Эванс никак не могла справиться с ремнем на его штанах, руки словно онемели от возбуждения и страха. Она уже намекала ему, что это не самая сильная ее сторона, но он, видимо, не понял, насколько обширен был пробел. Собравшись с духом, она расстегнула ремень и молнию, а затем осторожно двинулась костяшками пальцев от живота мужчины в джинсы, где еще могла прикасаться к нему раскрытой ладонью через натянутую ткань его белья.
«С высоковольтным кабелем было бы проще», – с досадой прикинула она, по крайней мере, удар током её точно пугал не так сильно, как-то, к чему все шло. Она продолжила путь вниз и накрыла его рукой, осторожно надавливая, сжимая его и чувствуя жар в раскрытой ладони. От стона мужчины, вибрацией прошедшего по ней и расходившегося от губ на шее, Эванс все же прошибло током.
Оторвав ее от стены, Адам перенес на кровать невесомое тело, неосторожно роняя и нависая над ним. Прижимать девушку к матрацу казалось многим безопасней перспективы впечатать ее в шершавую стену, а так хотелось прижаться плотнее, прикипеть намертво, влиться телом в тело, становясь единым целым. Его горячее дыхание опаляло кожу, когда горячие губы прижались к месту, где под ней бился пульс. Девушка протяжно застонала и сжала его в кольце своих ног, давя на поясницу.
«Сама напросилась», – решился он, ловя в темноте ее губы с осевшим на них сбитым дыханием. Адам придвинулся ближе, но все еще осмотрительно медленно, чтобы не напугать или не спугнуть. И не встретив никакого сопротивления или протеста с ее стороны, со вздохом облегчения быстро стащил джинсы вместе с бельем до колен, плавно двигаясь ей на встречу. «Сейчас, еще немного, моя!» – ликовал он, сжимая тонкие пальцы своими, предвкушая оказаться в тесном обволакивающем жаре ее тела. Так жаль, что он не видел ее лица, не смог послать подальше свою паранойю, когда всё же обошёл собственную копию, и, заглянув в глубокие серые омуты, убедиться, что все сделал правильно. Он уже чувствовал жар ее тела. Его буквально затрясло от предвкушения оказаться в ней. Адам теснее прижимался, переплетая пальцы горячих ладоней и языки в неразомкнутых губах. Блеск антимонитовых игл перед глазами практически ослепил его. Выдохнув весь воздух из легких, он плавно двинулся ей навстречу, уже почти входя и замерев.
– Стойте, – не крик с приказом, а шепот с просьбой, – пожалуйста.
«Серьезно?» – скептически подумал Адам. «Вот прямо сейчас?» – он уже прикидывал, за какое место ее больнее укусить из-за экстренного торможения в шаге от цели и прислонился своим лбом к ее, тяжело дыша. Сдерживаться перед решающим толчком оказалось намного сложнее, чем ему казалось. Стискивая ее пальцы в своих до побелевших костяшек, он изо всех сил приказывал себе не шевелиться.
«Да чтоб тебя, Эванс!» – едва не проорал он, резко выдохнув в ее плечо и сжав зубы на нежной коже. «Ненормальная», – подумал Адам, сморгнув цветные круги, плясавшие перед глазами, и не верил своим ушам, но просьбу девушки нехотя выполнил, замерев в шаге от желаемого, не двигаясь, едва касаясь, чувствуя ее под собой. Адам усердно гнал от себя мысль, что Эванс предпочла его копию оригиналу. «Черт с тобой, Эванс», – с досадой подумал он.
– Я сделал что-то не так? – ожидаемо-расстроено вздохнул мужчина, успокаивая сердце, готовое выпрыгнуть из грудной клетки, проламывая ребра, а хватка его пальцев уже грозила перемолоть ее фаланги в муку.
Не так-то просто было удержать себя уже во второй раз на последнем рывке, особенно, когда ты – это уже не ты, а, мать его, практически победитель в игре в поддавки. Он же не Лиам, в конце-то концов. Это ему все можно, даже когда самому Адаму Ларссону нельзя, и паранойя лишь снисходительно и обиженно хмыкнула.
Что не говори, а психологическая травма серьезный барьер. Если сама Эванс не может его переступить, то он через нее переступать точно не станет. Возможно, страх близости последнее, что в ней осталось человеческого. Здесь и сейчас, в одной реальности, времени и пространстве она рядом с ним настоящая и живая. Боится, как свойственно людям, не доверяет, что вполне оправдано. Значит не все потеряно. Костлявая еще может вернуться и стать тем, кем была когда-то, если ей не мешать, а осторожно провести назад по волчьей тропе и показать, что людям можно доверять, хотя сам он в этом сильно сомневался.
