– Ты здесь, – уткнувшись лицом к нему в грудь, тихо позвала она.
Адам не сразу сообразил, что она говорила не с ним. Вернее не так. Она говорила с другим Ларссоном, за которого принимала Адама в минуты собственной слабости и бессилия. И Адам, о, слава шизофрении, всегда ей подыгрывал, прикидываясь своим безответственным братом, натворившим дел и вовремя слинявшим.
– Я рядом, – понял ее Адам и закутал в теплое пальто, опять удерживая от падения на асфальт.
Эванс схватилась за мужчину, как за единственную опору и источник тепла. Прикосновения холодных и влажных рук ощущались не особо приятно, но мизерный дискомфорт Ларссона можно было стерпеть в уплату сокращения вреда ее здоровью.
– Ты понимаешь, с кем сейчас говоришь? – он уже знал, каков будет ее ответ, но решил удостовериться еще раз. Только однажды она звала его на «ты», когда набралась до беспамятства, стирая из головы последние несколько часов своей жизни. К Адаму Ларссону же она обращалась на «вы» и по фамилии, ну еще иногда звала его боссом, но это уж совсем в крайнем случае.
– Мистер Ларссон, – чуть отогревшись и сфокусировав взгляд, Эванс очень быстро сообразила, кто на самом деле держит ее в руках.
– Не меня ожидала увидеть? – едким смешком скрывая сожаление, вздохнул он и положил подбородок ей на голову. Обида от проскользнувшего в ее голосе разочарования заскребла где-то глубоко внутри головы Ларссона и присела на один стул с шизофренией, ожидая своего выхода на мизансцену сознания.
– Я вообще никого не ждала, но на безрыбье, – сдавленно хмыкнув, Эванс и растерянно пожала плечами, хотя в ее голосе было легкое удивление.
«Мерзавка», – подумал он, и этим было все сказано. Адам Ларссон ей на безрыбье! Только она могла и дать и взять одной лишь фразой. «Заткнуть бы ее, да не поймет ни черта, хотя…», – шизофрения подвинула обиду со стула зала ожидания в голове Адама, и раз человеку без личности можно, то почему Адаму Ларссону – нет, он решил приступить к «стандартной процедуре». Конечно, только из-за эффективности эффективного излучения, а каламбур тут вообще не уместен.
– Ты замерзла, – участливо заметил он и убрал влажные пряди с ее лица.
«Как ты запоешь, Костлявая, когда перед тобой личность, а не суррогат?» – желчью, пропитавшей его мысли, обида сместила шизофрению, отталкивая Альтер-Эго Адама на задний план.
– Сегодня воскресенье, – холодно ответила Эванс, и Ларссон одновременно шевелил губами с ней, предугадав ее ответ. – Лиам и дети? – испуганно спросила она. Казалось, это все, что сейчас, да и в принципе ее волновало.
– В поместье, – он прижимал ее ближе некуда, бесспорно ближе дозволенного, но Эванс словно не замечала этого и облегченно выдохнула от его слов.
Закутывая ее еще и полами своего пальто, Ларссон пытался согреть озябшую девушку, пока она тряслась от холода, как осиновый лист на ветру. Идти с ней назад в таком ее состоянии было абсолютно глупым решением, и Ларссон скинул геолокацию Грегори, очень надеясь, что Ашер Младший дотянется до педалей и приедет за ними, поскольку, если за руль сядет Лиам, им здесь предстоит коротать не один час. Прекрасно понимая, насколько неприятна девушке его столь неуместная близость, он прислонился шершавой щекой с отросшей щетиной к ее щеке, царапая кожу и одновременно согревая своим теплом.
– Вам не стоило… – раздалось возле самого уха, и кто бы сомневался, что она промолчит.
– Мне виднее, – прервал он ее, обдавая теплым дыханием щеку. Холодная кожа ее лица под его губами становилась теплее.
Дрожь в теле девушки постепенно отступала, когда приоритеты выживания взяли верх над ее страхами, и Эванс обняла мужчину в ответ, забирая себе крупицы чужого тепла. Она была так близко и так далеко. Словно на другой планете, за тысячу световых лет, но ее непосредственная близость, опосредованная ее отстраненностью, тонкий миндальный аромат, проникавший в легкие с каждым последующим вздохом, его неумолимое желание стать для нее кем-то большим, чем безликая сублимация, подталкивали его и напоминали, что, черт возьми, можно, даже когда нельзя.
– Эванс, – шепнул он ей на ухо, когда рука запуталась в ее мокрых волосах на затылке.
