– Значит, вы допускаете, что в ваше отсутствие Оксана кого-то приводила сюда?
– Ну, так сказать не могу, зачем зря девчонку оговаривать, но исключать такое бы не стала.
– А когда вы приезжали к сестре, муж её… или ваш… с вами был?
– Конечно, только спал в супружеской спальне. Мы с ним при моей сестре даже вида не подаем: она может наделать глупостей, если узнает.
– Вы, как видно, все-таки недолюбливали вашу соседку? – Ерохин посмотрел прямо в глаза женщине, пытаясь поймать ответный взгляд, но она его, почему-то, отвела и хохотнула:
– Сказать, что я в трауре – не могу! – ответила дерзко, и это снова ковырнуло душу капитана, а в воздухе повисла недосказанность.
– А могу я посмотреть комнату Ильченко? – Ерохин поднялся.
– Она опечатана, но вы, наверное, имеете право? – она сняла с гвоздя в коридоре ключ и подала его капитану.
Дверь в комнату Оксаны находилась за небольшим чуланом, похоже, что вход в комнату был раньше другим. Инна Владимировна так и объяснила:
– По плану моя комната была проходная, вот и пришлось делать дверь здесь.
– Значит, если вдруг в соседке придет кто-то, вы можете и не увидеть? – поинтересовался Ерохин, осматривая комнату.
– Ну… наверное… Только слышно ведь всё через стенку. Мы и с Альбертом старались … сами понимаете… только, когда Оксанка была на дежурстве.
– А где сейчас ваша дочь?
– Она живет в Москве. Приезжает редко. Почему-то не любит здесь бывать.
Ерохин поддел полоску бумаги с печатью на двери, и удивился: один край едва держался.
– Вы не трогали здесь ничего?
– Да что вы, я ведь понимаю!
– А как часто вы ездите к сестре? – спросил капитан, открывая шкаф и перебирая стопки белья. Вдруг рука его наткнулась на небольшой конверт. Ерохин вынул его и повертел в руках.
– Что это? – заинтересовалась соседка.
– Пока не знаю… – задумчиво произнес капитан.– Скажите, здесь обыск проводился?
– Да, сразу, в тот же день, когда убили Оксану. Но я помню, что здесь ничего не было. А может быть, плохо искали?
– Может быть, может быть… – Ерохин осторожно, кончиками пальцев достал из конверта фотографию мужчины, довольно «примечательного» вида, и спросил у выглядывающей из-за его спины женщины: – Он вам известен?
Она отрицательно покачала головой:
– Первый раз вижу… Страшный-то какой!.. Кто это? Любовник, что ли, Оксанкин? Хм, красавцы уже не устраивают… – на лице женщины появилось брезгливое выражение.
Ерохин перевернул снимок и прочел:
– «Моей любимой», так… ни даты, ни подписи… Ладно, разберемся, – он убрал конверт в карман. – Вы за это время куда-нибудь отлучались?
– Да, один раз ходила в магазин. Вчера, днем.
– У кого есть ключи от квартиры, кроме вас и Оксаны? У Лыкова? Есть?
– Да, конечно, но он приехал вчера вечером и утром уехал. Вы что же, думаете, что это он подложил? – спросила женщина с подозрением.
– Я пока ничего не думаю, просто интересуюсь. Мне надо знать, кто мог войти в квартиру без вашего ведома.
– Мы бы услышали, – женщина пожала плечами.
– Ну, бывает так, что во время свидания люди ничего не слышат вокруг и не видят. Разве не так? – Ерохин заглянул ей в лицо.
– Ну-у, конечно, всякое бывает, – ничуть не смущаясь, ответила женщина, – но вчера, уверена, услышали бы, – повторилась она.
Ещё немного побродив по комнате убитой девушки, Ерохин с соседкой вышли.
У порога он спросил:
– Кто ещё из ваших соседей сможет рассказать об Оксане?