Эванс молчала, что, собственно, было для нее немного нехарактерно. Он уже решил проверить в сознании ли она вообще, или просто притворяется мертвой, чтобы ее оставили в покое.
– Я не… ни… – Эванс все никак не могла сформулировать мысль, чтобы донести суть проблемы.
Адам молчал, слушая ее бессвязный лепет, но понял, о чем она пыталась сказать. «Да чтоб тебя, Эванс!» – злился он больше на себя, что повелся на очередную провокацию, чем на нее за то, что дернула стоп-кран.
– Давно? – спросил он немного грубее, чем следовало, но сдерживать голос было сейчас сложно.
– Достаточно, – снова уходя от конкретного ответа, шепнула она онемевшими от поцелуев губами.
Настал его черед молчать и собираться с мыслями. Адам все еще не двигался, прижимаясь своим лбом к ее и не открывая глаз. Он не хотел видеть ее лица. Только не сейчас. Посмотри он в него, и ему точно не сдержаться. Ему нужно всего пару мгновений перевести дыхание и прогнать цветные точки, плясавшие перед глазами. Эванс же иначе истолковала его молчание и попыталась вылезти из-под него, только усугубляя ситуацию ненужными телодвижениями, от которых цветные точки под веками Ларссона стали ярче. Из пересохшего горла едва не вырвался крик, когда бедро Эванс задело его.
– Замри! – скомандовал Адам, буквально приковав ее на месте одним словом, и только потом понял, что напугал ее ещё сильнее. – Тише, – он осторожно выпустил ее пальцы из своих, приподнимаясь на руках по обе стороны от девушки.
– Дай мне минутку, – сказал он, коснувшись губами покрытого испариной лба. Тяжело выдохнув весь воздух из легких, чтобы затем втянуть назад циановый дурман, пытался он успокоить разгоряченное желанием тело.
– Я ничего тебе не сделаю, просто не двигайся сейчас, – аккуратно обняв девушку, Адам отстранился и окончательно взял себя в руки.
– Простите, – чуть слышно сквозь шум двух колотившихся сердец сказала она на выдохе.
Прислонившись лбом к ее, Адам слушал ее искренние извинения, сам едва ли не хохоча в голос от абсурдности происходящего. Руки девушки попытались выскользнуть, но он удерживал их на месте. «За что ты просишь простить тебя? Ты ничего не сделала», – думал он с пониманием и горечью, но ей этого, конечно, не сказал.
– Все в порядке, – Ларссон хотел придать своему голосу бесстрастные интонации, но все равно слова прозвучало резко. Затем только короткий кивок, и он падает рядом на спину, не выпуская Эванс из объятий. Она спрятала лицо у него на груди и не спешила смотреть Ларссону в глаза.
ПТСР не исчезает по щелчку пальцев, паранойя не появляется на пустом месте. Им бы соседние палаты в Санспринге, но Хейз и об этом предусмотрительно позаботился. Казалось бы, все понятно и просто, закрыть глаза и отдаться во власть ощущениям, без сомнения, желанных для обоих. Но переступить через свою человеческую ипостась, уже сама Костлявая не осилила. Она еще здесь, в одной реальности, времени и пространстве рядом с ним. Живая и настоящая. Ее сердце бьется, душа не окончательно очерствела. Она может быть реальной, насколько это возможно в сложившихся для них обстоятельствах, нужно лишь найти дорогу назад и пройти ее по волчьей тропе. Стать обычным человеком со всеми достоинствами и недостатками вместо бездушной адской фурии, вырывавшей человеческие души из тел.
– Нет, не в порядке, – и по голосу ясно, что она уже давно со всем смирилась.
Нужно лишь переступить грань, чтобы снова стать собой, а не затаившимся хищником перед решающим броском. Грань настолько тонкую, что даже Адам ее не переступал. И повторись все сейчас, как и в ее прошлый раз, Мрачный Жнец явит себя миру. От душ до тел расстояние очень короткое. От помыслов к действиям оно еще меньше. У нее не было никакой гарантии его безопасности, останься между ними хоть какой-либо намек на давление с его стороны. Шаг за грань и ее рука не дрогнет, благо, что он это понимал. Понимал, что надави он чуть сильнее, и абсолютно серое станет слишком черным. Живое и человеческое рассыплется пеплом в его руках, уносимое прочь от мира живых холодным северным ветром.
