– Так я и докладываю! По порядку!
– В самом деле, не томи! – поддержал Дубовик Сухарева.
– Сначала по Зеленцову: руки его были испачканы в масле, но!.. это не машинное масло, а оружейная смазка! Только как-то сильно уж это бросается в глаза… Будто не просто чистил оружие, а прямо-таки, размазал эту смазку по ладоням!
– Вот это уже интересно! Интере-есно… – Дубовик опять обратился к Калошину: – Геннадий Евсеевич! В гараже всё проверили? – тот кивнул:
– Носом пропахали! Правда, не знали точно, что искать, но всё чисто. Постановление на обыск в комнате Зеленцова надо бы! – Дубовик махнул Моршанскому.
– А вот теперь ещё кое-что… Мадам Пескова никогда не была мамой!
– То есть? – удивленно посмотрел на эксперта Сухарев.
– Она никогда не рожала, вот и всё!
– Это точно? Ошибки быть не может? – с сомнением в голосе спросил Дубовик.
– У нее, простите за физиологические подробности, гипоплазия или, иначе, недоразвитие матки. В акте я все указал, – Карнаухов протянул ему документ. – Там не всё вам понятно, так что спрашивайте, разжую… Для женщины все эти патологии страшны не столько в физическом аспекте, сколько в моральном…
– Брось ты все эти бабские заморочки! – махнул ему Сухарев.
– Как скажете… – Карнаухов сел.
– Ну, что ж, Иван Леонидович, поня-ятно… – задумчиво произнес подполковник, – Только что это нам даёт?
– Так выходит, что у нее дети приемные? – спросил Костя Воронцов, обращаясь сразу ко всем.
– Ну, выходит так?.. – Сухарев посмотрел на Дубовика, тот пожал плечами:
– Если и так, то это характеризует женщину с лучшей стороны. То, что она об этом умолчала, делает ей честь. Но поковыряться в её «грязном белье» придётся. И жизнь Зеленцова будем изучать «под микроскопом». Им займется Доронин, как приедет из К***, Воронцов в помощь, – Дубовик повернулся к молодому оперативнику.
– Есть! – козырнул тот.
– Геннадий Евсеевич, разбирайтесь с убийством Ильченко. Детей Песковой тоже необходимо допросить. Только деликатнее, они могут и не знать об истинном положении в семье.
– Ими займусь я, – сказал вошедший в кабинет Моршанский.
– Как хотите. Мы с Ерохиным займемся поисками Кривец. Будем искать и то, что она могла спрятать от преступника. – Дубовик задумался, потом вдруг резко повернулся к Карнаухову: – Иван Леонидович! А что за операция была у Песковой десять лет назад? Геннадий Евсеевич, помнишь, старушка нам говорила, что Берсенев вылечил её, сделав какую-то операцию? Поэтому она перешла работать в санитарки, – подполковник смотрел то на одного, то на другого.
– Да, была выполнена аппендэктомия, – прочитал Карнаухов в своих записях.
– Вот блин, как же любят эти эскулапы поумничать, – засмеялся Сухарев. – Нет бы, сказать: «Вырезали бабе аппендицит», так он завернул тут!..
– Осложнения были? – улыбнувшись словам Сухарева, спросил Дубовик.
– Абсолютно никаких, – покачал головой Карнаухов, – чистая операция, грамотная.
– Что же тогда значит эта её ложь? – Дубовик посмотрел на Калошина. – А не могло за десять лет зарубцеваться так, что ты сегодня ничего не видишь? – вновь повернулся он к эксперту.
– Нет, товарищ подполковник, свое дело я знаю.
– Ну, что ж, коротко и ясно! Видимо, были причины у Песковой уйти с должности медсестры.
– А не могла ли что-нибудь об этом знать Кривец? – спросил Моршанский. – Если это что-то серьёзное, тогда у Песковой была причина желать смерти Кривец.
– А что? Это тоже версия, и вполне жизнеспособная! – Дубовик впервые за все время одобрительно посмотрел на следователя. – Только убита Пескова, а не Кривец! И тем не менее, вам и карты в руки! И необходимо найти историю болезни Песковой, ведь должна же она быть, тем более, что работала в медучреждении.
Обсудив некоторые вопросы, оперативники разошлись по домам.
Дубовик же, попросив у Калошина ключ от кабинета, остался работать. На предложение майора помочь, ответил, что ему необходимо побыть одному, все обдумать.
Утром Калошин, придя на работу почти на час раньше всех остальных, как он считал, был удивлен сообщением дежурного, что подполковник никуда не выходил и всю ночь работал.
– И не спал? – с сомнением спросил майор.
– Никак нет! Я ему несколько раз ночью носил горячий крепкий чай! – доложил сержант.