Женщина, недолго думая, ответила:
– Бабка Горбунова. Вот кто все видит и слышит! Наверняка, во дворе сидит, всех караулит!
На скамейке у крыльца Ерохин, действительно, увидел пожилую женщину, в вязаном берете, модном пальто и ярко накрашенными губами. Он поздоровался с ней и присел рядом:
– Вы не знаете, где мне найти бабушку Горбунову?
Женщина всем телом повернулась к Ерохину:
– Это ты кого назвал бабушкой?! Меня?! Я, молодой человек, не была ею и никогда не буду! – она презрительно поджала губы и, оглядев капитана с ног до головы, добавила: – Посмотрю, какой ты будешь в мои годы!
– Извините, я не хотел вас обидеть, но, согласитесь, если вам говорят, что есть такая бабушка, – он намеренно смягчил слово «бабка», – то, как бы вы представили себе человека? Теперь-то я вижу, что вы вполне интересная женщина в определенном возрасте, – капитан открыто польстил Горбуновой, почувствовав её непростой характер.
– Ладно, знаю, кто так меня представил – Инка, сволочь! Так что хотел спросить?
– Я из… – Ерохин достал документы, но женщина отмахнулась, даже не взглянув на них:
– Мне плевать, откуда ты! Спрашивай!
Ерохина все больше смущала такая беспардонность пожилой женщины, но все же он продолжил разговор:
– Вы знали Оксану Ильченко?
– Эту б…ь? Да кто ж её не знал? Инка такая же! Наверно, и живут с одним мужиком! Тьфу! – она смачно сплюнула.
Ерохина совершенно покоробила такая хамская характеристика обоих женщин.
– За что же такая немилость? – сдерживая свои эмоции, спросил капитан.
– Не за что мне их любить! У Оксанки был жених, так отвергла его. Нашла себе, и кого?
– И кого же?
– Был у неё тут гость, видела я! Инка уехала к своей сумасшедшей сестре, а эта шалава сразу привела такого черта!..
Ерохин, ругнувшись про себя, достал фотографию, найденную в шкафу Оксаны, и показал её Горбуновой:
– Вот этот?
Женщина мельком взглянула на снимок:
– Да что ты! Это – обезьяна, а тот, говорю же, черт! Волосы – во! – она растопырила пальцы, – длинные черные, усы страшные какие-то! А сам белый! Не мужик, а демон! Тьфу, мерзость, да и только! – снова сплюнула она.
Капитан уже едва сдерживался, чтобы не наговорить грубостей этой хамоватой бабе, но описание мужчины походило на то, что рассказали и Хижин, и Усладова. Дальше она довольно подробно описала одежду незнакомца. И добавила, что он приходил каждый вечер, пока не было дома Инны, несколько раз уходил только утром.
– Именно приходил, а не приезжал? – уточнил Ерохин.
– Сказала, что приходил, значит, приходил! Если Инкин «дятел» приезжает всегда, так приезжает!
– Почему же «дятел»?
– Ха-ха! Называет её «берёзкой» и долбит! – со скабрёзной улыбкой произнесла Горбунова, а Ерохин, передернувшись от этих слов, почему-то подумал, что эта баба не понаслышке знакома с местами не столь отдаленными, и решил задать последний вопрос, чувствуя, что больше не в состоянии слушать мерзость из уст этой женщины:
– Вы знаете того человека, который приезжал к Инне Щербань?
– Да Лыков это, из Райздрава. Мужик женатый, а сюда, как на работу таскается! Собака!
– А другие незнакомые мужчины приходили в ваш дом к кому-нибудь? – Ерохину очень хотелось уйти, но оставались ещё вопросы.