– Да, мистер Ларссон, – ее трясет от холода, а она все еще соблюдает условности. Не для себя, для него. Адам был в этом уверен.
– Прости, – он знал, что она простит. Ему остается простить самого себя, что он всего лишь человек, у которого есть имя. Он здесь. Он существует в одной реальности рядом с ней, хоть она этого упорно не замечает.
– За что… – едва ощутимое, мимолетное прикосновение губ к губам заставило ее замолчать.
Вокруг опять воцарилась тишина. Для него было очевидным, насколько ей это противно. Ровно настолько же насколько он сейчас противен сам себе: противнее некуда, просто омерзителен. Готовый стать просто невыносимым, он продолжил, целуя ее глубже, настойчивее, но без привычного и узнаваемого напора. Он не давил, не настаивал, ведь с ней так нельзя. Так он рискует и вовсе ее сломать. Эванс едва справляется за себя. Куда ей еще и за того парня. Ожидаемо, что она не ответила. Холодные губы не сдвинулись ни на сотую часть дюйма, но и не отстранились. Она не скажет: «Да», но и: «Нет», – будет невысказанным. Ее молчание станет ее ответом, истолковать который ему придется самому. Теперь он понял, не все, но многое. Тишина порой оглушает. Оглушила пустую эстакаду, когда Костлявая требовала ответа от копа, зная, что он не ответит. Оглушает и сейчас, когда Адам Ларссон спрашивает Мию Эванс без слов, а та в ответ молчит. Надеясь, что спроси ее громче, она, возможно, ответит, он углубляет поцелуй. Осторожно, почти небрежно скользя языком в молчавший заледенелый рот, он словно глотнул ледяной воды, обжигавшей морской солью и привкусом пепла. Она не отвечала и не отталкивала, будто говоря без слов: «Иди дальше, я не поведу», останавливая невысказанным: «Остановись – я встану рядом». Позволит напиться морской воды и задохнуться кружащим в воздухе тленом, но: «Стой!», никогда не скажет.
Теперь он видит. Настоящая она всегда молчит. «Я не могу вовремя заткнуться», – для нее такая же маска, как его безразличие, что он примеряет на свое лицо. Невысказанное отрицание никак не согласие, и только он сам решает идти ему дальше или остановиться, если зайти, то, как далеко, и в итоге монстр ты или всего лишь человек. Она не говорит ни нет, ни да. Она его Тихо. Спасительный выход и хитрая ловушка, проклятье и дар одновременно. И он отстраняется, не размыкая губ, желая услышать хотя бы эхо, а в ответ лишь тишина, способная оглушить.
Адам понимает, насколько он должно быть сейчас для нее омерзителен. Он для нее всего лишь множество, тех, что берут, не отдавая, а не она его множество отдававших, лишь бы взяли. Боль от понимания этого сдавливает горло изнутри холодными пальцами. Обида жжет грудь каленым железом и проникает глубже невыносимо медленно дюйм за дюймом. Воля приказывает быть выше этого, и шизофрения спихивает обиду со сцены. Адам Ларссон проиграл суррогату самого себя, как раньше суррогат проигрывал ему.
– Я вам не нравлюсь, – отпуская и соприкасаясь лбами, спрашивает он.
– Совсем неважно, что и кому нравится, мистер Ларссон, – шепчет она. – Важно, как это выглядит, – волна сожаления в ее голосе топит их обоих.
– Только не мне, – доказывает он ей, а не себе. Кричит во все горло, когда рядом Тихо. Его Тихо.
– Сейчас – да, позже – нет. Когда минус меняется на плюс, нет возможности выбирать, – ее ответ от знатока, не от любителя.
– У тебя были плохие примеры, – он опять не отступает, надеется, что глупо, и верит, что похвально. Все судят по себе, и Адам не исключение. Вдруг, если он прокричит, то она услышит. Не будет больше этого Тихо, порожденного болью и страхом из прошлого.
– И для вашей же пользы, воспользуйтесь моим опытом, – снова от нее исходит рациональное и холодное, а не живое и человечное. Эванс даже не обижалась на его неуместную настойчивость, предостерегала, образумливала, но точно не злилась.
– Я тебя обидел, – понимая, чем заслужил подобное отношение, и удивлялся, что нельзя же грести всех под одну гребенку. Вот только сам же поступал именно так при их первых встречах.
– Ни в коем случае, мистер Ларссон, это я позволила позволить вам лишнего, и извинения за мной, – уж в чем, а в такте ей не откажешь. Она и сейчас четко видела границы, помечая их красными лентами вдоль волчьей тропы.
