– Можно я к вам присоединюсь?
Их разговор прервали самым неожиданным образом. Дмитрий поднял взгляд и увидел рядом с собой давешнюю девушку с выгоревшими волосами – Александру Вольнову. Георгий тут же подскочил, но она бросила на него немного раздосадованный взгляд.
– Бросьте – это теперь не модно.
Георгий легко улыбнулся этим словам и указал Вольновой на свободный стул. Дмитрию сразу стало неуютно рядом с ней. Он немного отодвинулся и уставился в окно. Вольнова, между тем, заговорила:
– Простите, если была немного навязчивой на лекции. Мне нужно написать статью о том, какие перспективы есть у японских коммунистов скинуть империализм в течение ближайших десяти лет. Достать что-то из наших газет трудно, а совсем уж выдумывать не хотелось. Вот я и обратилась к лекции, которая хоть как-то тематически связана, но только вы все про каких-то воинов говорили, а мне нужно было про другое.
– Ну, очень надеюсь, что смог помочь.
– Не смогли. Если ваши слова верны, никаких перспектив у японских коммунистов нет. Причем, не только в ближайшие десять лет.
– Уж простите.
– Я не могу написать об этом.
– Понимаю.
Установилось молчание. Через минуту Вольнова обратилась вдруг к Дмитрию:
– А вы тоже занимаетесь изучением Японии?
Белкин отвернулся от окна и почти сразу смог заставить себя держать контакт глаз с девушкой.
– Нет, я милиционер.
– Хм, по вам не скажешь. Тоже пишете что-то?
– Нет, а почему вы так решили?
Девушка неожиданно смутилась, и Дмитрий почувствовал себя виноватым.
– Не знаю. Просто… не по профессиональному же интересу вы пришли на эту лекцию?
– Мы приятели с Георгием Генриховичем. Сегодня я планировал зайти к нему в гости, но он уже собирался на лекцию – так я на ней и оказался.
– Вы этим увлекаетесь?
– Чем?
– Ну, самурайством, Японией. Вы просто спросили в конце так, как будто вам это все очень интересно.
Дмитрий не нашелся что ответить. Скорее у него у самого возник вопрос: что такого странного он спросил у Лангемарка, что на это все обратили такое внимание? Так или иначе, девушка ждала ответа.
– Георгий хороший рассказчик, а хорошего рассказчика всегда интересно слушать, но я бы не сказал, что интересуюсь этим. Мне больше головоломки нравятся.
– Какие головоломки?
Белкин уже хотел начать отвечать, но Георгий перебил его. Он посмотрел на часы, единым глотком допил лимонад и поднялся на ноги:
– Извините, но я вынужден откланяться – дела не ждут.
Дмитрию хотелось пойти с другом, но он больше не стал навязываться. Стоило Лангемарку выйти из кафе, как девушка закурила, будто бы при нем стеснялась. После этого она спросила:
– Так какие головоломки?
11
Я смог достаточно быстро отыскать Андрея Овчинникова. Воробей не соврал – его давний приятель действительно работал на старой кондитерской фабрике «Эйнем», которая уже почти десять лет называлась «Красный октябрь». А я ведь помню эйнемовские сладости, точнее их обертки – пухлощекие довольные дети всех сортов и расцветок. На пачке печенья гигантский карапуз перешагивал Москву-реку, направляясь к фабрике. Он чем-то был похож на большевика с известной картины.
Как ни странно, на фабрике все еще делают сладости. Но фантики и обертки от «Красного октября» мне запомнились мало, кроме одной – на ней были стихи Маяковского и глупого вида красноармеец. Это было году в 25-м.
Овчинников, в отличие от воробья, не терял время зря – на «Красном октябре» он работал главным технологом. Оказывается, именно его персоне сладкоежки всей страны должны быть благодарны за неизменность вкуса сливочной тянучки, помадок с цукатами и ирисок «Кис-кис». Следить за Овчинниковым было легко. Вся жизнь его перетекала от дома до работы и обратно. Все маршруты его были очевидны и прямы. Он не сворачивал в подворотни, не останавливался под негорящими фонарями, не ходил пешком, если мог проехать на трамвае. И он почти никогда не оставался один.
У меня возникла проблема. Дома с Овчинниковым всегда оказывалась либо его жена, либо сын. А на фабрику проникнуть было не так уж легко, кроме того, я изрядно сомневался, что смогу улучить момент и застать его там одного.