– Ну, ко многим ходят! В седьмой квартире пьянки постоянные, там, кого хочешь, встретишь! Участкового приходится вызывать! Вот он тоже частенько приходит! Вроде придет разобраться, а сам с ними пьет наверняка! Сволочь! – она смачно сплюнула, чем вызвала у Ерохина приступ отвращения. Он уже даже поднялся, чтобы уйти, но женщина схватила его за руку, останавливая: – Спросил – сиди! Из незнакомых больше никого не видела, а вот ко мне ходит наш терапевт. Положительный такой мужчина, внимательный. Катька, соседка моя, думает, что она больная, ага! Как бы ни так! Он просто по пути к ней заходит, а мне дорогие лекарства выписывает, и давление меряет, выслушает всё! Хороший врач!
Ерохин понял, что разговор о здоровье может затянуться, встал и, не обращая внимания на поджатые губы женщины, наскоро попрощавшись, едва не бегом, удалился. К другим соседям решил прийти попозже, надеясь, что Горбунова покинет свой пост.
Глава 10.
Калошин в добром расположении духа появился в своем отделении. Воронцов передал майору копию допроса шофера, возившего Мелюкова. Тот сразу углубился в чтение документа.
Прочитав, Калошин подозвал к себе Воронцова:
– Так, Константин, послушай, что я тебе расскажу об одном гражданине по фамилии Зеленцов. Работал он когда-то санитаром в психиатрической клинике. После «смерти» Шнайдера-Вагнера он вдруг перешел работать слесарем на автобазу в Энск, где стал обслуживать машину Мелюкова.
– Товарищ майор, как такое может быть: из санитаров – в слесари? – удивленно спросил Воронцов.
– Во-от! Правильно подметил! Не стыковка какая-то тут. Почему и зачем – мы спросим сами у этого гражданина. А вот что рассказал шофер, так… как его? Андреев… По его словам, машину постоянно кто-то эксплуатировал кроме него, это он замечал и по спидометру, и по датчику уровня топлива. Вот, например, он говорит о том, что как-то поставил машину в бокс буквально с нулевым показателем на этом измерителе, а утром оказалось, что в баке есть бензин. Было и наоборот, но тогда он считал, что кто-то сливает у него топливо. Спидометр тоже показывал не тот километраж. Андреев неоднократно жаловался Мелюкову, но тот предлагал не обращать на это внимания. В конце концов, шоферу стало понятно, что Мелюков в курсе, кто и зачем выгоняет машину из бокса и куда на ней ездит. А в один прекрасный момент он все-таки увидел, что на машине ехал Зеленцов, и рядом с ним сидел ни кто иной, как сам Мелюков. Получается, что днем он ездит по государственным делам, а ночью – по личным, и старается этого не афишировать. Что мы из этого имеем?
– Так «Победа» в деле проходит, видели же, что Кривец садилась именно в такую машину, – сказал Воронцов.
– Молодец! А вот Андреев ни в какую клинику не ездил. Значит?
– Кривец села в машину к Зеленцову! Но это было вечером. Как же шофер?
– А вот он говорит, что у него были внеплановые выходные, когда Мелюков никуда не ездил, а слесарь сам занимался машиной и Андреева отправлял домой.
–Так это что же? Мелюков был в курсе того, что происходило в клинике?
– Ну, это вопрос открытый, он мог ездить и по другим делам. А вот Зеленцов!.. Эта фигура что-нибудь да значит! Так что, собирайся, идем на встречу с оным гражданином.
Зеленцов оказался настолько колоритной фигурой, что и Калошин, и Воронцов буквально онемели при виде этого мужчины: бритая бугристая голова на мощных плечах, выпирающие надбровные дуги, глубоко посаженные глаза, массивный подбородок и длинные руки с огромными кистями – сошедший со страниц учебника по истории древний человек.
Но, видимо, Зеленцов привык к такой реакции на его внешность – он только усмехнулся:
– Чего надо? Говорите быстрее – у меня работы выше краев. – Заглянув в документы оперативников, нахмурился: – Опять насчет машины? Теперь эта «Победа», – он махнул головой в сторону бокса, где отливал блеском черный автомобиль, – другому принадлежит.
– Нам не это важно. Вы ведь ездили на этом автомобиле, когда Мелюков был жив? – спросил Калошин.