Калошин с беспокойством открыл дверь своего кабинета. Увиденное удивило его ещё больше: Дубовик, раздевшись до пояса, делал зарядку у открытого окна. Крепкие мышцы перекатывались плотными буграми по спине и рукам. Во всех его движениях чувствовались бодрость и приподнятое настроение. Оглянувшись на скрип двери, подполковник задорно улыбнулся вошедшему и подмигнул.
– Я-то думал: увижу сейчас сонного и разбитого мужика, а он,.., ишь ты! – подойдя к окну, проворчал: – Холода напустил, черт! – захлопнув створки, повернулся к Дубовику, посмотрел на того с сомнением: – Неужели совсем не спал?
– Не смог! – подполковник надел рубашку, ещё раз хрустнул суставами рук: – И не зря! Помнишь, я высказал предположение, что вся эта история могла начаться гораздо раньше, где-то в прошлом? – Калошин кивнул. – Так вот, я тебе сейчас кое-что интересное покажу! Только сначала завтрак!
– Ладно, я распоряжусь! – Калошин, идя в дежурную часть, всё качал головой: «Надо же, всю ночь не спал, и хоть бы хрен!»
Запивая чаем бутерброды, принесенные майором из буфета, Дубовик достал из толстой папки с делом уже знакомый Калошину журнал, который, как они все считали, помог им в деле раскрытия преступления. Только тогда, по словам подполковника, все-таки точка не была поставлена, а вот теперь!..
– Этим журналом закончили тогда, с него же начнем сейчас, – сказал Дубовик, листая старые страницы. – Я все это время ломал голову над тем, с чего начинать поиски. Решил ради интереса перечитать статью Вагнера, хотя мало что понимал во всей этой научной абракадабре, да и не все термины мне дались без перевода. Но не это главное. Долго сидел, смотрел на фотографию этого злодея, и вдруг мое внимание кое-что привлекло! Посмотри сам, – он развернул журнал к Калошину и постучал пальцем по портрету Вагнера.
Майор пытался рассмотреть то, что вдруг увидел Дубовик, но так ничего и не увидел. Сказал немного раздраженно:
– Можешь без этих ребусов? Покажи, – не дурак, – пойму!
– Ладно, не злись! Это и в самом деле углядеть трудно! – подполковник указал на строку под снимком: – Видишь, дата рождения? 12 сентября 1880 года, и – звездочка! А это значит, что должна быть сноска внизу статьи, относящаяся к этому факту, но её нет, поэтому на значок никто не обратил внимание. Я сначала решил, что это опечатка, но, посмотрев другие статьи, увидел там такие же звездочки и сноски, в которых указывалось, что подробные биографические данные есть в конце журнала в специальном приложении. В статье Вагнера просто была потеряна сноска, а вот подробная биография есть! – Дубовик пролистал журнал и показал Калошину на страницу, где он нашел описание жизни преступника.
– И вот тут я вычитал оч-чень интересные факты! Читать тебе их не стану, а перескажу своими словами. Родился Михаэль Вагнер в городе Аугсбург в Баварии, был единственным ребенком в своей семье, которой принадлежит небольшой родовой замок в Альпах, построенный ещё при Людвиге втором. Отец его был профессором физико-математических наук, а вот сам сынок окончил курс психиатрии, как и его дед. Женился на Эльзе Кауфман. Так! Это предисловие. А вот дальше самое примечательное: в 1900 году Вагнер с женой, на тот момент она была ещё невестой, ездил отдыхать на итальянскую Ривьеру – это побережье Средиземного моря, сплошь курорты. И вот там, оказывается, он познакомился с русским профессором в области физики и математики Лопухиным. Какой идеей заразил этот ученый молодого Вагнера, остается только догадываться, но после встречи с Лопухиным Михаэль вдруг срочно поступает в Мюнхенский технический университет и отправляется вместе с женой на жительство в Россию, в Могилев, где проживал на то время и сам Лопухин. Странно? Более чем! Об этом написано так: «Русский ученый настолько повлиял на мировоззрения молодого Михаэля, что он вдруг увлекся метафизическими и оккультными науками». Это, скажу тебе, довольно сложные философские понятия, забивать голову ими не стоит, но, если говорить простым языком: исследования о сверхъестественных началах и законах бытия, его осмысление. Возможно, тогда же этот самый профессор Лопухин зародил в нем мысль о создании этакого сверхчеловека. И там же, и тогда же началось их сотрудничество, ведь зачем-то же Вагнер поехал в Россию. В Германию он приезжал постоянно, так как продолжал учебу в университете, а совсем вернулся, согласно этой биографической справке, именно для того, чтобы заняться научными изысканиями в лаборатории, созданной его отцом, а вовсе не в связи с военными действиями. И вот завершение статьи: все свои труды он посвящает и завещает своему, – внимание! – младшему сыну!