Планируя уничтожение Осипенко, я не думал, что удастся еще кого-то из их дикой банды выловить спустя столько лет. Потом мне повезло натолкнуться на воробья, а теперь мне не хотелось останавливаться. Трое уже были мертвы, я знал, где четвертый, но это ведь далеко не все из тех, кто должен умереть. У меня была ниточка к Овчинникову, но мне хотелось большего. Хотелось, чтобы от Овчинникова ниточки разошлись в разные стороны. Конечно, шанс на то, что он, спустя столько лет, знает, где искать своих дружков, был крайне мал, но он был, и я не собирался от него отказываться.
Мне нужно было время наедине с Овчинниковым. Нужно было поговорить с ним, прежде чем убивать. Именно поэтому варианты с проникновением к нему в дом или на фабрику я отмел практически сразу. Но других шансов он мне не давал. Через три дня наблюдения я понял, что его придется выманивать.
Это оказалось неожиданно легко. Я просто пришел к нему домой, когда его не было, и представился его жене подложным именем иностранца. Попросил передать мое предложение о встрече и оставил телефонный номер «Метрополя». На первом этаже дома Овчинникова была аптека с телефонным аппаратом, которым жильцы пользовались за небольшую плату (неофициально, разумеется), так что с телефонным вызовом заминки не должно было быть.
Для гарантии пришлось зайти и на фабрику, и попросить о встрече с товарищем Овчинниковым. Я чуть было не попал в нелепую ситуацию – на проходной мне предложили пройти и поискать его самому. Я едва не рассмеялся в голос – если бы мне не нужно было общаться с Овчинниковым перед убийством, я мог бы зайти на фабрику прямо сейчас и никто не собирался мне мешать. По счастью, наш разговор со сторожем услышал кто-то из проходивших мимо начальников – сторожу досталась порция брани, а меня вежливо попросили не отвлекать товарища Овчинникова от работы. Так или иначе, теперь он знал об интересе к себе со стороны какого-то иностранца.
Ближе к вечеру я отправился в «Метрополь» и попросил дежурного сообщить мне о звонке на имя Шарля Розье. Молодой человек хмурой наружности осведомился, а являюсь ли я постояльцем, но я сунул ему червонец и сообщил, что буду ждать в ресторане. Возражений у дежурного не нашлось. Как я и рассчитывал, долго ждать звонка не пришлось. Я назначил Овчинникову встречу и вернулся в ресторан.
По моим прикидкам, у меня было еще минут сорок до прибытия цели. Я решил провести эти минуты в умиротворении: «Схватка с несправедливостью за правое дело, это тяжкая схватка. Если ты слишком большую часть своих сил потратишь на соблюдение праведности, то тебе не избежать ошибок. Твой путь выше праведности. В это трудно поверить, но в этом и заключается большая истина. Если смотреть со стороны этой истины, то такие понятия, как праведность, будут казаться совсем мелкими. Ты должен дойти до этого сам или ты не дойдешь до этого никогда. Но возможность следовать своему пути остается даже без понимания этой истины. Просто советуйся с другими. Даже те, кто не имеет пути, могут смотреть на других…»
Я отвлекся от записей и потянул носом воздух. Какая-то странная тень запаха витала над столиком, за которым я устроился. Я заметил это сразу, но только теперь понял, что дело именно в запахе. Оглянулся в поисках источника, ничего не нашел и перебрался за соседний столик – здесь ничем не пахло.
Овчинников вошел в зал ресторана через полчаса и немного потерянно оглянулся. Я улыбнулся и помахал ему рукой. Странно, но в тот момент я даже не подумал о том, что он может меня узнать. Овчинников подошел к моему столику и посмотрел с недоверием:
– Вы искали встречи со мной?
– О да, я! Шарль Розье к вашим услугам!
Я решил не изображать сильный акцент, оставив лишь его отголоски – не хотелось бы сорваться с сильного акцента на чистый русский в самый неподходящий момент. Овчинников пожал протянутую руку и с прежним недоверием произнес:
– Овчинников. Чем обязан?
– Да вы садитесь, Андрей Семенович, желаете ужинать?
– Вы платите?
– Разумеется!
Видимо, обещание бесплатного ужина в ресторане растопило сердце Овчинникова. Он сел напротив меня и очень по-голубиному нахохлился. Я не был голоден, но чтобы не вызывать вопросов, присоединился к нему. Сейчас я с трудом узнавал в нем того, кого видел много лет назад. Впрочем, ошибки быть не могло – в иной обстановке он был больше похож на себя. Я не мешал ему есть, а он не задавал вопросов. Когда с ужином было покончено, он закурил и неожиданно спросил:
– Мы с вами не встречались раньше?