– Теперь уж чего скрывать! Было дело! Покойничек до женского полу был охоч – вот и возил я его по бабам. Всё больше по ночам, – протерев руки тряпкой, Зеленцов вынул папиросы и закурил. – Адреса этих дамочек вас интересуют? – плотоядно улыбнулся «питекантроп», как будто говорил не о женщинах, а о добыче.
– Давайте пока оставим их в покое, поговорим о другом, – остановил его майор. – Вы во время войны работали в психиатрической клинике санитаром, так?
– Ну, работал, и что с того? – нахмурился Зеленцов.
– А какую специальность вы имеете?
– Шофер я.
– А почему тогда вдруг пошли в санитары?
– Так это только называлось, что санитар, а так – грузовик водил, возил продукты, в общем, полностью по хозяйству. Ну, и скручивал иногда буйных, – он так посмотрел на свои руки, что у Кости Воронцова холодок пробежал по спине.
– Почему не воевали?
– Так в финскую меня поломало, полкишечника вырезали, вот и комиссовали.
– Вы знали доктора Шнайдера?
– Так это и понятно, чего спрашивать-то? Я к его делам никакого отношения не имел!
– Ну, если спрашиваю, значит, считаю нужным, – сухо парировал Калошин. – А медсестру Пескову?
– Много их там было, всех не упомнишь, – Зеленцов бросил окурок на бетонный пол и с силой раздавил его.
– Но со Шнайдером работала лишь одна старшая медсестра – Анна Григорьевна Пескова. Вы не могли её не знать.
– Ну, значит, была такая, только мне всё равно, как её величают.
– Хорошо. Кривец Любовь Архиповна вам знакома?
– Нет. Что ещё у вас? Мне работать надо, – все больше хмурясь, пробормотал Зеленцов.
– Успеете, – Калошин тоже разозлился – беседа шла довольно туго. – Почему вы уволились из клиники?
– А это законом не запрещено! – Зеленцов недобро посмотрел на майора. – Не пойму я что-то – к чему вы клоните?
– Я вас пока просто спрашиваю, заметьте, без протокола. Дело ваше – отвечать или нет.
– Пугаете? Только пуганые мы! А почему ушел – это мое дело, и никого не касается! – Зеленцов поднялся.
– Ну что ж, раз вы не желаете отвечать прямо на мои вопросы, встретимся на нашей территории – выпиши, Костя, ему повестку на завтра. Жду вас, Игорь Денисович! И, пожалуйста, без опоздания.
На улице Воронцов глубоко вздохнул:
– Ну, товарищ майор, и тип, этот Зеленцов!
– Да уж, во всех отношениях! И сдается мне, что он оч-чень грязную работу у Вагнера мог выполнять! Ведь сразу сказал, что не имел к делам доктора отношения, а мы об этом и не спрашивали. Значит, многое знал! Потому и уволился! Других причин не вижу. Обычно, при больницах, наоборот, люди стараются держаться: сытно, тепло, особенно после войны. Он, тем более, с ранением живота. Тут тебе и медпомощь постоянная. Что ещё подметил?
– Да я, товарищ майор, знаете, на что обратил внимание? Вот про Пескову он говорил как-то расплывчато, а про Кривец – как отрезал – «нет» и все! Почему?
– Думаю, что о судьбе Кривец ему известно, потому и отрицает знакомство с ней – уверен, что некому опровергнуть его слова, а вот с Песковой сложнее: то ли она жива, и он это знает, или не знает ничего наверняка, поэтому опасается сказать правду. И ведь ответил о ней в настоящем времени! Скользкий тип, вот что я скажу!
Директор автобазы, напротив, очень охотно стал рассказывать о своих подчиненных. То, что шофер, возивший Мелюкова, ездит постоянно на допросы, его удивляло, так как, по его словам, был этот человек порядочным, дисциплинированным, и выполнял все, что ему приказывали, беспрекословно. А вот Зеленцов!..