– Совсем не в порядке, – продолжила она, и отрицать это было бы глупо, а губы начинают путь по его шее до ключицы.
Приподнявшись на локтях, и осторожно, едва заметно он отодвинулся от нее назад. Вот только ему это никак не помогло. От ее поцелуев становится только хуже. Адам хватает ее за плечи, не зная прижать или отпустить. Так и не выбрав, как ему поступить он поднялся на руках, а она только этого и ждала, следуя за ним.
– Эванс, – чуть слышно зовет он ее, и будто чуть здесь лишнее, когда она прикусывает кожу на его груди, и снова целуя. Шумно выдыхает, когда влажная дорожка спускается ниже на его живот, и он закусывает губу до боли, чтобы не дать ей услышать свой голос в тихом стоне, застрявшем в горле.
– Стой, – должно было звучать как приказ, четко и резко, но звучит с мольбой и нехотя, да так, что Адам сам себе не верит.
Последний раз, когда они виделись, до него очередь так и не дошла, а он, черт возьми, ни хрена не железный, и все еще человек. Она словно издевается, проверяет, испытывает, ведь никогда такого не было и вот опять. Проводит языком по животу, и цветные точки пляшут под плотно зажатыми веками. Казалось бы, зачем их стоило закрывать? Здесь и так темнее темного, а он будто пытается спрятаться от того, чего сам желает.
Так хотелось к нему прикоснуться. Сказать, что не его вина, что она едва справляется за себя, куда ей еще и за брата того парня, но правило «руки прочь» никто не отменял. Она не из тех, кто нарушает правила. Обходит их, пролезает в узкие щели, просачивается, словно сквозь решето, обходит сзади, но никогда не нарушает установленных границ. Одним словом, табу, и ей не суждено увидеть его или потрогать. Его право. Ее права он уважает, и ей не к лицу терять лицо, каламбур вообще не к месту, ведь лиц друг друга они все равно не увидят, но… Она всегда найдет проклятое и благословенное «но». Мышцы отвечали каждому касанию ее губ, твердея и напрягаясь под ними. Рельеф его торса не оставлял простора воображению, когда ее языком оказались четко обрисованы каждая из его границ. Как же хотелось к нему прикоснуться, что она и делала в рамках им дозволенного. Руки остановились на поясе джинс.
Она дернула его на себя за них, крепко прижимая к груди. От резкого, но не менее приятного соприкосновения с ее телом мужчина не смог сдержать стона ей в волосы, склонившись над ее головой. От его голоса, кажущегося таким знакомым по телу пробежала волна электрического тока, а по нему в ответ бежала другая волна, подстегнутая желанием, и свернулась под ее губами напряжением всех возможных мышц. Мужчину пробирала мелкая дрожь. Он, уткнувшись лицом во влажные волосы, тяжело дышал от ее ласк, чуть ли не срываясь на стоны и уже не заботясь над тем, что может быть неверно истолкованным.
– Руки, – бросил он в темноту, будто она могла забыть, или забыла до этого хоть на секунду.
– Я помню, – выдохнула она ему в низ живота, осторожно спускаясь губами ниже и стаскивая джинсы вниз.
Она поймала его губами. Дыхание Адама вмиг перехватило от теплых и влажных касаний мягких губ. Он запустил руку в ее влажные волосы и осторожно потянул назад.
– Ми, не нужно, – он зажмурился так сильно, что перед глазами поплыли темные круги и отнюдь не от темноты.
– Все в порядке, – оставив на нем теплое дыхание, высказала она свою решимость.
Кто он такой, в конце концов, чтобы ее останавливать? Ее и танком не остановить, а он не очень-то и хотел этого. От нежных прикосновений бархатных губ кожу опять прошибало током. Безумно хотелось большего, хотелось зарыться ей в волосы, направить, подтолкнуть, двинуться вперед, прижимаясь теснее, входя глубже. Пальцы сжались на ее плече, удерживая его, чтобы не толкнуться навстречу и поскорее почувствовать на тонкой коже ее язык, губы. Черт, вот теперь от подобных мыслей держать себя в руках было невозможно даже для человека с такой выдержкой, как у него.
Тепло ее рта обволакивало. Медленно. Невыносимо медленно для них обоих. Рука Адама в ее волосах непроизвольно сжалась и потянула назад, хотя сам двинулся навстречу сладкой невыносимой пытке. Она дошла до допустимого своими возможностями предела и также медленно двинулась назад, а затем повторила все с самого начала. На этот раз Эванс попробовала настойчивее, за что и получила его низкий прерывистый стон и легкий толчок ладонью в затылок.