Я не дал панике выбраться из ее мокрого убежища и спокойно ответил:
– Может быть. Мир тьесен, камарад Овчинников. Но я давно не был в России, так что это могло случиться лишь давно.
Овчинников задумчиво кивнул, не спуская с меня внимательный и жесткий взгляд. Вот теперь он был в точности таким, каким я его запомнил. Молчание затягивалось. Наконец голубь стряхнул пепел и спросил:
– Так зачем вы хотели увидеться?
– Вы веть занимаетесь на фабрике «Красный октябрь», бывшей «Эйнем»?
– Да. И что с того?
– Вы работаете там… технологом, значит, знаете все рецепты?
– Знаю.
– Очьень хорошо! Мне очьень нравятся ваши конфеты. Особенно… «Ми-шка косьолапи».
– Поздравляю.
– Спасибо! Вы знаете их рецепт?
– Конечно.
– Дос… досконально?
– До буковки. А зачем вам?
Я бросил на него быстрый взгляд, а после этого заговорщицки придвинулся поближе:
– Видьите ли, я работаю на фабрик «Ду венже» в Реймсе. Мы тоже делаем сладости. Раньше у нас были договоры с «Эйнем» – они передали нам чьясть рецептов, но Реймс сильно пострадал от Гер мундиаль… эээ, Мировой войны, и все рецепты пропали. В том числе и рецепт «Мьишки».
– И теперь вы хотите снова их получить?
– О да! Очьень! Потому я и позвал вас.
– А причем тут я? Обращайтесь к директору фабрики или в наркомат внешторга, а лучше и туда, и туда – не ошибетесь.
Я разочарованно развел руками:
– Боюсь, что наши дела идут плохо после Войны, а офьициальный договор будьет очень дорого стоить. Кроме того, власти Франции не очень хорошо относятся к договорам с Совьетской Россией. Так что…
– Так что вы хотите украсть рецепты.
В тоне Овчинникова не было, ни гнева, ни осуждения – он просто констатировал. Я испуганно оглянулся вокруг в поисках несуществующих шпионов, а потом торопливо зашептал:
– Прошу вас, тише! Не украсть, а восстановить. Мы купить эти рецепты у «Эйнем». Если бы не случились обстоятельства в России, «Эйнем» передали бы нам этьи рецепты.
– Но обстоятельства случились. Что же, пожалуй, я могу вам помочь.
– О, это замьечательно!
– Но это будет стоить.
– Коньечно-коньечно! Мы понимаем! «Ду венже» готова сделать вам… подарок за ваши усилия.
– Надеюсь, вы понимаете, что дело рискованное. Такие маленькие коммерческие дела дознаватели из ОГПУ очень быстро превращают в заговоры французских шпионов.
Мне захотелось рассмеяться от этих слов – голубь сориентировался мгновенно и уже готовил почву для будущего шантажа, хотя мы еще даже не договорились ни о чем. Вместо смеха я изобразил испуг и вновь оглянулся.
– Ньет-ньет, О-Г-П-У ни о чем не узнает, могу вам поклясться! О нашей встрече знаем только мы двое.
– Не надо клясться. Скажите-ка лучше, товарищ Розье – мой подарок будет большим?
– Да, очьень! Как и благодарность «Ду венже»!
– Благодарность можете оставить себе – еще пригодится. Насколько большим?
– Десьять тысяч рублей.
– Двадцать пять тысяч. Французских франков.
Я был удивлен по-настоящему и даже не пытался этого скрыть.
– Но, кам… товарищ Овчинников, зачьем вам франки в Совьетской России?
Он неожиданно рассмеялся этому вопросу:
– Да мне и рубли в таком количестве в Советской России без надобности! Что я на них куплю? Десять шуб жене? А что я скажу ответственным органам, когда они меня спросят о происхождении этих шуб? Нет, товарищ Розье, рубли мне не нужны. Разве только до отъезда.
– До отъезда?
– Да, до отъезда, господин Розье. Вы правы, в России мне франки не нужны, а вот в Париже…
– Но как вы собираетесь попасть в Париж?!
– А вы меня туда вывезете.
Знаешь, мне захотелось выхватить пистолет и убить его сразу же, не скрываясь, не таясь, не заботясь о шуме. Было чертовски трудно удержать себя от этого. Я справился, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза:
– Ну, боюсь, что организовать это будет трудно – вывести троих человьек… десять тысяч франков и вы передадите мне часть рецептов до отъезда.
– Одного человека.
– Что?