– Я говорил товарищам из комитета, что очень он подозрителен, проверили, отпустили. Только возил он частенько начальничка по разным адресам, и все скрытно так!.. Даже диспетчера не предупреждали.
– Разве так можно?
– Так это же машина партийного работника, что хотел, то и делал!
– Как же бензин списывали?
– Да вот так! Крутились, как могли, на других раскидывали! – развел руками директор. – Попробуйте поговорить с Андреевым, мужчина покладистый, не то, что этот!.. – он кивнул в сторону гаража.
На вопрос, где и как можно найти шофера, сказал, что тот пока в отпуске, и назвал адрес.
Калошин оставил Воронцова побеседовать с другими работниками автобазы, а сам отправился к шоферу Андрееву, хотя совсем не надеялся застать того дома.
Клуб ДОСААФ располагался в старом здании, прилегающим одной стеной к трибуне местного стадиона. На низком крыльце стоял высокий мужчина в форме танкиста без погон. Ерохин поздоровался и представился. Танкист, полковник в отставке, оказался руководителем клуба.
– Юрьев, Егор Константинович! – пожал крепко руку. – И что, товарищ капитан, привело вас ко мне?
– Вы, наверное, слышали об убийстве девушки в лесопарке? – тот кивнул. – У нас возник вопрос по поводу стрелявшего. Поэтому, я опишу вам все обстоятельства, при которых был сделан выстрел, а вы выскажите свое мнение.
Выслушав внимательно Ерохина, Юрьев задумался. Потом, потерев подбородок, сказал:
– Таких стрелков мало, согласен. Из своих никого не назову – слабы для такого выстрела, если только случайно?.. Но ведь тот, кто шел убивать, если я правильно понимаю, знал, что попадет. Ведь так? А иначе, зачем все это затевать?
– Тут вы, я думаю, правы. Жаль, что никого не назвали. Хотя, хорошо, что у вас таких нет, – Ерохин улыбнулся и протянул руку для прощания.
– А вы знаете, я вдруг вспомнил, что мне мой предшественник рассказывал об одном таком стрелке. Да-да, точно! Мы с ним как-то были на охоте, стреляли на спор, что-то у нас не заладилось, вот он тогда и сказал, что до войны в этот клуб, он тогда назывался Осоавиахим, ходила одна женщина, стреляла так, что мужики только руками разводили. Талант у этой бабы был от Бога. Какими только эпитетами мой друг тогда её не наградил! Вот с кем вам надо было разговаривать!
– Послушайте, – Ерохин заволновался, – так дайте же мне его адрес!
– Адрес у него простой: городское кладбище… – с едва заметной грустью произнес Юрьев.
– Черт! Как жаль!.. – капитан разочарованно вздохнул, потом, встрепенувшись, спросил: – А архив? Архив где?
– Какой архив, то здание, где он был, горело, когда немцы пришли. Ничего не осталось!.. Только я, знаете, что подумал? Ведь кто-то из тех, кто ходил до войны в этот клуб, могли остаться в живых?
– Но как их найти? – развел руками Ерохин. – Если только…. Послушайте, а вы не могли бы организовать какую-нибудь встречу, ну, скажем, ветеранов Осоавиахима? Понимаю, это займет время, вас отвлечет от дел, но… очень надо!
– Да я понимаю! Попробую что-то сделать! Убийство – это серьезно! Давайте ваш телефон, как что-то сделаю, сообщу сразу вам.
Увидев на пороге своей квартиры капитана Ерохина, Вера Долгушина даже обрадовалась.
Она пригласила Владимира в комнату, которая просто поражала обилием цветов. Заметив удивление капитана, девушка улыбнулась:
– Красиво? С детства люблю цветы, особенно домашние. Муж ворчит, что всё свободное пространство занимают, но я не отступаю, – говоря это, она ходила с небольшой лейкой и, аккуратно поднимая пальцами листья, тонкой струйкой подливала воду в горшки.