– Семьдесят восемь, – уточнил Руднев.
– Пусть так, семьдесят восемь. За это время в нём наверняка изучен каждый уголок и каждый камень. Это же вам не Шатобриан! Ничего секретного в нём быть не может!
– Зря ты так думаешь! В университетских зданиях полно неиспользованных и забытых помещений. В особняке Волконских целое крыло пустует, там планировали делать лаборатории, но пока средств собрать не могут.
– И вы надеетесь найти там тайное святилище?
– В том-то и дело, что если оно там есть, то оно, скорее всего, не такое уж и тайное. Каким образом идеи Ван-Берзеньша могли быть подняты из забвения? Откуда про них узнали? Эта книга? Склеп? Мало вероятно! На них трудно было наткнуться случайно. А вот предположить, что кто-то нашёл в заброшенной части особняка Волконской какое-то культовое помещение, вполне возможно.
Белецкий минуту молчал, нервно барабаня пальцами по подоконнику.
– Ну, допустим, Дмитрий Николаевич, вы правы, – сказал он наконец. – В особняке Волконской сохранилось святилище смертопоклонников, и кто-то его нашёл. Мы его тоже найдем. Что это даст в плане расследования?
– Это подтвердит связь университета с убийствами. Случайные люди в анатомическом корпусе оказаться не могли, круг подозреваемых сузится.
– Ничего себе, сузится! Студентов в университете тысяча с лишним, а ещё преподаватели, лаборанты, вольные слушатели, консультанты!
– Но это всё-таки меньше, чем сейчас! Да, и может, нам повезёт узнать что-нибудь ещё.
Белецкий пытливо посмотрел на Руднева:
– Я так понимаю, Терентьева вы предупреждать не желаете? – спросил он.
– Нет, – признался Дмитрий Николаевич. – Он нам не позволит.
Белецкий сокрушенно покачал головой.
– Дмитрий Николаевич, я чувствую, что буду жалеть о том, что соглашаюсь на вашу авантюру! Но ведь, если я откажусь, вы всё равно предпримете свою вылазку без меня, так? Этого я допустить не могу.
Руднев просиял:
– Я знал, Белецкий, что ты согласишься!
Белецкий, очевидно, не разделял восторга бывшего воспитанника.
– Как вы планируете всё это проделать? – хмуро спросил он.
– Мы просто придём в анатомический корпус под конец учебного дня, спрячемся в нём и ночью обследуем заброшенное крыло.
– Каким же образом смогу туда пройти я?
– Ты прикинешься консультантом из Германии. Если мы будем говорить по-немецки, привратник, да и никто другой вопросов задавать не станет, знаешь же наше российское преклонение перед иностранцами.
– Не очень-то вы меня убедили, но допустим. А где мы будем скрываться до вечера?
– Найдем где, – легкомысленно отмахнулся Руднев. – В любом университетском здании множество помещений и коридоров, в которых неделями живой души не встретишь!
Белецкий всем своим видом давал понять, что затея ему нравится всё меньше и меньше.
– И ещё один вопрос, – уточнил он, – вы не находите, что ваша некрофобия – слабое место вашего плана?
– Белецкий, будет тебе издеваться! – поморщился Руднев. – Другого плана у меня нет!
Около пяти часов вечера следующего дня к дверям особняка Волконской подошли двое: высокий и худой немец с чопорным выражением лица, свойственным всем иноземцам, имеющий при себе новый на вид докторский саквояж, и сопровождающий немца молодой человек в гражданском платье, предъявивший привратнику студенческий билет на имя Дмитрия Николаевича Руднева.
– Это доктор Беллер из Кёльнского университета, – небрежно бросил он привратнику, кивнув в сторону своего солидного спутника, и обратился к немцу. – Bitte, Doktor Beller. Herr Professor erwartet Sie. Ich begleite Sie zu seinem Büro. (Пожалуйста, проходите, доктор Беллер. Профессор ожидает вас. Я провожу вас до его кабинета).
– Danke, Herr Rudnev (Спасибо, господин Руднев), – сухо ответил немец.
Привратник застыл в почтительном поклоне.
– Ich hab dir gesagt (Я же тебе говорил), – сказал студент.
– Eines Tages das gefährdet eine Russland (Когда-нибудь это погубит Россию), – проворчал в ответ немец.
Немецкий доктор и сопровождающий его студент вошли в здание.
В особняке Волконской было тихо и пустынно. Занятия в анатомичке либо уже закончились, либо по причинам студенческих беспорядков и не начинались.