– Только в устной форме, – с паршивой овцы… и снова его легкий поцелуй остается без ответа.
– Вы невероятно настойчивы, мистер Ларссон, – Эванс устало улыбнулась уголком ровных губ.
Адам не поверил своим глазам. Это была первая настоящая эмоция, выданная Костлявой. Не отражение чужой, не искусственно синтезированная подделка. На ее лице лишь на миг проскользнула настоящая улыбка, растворившаяся в ее усталости и раздражении от его навязчивых приставаний. А затем опять стало тихо. На ее лице опять застыло бесстрастное выражение. Базальтовые скалы в ее глазах сверкнули знакомым блеском.
– Нужно возвращаться, – потянул он ее к приближавшейся машине.
Видимо, Адам Ларссон для нее слишком, да и для самого Адама, как оказалось, тоже. Ему бы забрало на лицо и сверкающие латы, и, возможно, тогда он смог бы разрушить эту тишину, слушая постоянные упреки от той, которая не знает, когда следует промолчать. Но она идет рядом и молчит. Ей с ним не о чем разговаривать. Они из разных форм жизней, из разных миров, разделенных тысячами световых лет и циановыми облаками далекой-далекой Нибиру.
Искра
Тревожный звонок на горячую линию в 911, поднял на ноги весь особый отдел и самого комиссара Моргана, как по команде. Гостиница Посейдон оказалась оцеплена за считанные минуты, и на этот раз ни о какой парочке офицеров и полуживых сотрудниках экспертной службы речь уже не шла. Патрульные полностью оцепили квартал, желтая лента отгородила рабочие места ночных королев, столпившихся на тротуаре возле ограждения. Несколько пожарных расчетов, скорая помощь дежурили возле здания. Картину серьезности происшествия довершал доктор Пирс Салли во всеоружии со своими сотрудниками, упакованными в белые стерильные костюмы. Патрульные офицеры задерживали каждое подозрительное лицо, которым в этом районе было буквально каждое лицо, и увозили в участок для допроса, опроса, ареста и всех дальнейших процедур дознания, пока детективы работали на месте.
– Ничего необычного, – темнокожий транс в рыжем парике и мини-юбки с пайетками дымил рядом с Закари, сточившем что-то в блокноте. – Я стою тут каждый вечер, здесь такое происходит, что волосы станут дыбом, дорогуша, – играя плечами, транс поправлял легкую куртку, озябнув от промозглого ветра.
– Подозрительные лица, клиенты со странными просьбами, – Фрэнк, не отрываясь, записывал все, что видел и слышал, в блокнот.
– Дорогуша, ты шутишь? – засмеялся транс, запрокинув голову и перекинув через плечо волосы парика. – Ты только что назвал всех наших основных клиентов, – стряхнув пепел с сигареты, зажатой в пальцах с ярко-алым маникюром, игриво говорила ночная бабочка.
– Понял, если что увидишь, позвони мне, красотуля, – Закари сунул визитку и переключился на осмотр территории за ограждением.
– Звонить копу? – кокетливо пробасил транс. – Мне казалось, что лисьи метки по его части, – и кивнул в сторону Уэста, занимавшегося тем же самым, что и сам сержант Закари.
– Ты не в его вкусе, лапуль, забудь, – улыбнулся Фрэнк стандартной коповской улыбкой, и взгляд сержанта так и остался холодным и сосредоточенным.
– Ладненько, – игриво ответил транс и забрал визитку из рук сержанта, засовывая ее в бюстгальтер. – Найдется минутка – позвоню, – растянулся он в улыбке губами, подведенными бордовой помадой.
– Фрэнк, что у Вас? – позвал его Морган, когда Закари и Уэст подлезли под ленту ограждения.
– Я раздал свой телефон такому количеству трансов, что не знаю, как объясняться перед женой, если все они разом мне позвонят, – Закари закатил глаза, и спрятал блокнот в карман.
– У меня ничего, кроме кучи телефонов проституток формата ледибой, – Уэст пролистал блокнот, демонстрируя телефонные номера и имена ночных королев.
– Все девочки хотят лисью метку, – толкнула его локтем подоспевшая Маркес.
– Поставлю тебе на лоб, чтобы знали кому звонить, когда ты нажрешься в баре на Тридцать Восьмой авеню, amigo, – Коннор улыбнулся ей в ответ, и девушка растаяла от его улыбки.
