особенно последние два-три года. И вдруг неизвестные друзья.
Менестрель уже собирался поднести уголок записки к свече, как вдруг дверь без предварительного стука распахнулась. Вошла Дар-Вилла, как всегда в мужской одежде, с кинжалами, скрещенными за спиной на поясе.
— Вы здесь! — Скорее утвердительно, воскликнула она.
— Где же мне ещё быть? — ворчливо отозвался маг-музыкант, незаметно пряча листок за пазуху. Ну, по крайней мере, он надеялся, что незаметно. — Я теперь под домашним арестом. Может, на Браккаре это называют по-другому, но суть не меняется.
— Зато вы можете утешать себя тем, что разозлили прана Нор-Лисса.
— Слабое утешение.
— Это с какой стороны посмотреть.
— С какой стороны не смотри на навозную кучу, она останется всё той же навозной кучей.
— Но иногда вдумчивый взгляд даёт возможность понять, что навозная куча, рассыпанная в саду, позволит собрать осенью вдвое больше яблок.
Ланс пожал плечами. Ему не хотелось вступать в споры. И вообще, видеть кого-либо. Но Дар-Вилла не думала уходить. Напротив, вела себя так, будто это её комната.
— Зачем вы жжёте свечи? — она приблизилась к Лансу почти вплотную. — Ведь светло, как днём?
— А может, мне не нравится, что у вас всё время светло? Может, я привык к смене дня и ночи, как в Аркайле?
— Чушь какая! — Она дунула, погасив трепещущее пламя. — Вот что я вам скажу, пран Ланс. В первые дни знакомства вы казались мне таким же, как и все обитатели материка. Неженка, рохля, трус.
— Даже учитывая обстоятельства нашего знакомства? — удивился менестрель.
— Не в этом смысле трус. Драться вы умеете. И бываете подчас бесшабашными. Но вот крепости духа в вас никакой. Виляете, как айа-багаанская фелука. Боитесь правду сказать в глаза. Но ваше поведение здесь, на островах заставило взглянуть на вас с другой стороны.
— Спасибо за сравнение с навозной кучей… — не удержался альт Грегор.
— На здоровье. — Она шагнула ещё ближе, прикоснувшись к нему грудью. — Снарра я отослала?
— Что? — Ланс попытался отступить, но под колени упёрся край кровати.
— Не притворяйтесь дурачком. — Дар-Вилла смотрела снизу вверх. Пахло от неё незнакомыми цветами и решимостью. — И не старайтесь испортить впечатление о себе.
Неуловимым движением она толкнула менестреля, а когда тот упал навзничь поверх покрывала, в мгновение ока оседлала, придавив плечи ладонями.
— Что вы делаете? — Только и сумел выдавить из себя Ланс, глядя в чуть прищуренные серые глаза.
— Хватит лепетать, — отрезала она. — Будьте уже мужчиной, в конце концов.
— Не хочу! — Альт Грегор попытался вырваться, но понял, что это выглядит глупо. Вдобавок ему никак не удавалось отвести взгляд от глубокого выреза на её сорочке. Всё таки слишком давно он не был с женщиной. Почти два года.
— Не хотите? — Дар-Вилла слегка поёрзала на нём. — А мне что-то подсказывает, что хотите… Кому вы боитесь изменить, пран Ланс? — Она наклонилась и лизнула ему верхнюю губу. — Своей жене-простолюдинке? — Ущипнула за мочку уха. — Или своей недосягаемой мечте — пране Реналле? Недоступной, недосягаемой… А, может быть, попросту выдуманной?
Менестрель хотел вырваться, столкнуть шпионку, но это, с одной стороны, требовало поднять руку на женщину, чего он не позволял себе ни единого раза в жизни, а с другой — он понял, что хочет её. Не вообще — он никогда не помышлял о том, чтобы связать жизнь с браккаркой. Это было бы сменно, по крайней мере, в свете того, что он думал об их роде-племени. А вот прямо сейчас. Не сухопутного капитана дар-Виллу тер Неризу, а тёплую и льнущую у нему прану, чья грудь вот-вот вывалится из нарочно застёгнутого не до конца камзола.