– Что дальше? – полушёпотом спросил Белецкий, продолжая вести разговор на немецком.
Руднев указал на боковую галерею.
– Пойдем туда. Там хозяйственные помещения.
– А если нас там увидят?
– Скажем, что заблудились. Да и кому нас тут видеть?
Они свернули в темной коридор, стараясь чтобы их шаги звучали как можно тише, но в абсолютной тишине пустого здания малейший шорох производил эффект выстрела.
Коридор повернул под прямым углом и оказался освещённым тусклым светом, льющимся из полуоткрытой двери. Шедший первым Руднев предостерегающе поднял руку. В тишине отчётливо были слышны голоса. Белецкий знаком предложил пойти назад, но Руднев отрицательно мотнул головой: один из голосов ему показался знакомым. Осторожно ступая вдоль самой стены, он приблизился к открытой двери и прислушался. Белецкий беззвучной тенью скользнул за ним.
За дверью, по всей видимости, был кабинет администратора. В щель между дверью и косяком Рудневу было видно контору с ящиками, помеченными в алфавитном порядке, и заваленный грудами пыльных папок стол. Среди этих бумажных кип терялась лампа, приглушенного света которой едва хватало, чтобы выхватить из мрака двух находящихся в комнате людей. Один из них неподвижно стоял спиной к Рудневу, второй сидел за захламленным столом лицом к Дмитрию Николаевичу.
Руднев с изумлением узнал в сидящем Филимона Антиповича Коровьева. Второго Руднев тоже узнал по узкой сутулой спине и длинным, черным как смоль волосам. Это был Григорий Алексеевич Рагозин.
Дмитрий Николаевич приложил палец к губам, подал Белецкому знак подойти ближе и указал на Коровьева. Белецкий заглянул Рудневу через плечо и утвердительно кивнул. Он узнал в Коровьеве следившего за ним человека.
Между тем Коровьев и Рагозин продолжили разговор, который перед тем прервался.
– Что вы молчите? – спросил Коровьев, глаза его злобно сверкали из-под стёкол пенсне.
– Вы подставляете меня под удар, – глухо ответил Рагозин.
– Несомненно, но подумайте, от чего я вас защищаю? Ситуация изменилась, сокрытие ваших грехов теперь имеет иную цену. Подумайте о том, что произойдет, если всё откроется.
Спина Рагозина ссутулилась ещё больше обычного.
– Замолчите! – прорычал он. – Если вы посмеете нарушить наш договор, я убью вас.
– И сделаете глупость, господин Рагозин. Вы же понимаете, что в случае моей смерти всё откроется?.. Так-то лучше! Будет вам скрежетать зубами!.. В конце концов, то, что я велю вам сделать, даже доставит вам удовольствие.
Руднев превратился в слух, его подозрения в отношении Рагозина, несмотря на все возражения друзей и Терентьева, кажется, вот-вот должны были найти своё подтверждение.
Внезапно где-то в глубине здания хлопнула дверь.
– Там кто-то есть? Вы сказали, нас никто не услышит! – встрепенулся Рагозин и шагнул к двери.
Руднев подался назад. Половица под его ногой предательски скрипнула. Сквозь щель он увидел, что Рагозин замер, словно учуявшая след легавая, Коровьев, прислушиваясь, выпрямился в кресле и тихо чертыхнулся.
В тот же момент Белецкий обхватил Руднева одной рукой, в которой держал саквояж, а второй зажал ему рот. Молниеносным сильным и абсолютно беззвучным движением бывший наставник затащил Дмитрия Николаевича в соседнюю дверь и втолкнул в кромешный мрак, заполненный какими-то белыми фигурами. Что это были за призраки, Руднев не понял, а его неуёмное воображение враз нарисовало картину столь жуткую, что он зажмурился. Белецкий вжал Дмитрия Николаевича в стену и замер.
В коридоре раздались шаги, которые Руднев едва смог расслышать за стуком своего сердца. Шаги удалялись и наконец совсем стихли.
Белецкий убрал руку, которой зажимал Дмитрию Николаевичу рот.
– Можете открыть глаза, – прошептал он. – Здесь нет ничего страшного. Это кладовка, в ней халаты и простыни.
Руднев открыл глаза и с трудом перевёл дыхание. Призраки и впрямь оказались рядом вешалок с белыми халатами.
Было тихо. Выждав ещё несколько минут, они выглянули в темный коридор. Соседняя дверь была закрыта, света за ней не было. Коровьев и Рагозин ушли. Дмитрию Николаевичу страшно хотелось проследить за ними, но он понимал, что сделать это, не выдав себя, практически невозможно. Рисковать же основным предприятием он не хотел.