– Было бы удобно, – прикинула Маркес, кокетливо хлопая глазками, но ее кокетство было ничем иным, как женским вариантом коповской маски, аналогичной улыбки сержанта Закари. – Со мной говорили неохотно. Только пара девочек, – Маркес сделала кавычки в воздухе, – из латиносов, которые не знают английский.
– Девочек, – прыснул Закари. – У одного из них восемь кубиков пресса и бицепсы, как у бодибилдера! – возмутился сержант.
– Фрэнк, именно так они себя ощущают, – Коннор покачал голов в напускном осуждении, а Маркес прыснула от сдерживаемого смеха при виде вытянувшегося лица Фрэнка.
– И опять у нас ничего, – Морган чуть ли не топнул ногой. От скопившихся гнева, злости, бессилия и отчаяния выражение его лица было, что называется, не передать словами. Комиссар и не пытался маскироваться, а выглядел серьезным и озабоченным.
– Джон, что ты ожидал услышать? Это же Посейдон, прости господи, – разводил руками Закари.
– Estoy de acuerdo, комиссар, – встряла Маркес, – нам здесь нечего ловить, – и отрицательно покачала головой.
– Ладно, идем внутрь, может у Салли хоть что-то, – позвал их комиссар, коль уж детективы были правы и свидетелей среди местных им точно не сыскать.
Поднявшись вверх на второй этаж по трухлявой лестнице и встречая на каждом повороте патрульных, они оказались в убойном номере. Первый от лестницы. Уйти отсюда незамеченным проще простого.
– Мне нечем тебя порадовать, Джон, – Салли начал прямо с порога, стаскивая с лица маску, защищавшую его от вони, нежели служившей защитой от загрязнения места преступления. – Мы все осмотрели. Скоро можно увозить тело, – Пирс кивнул в сторону спальни, где все еще работали его люди, уже упаковывали чемоданчики и выносили описанные улики.
Морган осторожно ступил на засаленный и протертый ковер и прошел в комнату. Он уже видел это. Тысячу раз, но не в живую, а только на снимках. На кровати лицом вниз лежало тело мужчины. Матрац под ним и ковер вокруг кровати пропитались кровью, вытекшей из его тела. Весь пол номера был засыпан осколками разбитого стекла от бутылок с дорогой выпивкой, и тонкий аромат элитного алкоголя смешался с запахом смерти, пропитавшим комнату, сигаретным дымом и вонью от, бог знает, чего еще.
– Личность удалось установить? – спросил Морган у экспертов, протянувших ему бумажник жертвы.
– Бун О’Брайен, – Морган едва не выругался, прочитав имя на водительском удостоверении. – Хотите сказать, что главный подозреваемый в убийстве Томпсона лежит сейчас на этой постели? – закричал комиссар.
– Нужно проверить отпечатки со ствола из RedAtlas и сравнить с отпечатками О’Брайена, чтобы в этом убедиться, – Салли только пожал плечами. Он сделал осмотр и собрал улики, на этом его миссия здесь окончена, а решать, кто и за что убил подручного Ронье, предстояло копам.
– Вот черт, – выругался Закари, и Морган оглянулся, инстинктивно схватившись за приклад табельного.
– Точно, – недовольно прыснула Маркес, посмотрев в ту же сторону, что и коллеги.
Салли опять пошел по старому пути, взяв в команду все подручные средства, и не отказал Лиамелю Ларссону, коему позволяло образование, поиграть в судмедэксперта. В любом другом случае, Морган бы воспротивился его появлению здесь, но убийства ребят Ронье никак не были связанными с Ларссонами, по крайней мере, на первый взгляд, и о конфликте интересов и речи не быть не могло. Сегодня им могла понадобиться любая помощь, а Лиам, как ни странно, в таковой никогда им не отказывал, так что не Моргану ломать по этому поводу копья. Если уж Салли так решил, то почему бы и нет. Найдет Ларссон здесь что-то или нет, уже совсем другой вопрос. Криминалисты вычисли все, что только можно, и может сегодня белобрысому любимчику Фортуны опять повезет.
– Дайте мне пару минут, – застывший в углу комнаты силуэт напугал всех до чертиков. Он стоял недвижимый и скрываемой темнотой, пока люди в номере толпились и топтались на месте.
– Босс, это не его дело, – возразила Маркес, преграждая Лиаму путь.
– Всем выйти, – скомандовал комиссар. – Все это очень похоже…
– Я знаю, – оборвал его Ларссон, просвечивавший тело ультрафиолетовым фонариком.