– Младшему? – удивленно вскинул брови Калошин.
– Вот именно!
– Так Каретников – младший или старший? И откуда взялся ещё один сын? Ведь не от Эльзы же? Портрет на вазе 1910 года, там только Стефан. Или потом ещё один родился? Или был сын до Каретникова, и не от Эльзы?
– Ну, ты вопросами сыплешь, как горохом! – остановил его Дубовик. – Мне и самому это крайне интересно. На этот счет может прояснить что-нибудь сам Каретников. Он родился в Могилеве, когда его отцу было всего лишь 22 года. Семья у Вагнеров патриархальная, они строго придерживаются так называемого фидеикомисса, то есть, для них не должно быть никаких сомнений относительно происхождений наследников, и имущество может переходить в определенном порядке наследования старшему сыну и оставаться во владениях семьи. Что из этого можно вывести? – подполковник посмотрел на Калошина, ожидая от него ответа.
– Значит, сын не может быть незаконнорожденным? – в свою очередь задал вопрос майор.
– Но завещает-то он младшему сыну только свои труды, а не имущество семьи! Каретников владел ими? Номинально – да! Он участвовал в экспериментах, знал все об открытии отца, значит, назначать его наследником своих трудов не было необходимости, достаточно указать его соавторство! Или это со стороны Вагнера обыкновенный прагматизм? Ответ, какой? Каретников был и есть, скорее всего, старший сын. Как бы там ни было, надо искать второго. Но сначала я бы направил усилия на поиски Лопухина или его родственников.
– Думаешь, могут что-то прояснить?
– Ты видел, что дала одна звездочка в журнале? Игнорировать хоть слово мы теперь себе не можем позволить! На досуге поразмысли над этим, пока я уеду. И возьми список всех вопросов, которые я составил ночью. Их немало, – Дубовик подал Калошину лист, исписанный убористым почерком. – Разберёшь?
– Не волнуйся. Переводчик не потребуется! – махнул рукой майор. – Уезжаешь? – он задержал руку подполковника в своей руке, тот с улыбкой произнес:
– У Вари я был вчера, перед тем, как приехать сюда. Неужели не сказала?
Калошин вдруг к удивлению Дубовика стал громко и заразительно смеяться:
– У меня что, этот вопрос на лбу написан? – просмеявшись, майор вытер ладонью глаза. – Не перестаешь ты меня удивлять: я ещё подумать-то не успел, а ты уже ответил! А Варька… Спала она уже, когда я пришел, а то бы надула мне в уши! Скучает девчонка!..
– Мог бы – плюнул на все! Да только люблю эту чертову работу!.. Но ничего, как только закончим с этим делом, все поставлю на свои места, и скучать не будем!.. – Дубовик весело подмигнул товарищу.
Ерохин ждал подполковника в гостиничном номере. Задавал себе вопросы и сам же на них отвечал. Знал, что Дубовику надо будет разложить все по полочкам, он спросит строго за всю работу.
Когда подполковник появился на пороге номера, Ерохин вскочил со стула и вытянулся в струнку:
– Здравия желаю!
– Ты провинился, что ли, капитан? Тянешься, как капроновый чулок! – Дубовик протянул руку Ерохину.
– Ну и сравнения у вас, товарищ подполковник! Даже не знаю, как отреагировать! – хмыкнул тот.
– Можешь обидеться, заодно собраться с мыслями. А я пока перекурю.
– Да я готов доложить все, товарищ подполковник!
– Это хорошо! – Дубовик одобрительно посмотрел на капитана, устраиваясь в кресле и закуривая. – Давай, слушаю!
– Значит так! Усладова узнала парня на рынке, который к ней пристал. Он оказался здешним мелким воришкой, известным под кличкой «Амёба», его вся милиция знает. Только вот того, кто его нанял, он назвать не смог. Там обычная схема: сделаешь – получишь деньги, нет – сдам за воровство! Применили то же, что и к самой Усладовой. Кстати, этот «Амёба» отметил у нанявшего его темные волосы и светлую кожу. И хороший одеколон и сигареты! Больше ничего сказать о нем не смог. Похоже на правду. Если тот мужик – фигура значительная, то с таким, как этот воришка, связываться надолго не станет и себя не представит. Одноразовый исполнитель, не больше!
– Что с ребенком? – спросил Дубовик.
– Вернули девочку. Когда Усладова пришла из больницы, ребенок сидел во дворе на скамейке. Была спокойна. Мы с Дорониным с ней поговорили, да из детского лепета много не выдернешь, но «дядя был хороший, он дал много конфет». Видимо, девчонку не обижали. Кстати, две конфеты у неё в кармашке оставались – «Мишка на севере».