К восьми вечера особняк совсем опустел. Звеня ключами, по коридорам прошёлся сторож, и всё наконец стихло.
Руднев с Белецким вышли из своего укрытия.
– Куда нам? – спросил Белецкий.
Он вынул из саквояжа потайной фонарь и передал Рудневу, который уверено повёл их через пустые коридоры.
Проход в пустующее крыло оказался заколочен.
– Здесь точно никто не ходил уже десяток лет, – заметил Белецкий, ощупывая потемневшие доски.
– Должен быть другой проход, – ответил Руднев, восстанавливая в голове план здания. – Под черной лестницей наверняка есть дверь в подвал. Попробуем пройти там.
Вход в подвал, который на их удачу оказался незапертым, им удалось найти достаточно быстро, но вот сам подвал представлял собой настоящий лабиринт из узких проходов, отгороженных отсеков и каких-то запертых помещений.
– Мы здесь заблудимся, а наши останки найдут еще через сто лет, – мрачно проворчал Белецкий.
Однако Руднев, имевший отличное пространственное воображение, уверено выбрал направление. Спустя некоторое время он вывел их к ведущей наверх лестнице.
– Это здесь. Я уверен, – сказал он.
Они поднялись и оказались перед запертой на огромный навесной замок кованной дверью.
– И что теперь? – спросил Белецкий и дёрнул замок. – Нам его не взломать. Тут не то, что ломика, топора не хватит.
Руднев тем временем внимательно осматривал дверь.
– Белецкий, смотри, петли смазаны, – сказал он.
Белецкий провёл пальцами по петлям.
– Действительно! Странно! Замок-то ржавый…
Дмитрий Николаевич отстранил Белецкого, на мгновенье задумался, а потом налёг на удерживаемую замком скобу, она заскрипела и вышла из стены. Дверь оказалась не запертой.
– Voilà! – торжествующе произнес Руднев.
– И почему только меня это не радует, – пробормотал Белецкий и толкнул дверь.
Они оказались в зале с высокими окнами, служившем в прошлом скорее всего малой гостиной или библиотекой. После темноты подвала лившийся сквозь стекла тусклый свет от снежной белизны за окнами казался ярче дневного.
В зале стояла прикрытая белыми чехлами мебель, одну из стен украшал огромный камин. Помимо той двери, через которую вошли Руднев с Белецким, из зала вели ещё две.
– Куда дальше? – спросил Белецкий.
Дмитрий Николаевич не ответил, он внимательно осматривал камин.
– Белецкий, иди сюда! Смотри! – воскликнул он, указывая на вырезанный в камне орнамент, украшающий высокий портал.
Белецкий присмотрелся и невольно вздрогнул. Среди завитушек, листьев и цветов он различил знакомые очертания демонического змея.
– Gottverdammt (Чёрт возьми)! – прошептал он, Руднев тем временем ощупывал каждый дюйм пространства вокруг портала. – Что вы хотите найти, Дмитрий Николаевич?
– Этот камин никогда не топили, – ответил Руднев. – Видишь, сажи на стенках нет? Я уверен, это тайный проход.
Белецкий шагнул в топку, поднял голову и заглянул в дымоход.
– Тут рычаг, – сообщил он.
Он вышел из очага, протянув руку, осторожно нащупал металлическую ручку и дернул за неё. Раздался скрежет скрытого механизма, и задняя стенка камина откатилась, открывая проход в черноту.
– Нужно чем-нибудь подпереть, прежде чем входить, – сказал Руднев.
Они оглянулись. Камин с двух сторон украшали изваяния двух мраморных псов.
Белецкий подтащил одно из них и поставил в открытый проём, потом зажёг второй фонарь.
– Теперь идём, – Руднев первым нырнул в темноту.
Они оказались в узком и низком коридоре, который заканчивался крутыми ступенями, уводящими куда-то вниз. Руднев ступил на лестницу и повёл лучом фонаря по сторонам.
Они находились в круглом высоком помещении, похожем на античный театр. По кругу шли ряды деревянных скамеек, внизу было огороженное круглое пространство. Стены за самыми верхними рядами были покрыты красными надписями, потолок украшала фреска с изображением змея с козлиной головой. Чудовище обвивало златокудрого младенца с молитвенно сложенными руками, змея окружали какие-то фантасмагорические твари.
В центре нижнего пространства стоял алтарь из черного полированного до блеска камня. На верхней поверхности алтаря была инкрустация пентаграммы, а на боковой – перевёрнутого креста.