– Вывести одного человека. Двадцать тысяч франков, все рецептуры только по прибытии на место, тысяча рублей сейчас – в знак дружбы между заводом «Красный октябрь» и фабрикой «Ду венже»!
А вот теперь мне пришлось всерьез постараться, чтобы не броситься на голубя и не свернуть ему шею голыми руками. Я шумно выдохнул и целую минуту собирался с мыслями.
– Пятнадцать тысяч франков, товарищ Овчинников. Если хоть на франк больше, то выгоднее будет обратиться к вашему директору.
– Ладно! Пятнадцать. Вы вывезете меня, передадите деньги, а я расскажу вам, как мы в России делаем конфеты. Да – тысяча рублей сейчас.
– Но у меня нет такьих денег.
– Вы врете. Вы же только что обещали мне десять тысяч рублей – тысяча у вас есть. И я хочу получить ее сегодня же, а то у меня появятся сомнения в вашей искренности, а у ОГПУ появится интерес к вашей персоне.
Признаюсь – от срыва меня спасло только осознание того, что к утру этот человек будет мертв. Нужно было только доиграть партию до конца. В конце концов, я и так собирался выманить его из «Метрополя», пообещав задаток.
– Но я ведь не ношу такие деньги с собой!
– Разумно. Поднимемся к вам в номер?
– Я жьиву не в «Метрополе».
– Даже так? Дорого?
– Не бьез этого. Я ведь не в первый раз в Москве. Мне повьезло и с моей квартирной хозяйкой не случилось ничего дурного за время революсьон. Там я и остановился.
– А вы знаете, что это незаконно?
– Почьему?
– Не знаю. Так уж вышло. Ладно, далеко это отсюда?
– Не меньше часа на авто.
– Эк вас! А точный адрес не скажите?
– Пока нет.
– Я ведь все равно узнаю.
– Когда вы узнаете, у вас на руках ужье будет тысяча рублей, и вы не сможете так легко меня предать О-Г-П-У.
– Справедливо.
Голубь тут же подскочил на ноги, показывая, что он готов выдвигаться. Я расплатился за ужин и вышел на улицу следом за ним. На наше счастье, рядом оказалась столь редкая в Москве машина такси. Впрочем, как раз у гостиницы ей и было самое место. Я кивнул водителю и устроился на заднем сиденье. Овчинников сел рядом со мной и неожиданно рассмеялся.
– Вам все равно придется назвать ему адрес.
Я упер дуло пистолета ему в бок и произнес:
– Не придется. Он и сам его знает.
12
– Не была уверена, что вы придете.
– Мы ведь договорились.
Дмитрий сел на скамейку рядом с Александрой Вольновой. С лекции Георгия прошло три дня, и теперь был вечер вторника. Тяжелого рабочего вторника. Белкин с самого утра пребывал в очень странном, несвойственном ему возбуждении духа. Привычное чувство неудобства смешивалось с горячностью и нестройностью мыслей. По убийствам Осипенко и Родионова ничего нового не было. Однако над ними больше болела голова у Стрельникова, а Дмитрий занимался текущими делами. Товарища Владимирова он за все это время видел лишь однажды вечером, когда тот уходил с работы. Разговаривать с ним у Белкина особого желания не было, да и не стоило лишний раз лезть к людям из Политического.
Вольнова так забросала его вопросами в прошлый раз, что Дмитрий почти сбежал из кафе, выдумав несуществующие дела. Однако перед этим она предложила ему встретиться где-нибудь на неделе. Уклоняться было бы слишком невежливо, поэтому Белкин согласился. Договорились на сад «Эрмитаж». Для Дмитрия это было очень удобно – от Петровки до сада было рукой подать.
Собственно, на этом Белкин Александру Вольнову из головы выкинул и занялся другими делами. Вспомнил он о назначенной встрече лишь утром оговоренного вторника и очень вовремя – девушка просила принести несколько задачек и головоломок, которые в прошлый раз ее очень заинтересовали.
Александра фыркнула:
– «Договорились…» Мало ли кто о чем договаривается! Вы в прошлый раз так удрали от моего общества – я уж решила, что вы ляпнули согласие просто, чтобы от меня отделаться.
– А зачем же сами тогда пришли?
– На случай если вы все же вновь решите обмануть мои ожидания. Вы торопитесь?
Дмитрию было досадно, что она заметила его нервозность. Эта девушка его смущала. Сильно смущала – сильнее, чем забитый трамвай и шумные соседи. Он попытался принять расслабленную позу, откинулся на скамейку, стараясь не приближаться к Вольновой слишком сильно.