Но ведь так нельзя. Не может наследник Дома Багряной Розы вести себя будто свинопас, совокупляющийся под кустом с крестьянской девкой.
— Я попросил бы…
— Попросили бы? Что именно? — Она снова наклонилась, слегка сжала зубами мочку его уха. — Не стесняйтесь. — Провела пальцем по губам. — Расскажите мне, что вы предпочитаете в постели? — Ногти Дар-Виллы легонько царапнули ключицу Ланса, скользнули за пазуху…
Близкие серые глаза завораживали, а хрипотца в голосе островитянки сводила с ума. Ланс вздохнул и потянулся ладонями к её бёдрам.
— А это ещё что? — взвизгнула браккарка, словно кошка, которой хвост придавили дверью. — Что это?!
В пальцах она держала записку, о которой Ланс напрочь запамятовал.
Прежде, чем он успел ей помешать, шпионка пробежала глазами по строчкам. В отличие от альт Грегора, ей не потребовалось много времени, чтобы уверовать в искренность намерений неизвестных друзей.
Дар-Вилла спрыгнула с менестреля, будто с ядовитого гада. Он едва успел перехватить её запястье, второй рукой попытался сграбастать за ворот, но пальцы сжались в пустоте. К счастью, за рукав он держался крепко. Шпионка рвалась так, что наполовину стащила его с кровати.
Что такого в простенькой записке, которую менестрель даже не воспринял всерьёз?
Браккарка неожиданно развернулась и ударила его ногой. Носок сапога летел прямо в бок, но в последний миг немного изменил направление и вскользь прошёлся по животу. К счастью, она носила сапоги без шпор. Ланс изо всех сил дёрнул её на себя. Дар-Вилла не удержала равновесия и упала, успевая в последний миг хорошенько приложиться затылком по зубам мага-музыканта. Несмотря на то, что удар смягчила коса, менестрель ощутил вкус крови.
Как обычно в таких случаях, вскипела ярость. Схватив шпионку за горло, Ланс держал её до тех пор, пока она не прекратила сопротивляться.
Отпустил.
И тут же обожгла мысль — не убил ли?
Ланс альт Грегор за свою долгую и не слишком праведную жизнь ни разу не поднимал руку на женщин. Никогда он не ударил ни трактирную служанку, ни шлюху в борделе, не говоря уже о благородной пране. Не секрет, что наёмники, принимавшие участие в мелких войнах между Домами или в больших кампаниях между государствами, позволяли себе определённые вольности с населением захваченных городов и деревень. Ну, там, немножко грабили, вскрывали винные погреба, иногда насиловали, отбирали коней. Лансу этот обычай всегда казался странным и неблагородным. Ну, отнять у кого-то из своих бутылку вина, добытую путём грабежа, он мог. Как говорится, отнять отнятое благородному прану позволительно. Но в Доме Багряной Розы никто никогда не сводил коня из чужой конюшни и никто никогда не прикасался к женщине без её на то согласия. Поэтому от осознания того, что мог задушить Дар-Виллу — будь она трижды шпионкой и семижды браккаркой — ему стало дурно. Это грех, от которого так просто не отмыться перед Вседержителем. Ни исповедь, ни епитимья не помогут. Самое страшное, что перед собой не оправдаешься никак. Совесть сожрёт. Выест душу, как жук-точильщик выгрызает сердцевину у некогда крепкого дубового пня.
К счастью, шпионка пошевелилась, сделала попытку приподняться на локтях.
Живая!
У альт Грегора будто камень с души свалился. И тут же вернулся здравый смысл. Быстрым движением он выхватил кинжалы из ножен, скрещенных за спиной Дар-Виллы и сунул себе за голенища. Длинные клинки скрылись полностью, но извлечь их не составит труда — теперь он окончательно решился бежать, не важно, с помощью неизвестных друзей или самостоятельно. Главное, выбраться из дворца, а там… Святой Кельвеций не оставит. Затеряться в толпе не составит труда — одеждой он сейчас не отличается от любого браккарца. Потом пробраться на какой-нибудь корабль, как когда-то в юности… Конечно, это будет нелёгкая задача, но если взяться за неё с выдумкой и великим тщанием, то успех вероятнее, чем поражение.