Дав ей привыкнуть, рука в волосах начала задавать темп, и она подстраивалась под него, прислушиваясь к шумным вздохам над головой. Все было не так как в первый раз: чисто механическое выполнение указанных действий. Теперь ей хотелось ответа – подтверждения, что ему нравится. На высочайшую технику она не претендовала, и глупо было бы, но очень хотелось, чтобы партнер если уж и не восхитился, то хотя бы не пожалел. Проделав все в точности, как минутой ранее, Эванс почувствовала резкий рывок за волосы назад, отстранявший ее.
– Стой, – прошипел он, глубоко и рвано дыша, отдернул ее назад.
– Я сделала что-то не так? – уточнила она, когда рука в волосах сжала волосы на затылке до боли, отстраняя и не давая продолжить.
– Все так. Просто… – ни хрена не просто, слишком хорошо, слишком сладко, все рядом с ней слишком, и как ей это объяснить, Адам не знал, и черт с ней, – продолжай.
Зря он это сказал. Она и продолжила. В точности, как секундой назад. Глубоко, резко, наращивая темп и сжимая губы, притягивая ближе за шлейки сползших джинс, скользя языком и губами, едва ли не закашливаясь. Сам виноват. Раз ей нельзя трогать его руками, правил она не нарушает, и вот что из этого вышло.
– Ах, черт, да, – мужчина не смог сдержать ни удовольствия, ни стона в полный голос.
Непреодолимая сила обрушилась на нее, затапливая с головой, затягивая глубже, не давая выплыть, схватить глоток спасительного воздуха. Она не без труда справилась с контролем рвотного рефлекса и восстановлением дыхания. Хоть в теории она знала достаточно, но практики все же не хватало. Кое-как сглотнув, она осторожно выпустила его из плена своих губ.
– Сама виновата, – от его голоса нутро пробирало спазмами, резонируя на низкочастотной волне.
Вот теперь ей бы следовало испугаться, бежать с воплями ужаса прямо на лестницу. Как же она была права. Уже набрав воздуха для ответа, Эванс не успела ничего сказать. Ларссон опять не дал ей ничего ответить, вытягивая воздух из легких одним только поцелуем.
– Я на минуту, – сказал мужчина и стянул с себя джинсы, скинув их возле кровати.
Направляясь в ванную, шестифутовый верзила без труда дотянулся до люстры и до упора ввернул лампочку в плафоне над кроватью, до которой Эванс смогла бы добраться, разве что встав на стул.
Девушка поднялась на дрожащих ногах, сняла с кровати покрывало, накинув его на себя, и направилась к столу за стаканом воды. Она уже ставила его на место, когда по глазам, которые заставил резко зажмуриться, а затем распахнуться, ударил зажегшийся свет.
– Ты какого хрена не берёшь трубку, мыш… – возле двери в спальню раздался гневный мужской вопль.
Кажется, Земля на мгновение остановилась, а реальность, время и пространство рассыпались на отдельные независимые части. Миа, развернувшись, во все глаза смотрела на вошедшего в комнату человека, включившего свет. На пороге застыл её небывший с ключами в одной руке и телефоном в другой.
Лиам же в свою очередь уставился на картину, представшую его ошарашенному взгляду, а все заготовленные заранее слова застряли у него в горле. Его полностью голая, закутанная в покрывало небывшая стояла посреди груды, без сомнения, мужской одежды, разбросанной по комнате!
Оглохнув от шума льющейся в ванной воды, Лиам потерял дар речи и забыл, что хотел только что ей высказать, а высказать хотелось многое и без купюр. Он только переводил взгляд с ее лица на закрытую дверь в ванную и не мог произнести ни слова, как рыба, выброшенная на берег морским приливом, молча, открывал и закрывал рот. И когда селективная немота от шока, наконец, пропала, единственным, что Лиамель смог выдать, было:
– Охренеть, не встать… – глаза Лиама округлились от удивления и стали еще больше, хотя, казалось, больше уже некуда.
Боясь представить масштаб последствий разрушительных действий урагана Лиамель, настал черед Эванс испытать шок, а паника завыла в голове голодной кошкой, запертой на раскаленной крыше. Шум воды стих, и тишина только сильнее давила обоим на уши. Ей конец. Им всем конец. Лиам не будет искать правых и виноватых, а по мнению Адама виноваты априори она и Лиам, и беды не миновать. Глаз бури только что сместился, когда вектор центробежной силы выключил воду в ванной комнате, и ураган вот-вот сметет их всех с лица Земли, которая все еще стоит, а не вертится!