– Вот что такое Арена, – произнес Руднев, и голос его тихим эхом отразился от стен.
Он подошёл к расписанной стене:
– Это та же рука, что в склепе Ван-Берзеньша.
Белецкий тем временем спустился к алтарю.
– Здесь нет пыли, – сказал он, проведя рукой по гладкому камню. – Неужели его используют по назначению?
Дмитрий Николаевич тоже спустился вниз.
– Здесь какие-то надписи вырезаны, – заметил он, рассматривая алтарь. – Ничего такого в двух прошлых святилищах не было.
– Что это за язык? – Белецкий тоже присмотрелся к вырезанным в камне надписям.
– Зашифрованная латынь, – ответил Руднев, – язык сатанистов. Нужно переписать, потом попробую расшифровать.
Белецкий достал из саквояжа альбом и два карандаша. Вдвоем они начали переписывать надписи.
И тут они услышали, как грохнул падающий камень, раздался скрежет механизма и шелест встающей на место каменной плиты. Молча переглянувшись, Белецкий и Руднев разом кинулись вверх по лестнице. Пробежав по коридору, они уткнулись в тупик, в котором лежало мраморное изваяние собаки.
Несколько секунд они ощупывали стены вокруг, никаких рычагов или чего-то подобного не было.
– Чёрт! – Руднев в сердцах стукнул по каменной плите кулаком. – Кто-то проследил за нами и запер, словно мышей в мышеловке! Какой я дурак! Нельзя было вдвоём сюда заходить!
– Не факт, что разделиться тоже было бы хорошим решением, – заметил Белецкий, по третьему разу обшаривая стену. – Как думаете, зачем нас тут заперли?
– Хотелось бы верить – чтобы сдать полиции, а не похоронить нас тут заживо!
– Заживо нас не похоронят, – успокоил его Белецкий. – Я оставил записку, которую передадут Терентьеву, если завтра до полудня мы не вернёмся. В ней сказано, куда и зачем мы отправились. Нас найдут.
– О! Белецкий!
– Главное, чтобы нашли живыми! А что, если тот, кто нас запер, планирует вернуться и разделаться с нами? Похоже, мы разворошили осиное гнездо.
Руднев задумался.
– Я думаю, отсюда должен быть другой выход, – сказал он наконец. – Арена похожа по планировке на анатомический театр, в нём всегда есть проход, через который заносят и выносят трупы. Если на алтарь клали тело, его тоже не могли тащить по лестнице.
Они снова спустились к алтарю. Никаких дверей видно не было. Руднев осветил пол.
– Здесь следы! Алтарь должен сдвигаться.
Они навалились на черную глыбу, и она скользнула в сторону, открывая новый проход.
– Mein Gott, lass es mein Schlaf (Господи! Пусть это будет сном)! – тихо взмолился Белецкий и поторопил Руднева: – Идемте, Дмитрий Николаевич, скорее! – Руднев в это время торопливо переписывал оставшиеся надписи с алтаря. – Скорее же!
Руднев закончил переписывать и нырнул в черный проход.
Сколько времени занял их путь по подземелью, сказать было сложно. Иррациональность всего происходящего отбила ощущение времени у обоих.
Наконец узкий коридор вывел их к новой двери, вернее, к гладкой деревянной поверхности, без ручки, замка и петель.
– Если честно, Дмитрий Николаевич, я даже не хочу фантазировать о том, что нас ждет за этой стеной, – признался Белецкий, переводя дыхание.
– Давай ограничимся вопросом, как это открыть? – отозвался Руднев и постучал по стене костяшками пальцев, за стеной была пустота. – Мы где-то в центральной части здания. Доска тонкая.
Он толкнул край стены, и она поддалась, оказавшись, по всей видимости, задней стенкой шкафа. Вдвоем они без особого усилия сдвинули преграду.
Руднев осветил помещение, за шкафом и, резко отпрянув, вжался в стену.
– Что там? – спросил Белецкий и, не получив ответа, сам осторожно выглянул из-за шкафа. В нос ему ударил знакомый уже запах смерти и формалина.
Подземный ход вывел их в морг, тёмный и пустой, освещенный лишь пробивавшимся в окна тусклым светом зимней ночи.
– Мы сможем выбраться через окно, – сказал он, но, повернувшись к Дмитрию Николаевичу, понял, что такая перспектива того вовсе не прельщает.
Руднев замотал головой.
– Мы вернёмся и поищем другой ход, – хрипло возразил он.
Белецкий отбросил свой обычно почтительный тон.