Дубовик с одобрением кивнул:
– Дорогие конфеты, хороший одеколон и сигареты! Значит, человек не бедный – отметим это!
– С Юлией скучает Доронин, но, думаю, что никто не придет.
– Я тоже так думаю. Заглотил ли он наживку, или разгадал наши маневры, но Усладова ему точно уже не нужна – этот акт пьесы закончен. Так что, освобождай нашего «узника». Ему найдётся работа. Что насчет стрелка?
– Есть кое-что интересное. Думаю, наш случай. В общем, так, нашлись два ополченца. Оба рассказали о женщине, занимавшейся с ними в одно время в клубе Осоавиахиама. Запомнили её по прозвищу «Жанна Д`Арк». Сказали ещё, что она всегда перед стрельбой надевала нитяные перчатки. Ходила всегда в шароварах. Стреляла сто из ста. Ни с кем не общалась. Внешность описать не смогли, ни тот, ни другой. Причем, одному за семьдесят, он, понятное дело, забыл уже многое. Но второй… Только пятьдесят стукнуло, вроде бы мог женщину запомнить! Но промычал что-то типа «никакая»… А может это и не баба вовсе, а такой мужик неприметный? – Ерохин посмотрел на подполковника.
– Ты пока давай рассказывай, потом будем анализировать!
– Но вот один из них сказал интересную вещь, что бегала эта «Жанна Д`Арк» как-то тяжело, загребая ногами.
– Так-так! – Дубовик звонко щёлкнул пальцами. – Это не просто интересная вещь, а очень даже интересная! Давай дальше! Кольцо нашлось?
– При обыске в комнате не нашли ничего, кроме трех недорогих колечек и нескольких ниток бус, согласно описи.
– Ладно, разберемся… С кем ещё беседовал? Давай обо всех!
– Ну, тут, товарищ подполковник, «готовьте» ваши уши! Рассказывать буду в красках и выражениях! И в жестах! Не выбирая! Иначе не поймете, с кем и почему общалась и контактировала убитая девушка.
– Вот это эскапада! Ерохин, ты что, боишься за мою нравственность? Я что, уже так плохо выгляжу? – Дубовик усмехнулся.
– Извините, товарищ подполковник, расскажу – всё поймете.
Дубовик слушал, молча, только качал головой, пока Ерохин весьма эмоционально описывал свои беседы со свидетелями. Когда речь пошла о детстве Оксаны, у подполковника побелели скулы от крепко сжатых зубов. В один момент он даже скрежетнул ими.
В комнате на некоторое время повисла напряженная тишина. Дубовик с силой раздавил окурок в пепельнице и глухо произнес:
– Жаль…
– Оксану? Конечно…
– Жаль, что той твари нет в живых! Сам бы раздавил! И яйца оторвал! – и он с такой силой сжал кулаки, что костяшки пальцев стали белыми.
В этот момент Ерохин даже представил, как подполковник сделал бы это. Он и сам не прочь был наказать насильника.
– Ладно, не будем размазывать сопли. Наказать мы можем теперь только убийцу! Но его ещё найти надо! – Дубовик замолчал, прикрыв глаза, думая о своем.
Ерохин решился нарушить это молчание лишь тогда, когда подполковник вопросительно посмотрел на него:
– Покажи мне фотографию, что нашел у Ильченко.
– Вот, – Ерохин положил перед подполковником снимок мужчины.
Дубовик, взглянув на фотографию, хмыкнул:
– Судя по роже, это Зеленцов. Его признали соседи девушки? Мелькал он там?
– Нет, не видели. Я думаю, что снимок этот подкинули. Ну, не могла, Андрей Ефимович, такая красивая девчонка с таким уродом…
– Подкинули, говоришь? Похоже, что так… Значит нам пытаются всучить этого Зеленцова. Зачем?
– А если этим хотят указать на то, что стрелял он?
– А что, корявая, но мысль… Так кто у неё бывал, по словам соседки?
– Переодетый. Ну, до этого Хохлов, само собой. Лыков в квартире бывал часто, у Щербань.
– Ещё и перстень пропал. Только вот, когда? При обыске его уже не было, но не было ещё в тот момент и фотографии. Но если кольцо она могла спрятать, потерять, то снимок ей явно подкинули, тут ты прав! Пройдись по второму кругу, побеседуй с соседями, с той грубиянкой… – Ерохин поморщился при упоминании Горбуновой. – Ладно, ладно! Потерпи! Что же делать? Надо, друг мой Ерохин! Что ещё есть у тебя?
– Я, товарищ подполковник, всё обыскал в кабинетах и Флярковского, и Хижина. Нет там ничего!