– Ну, давайте, отцы-офицеры, с чего-нибудь уже начинать! – Ерохин встал по стойке «смирно»: – Жду приказаний!
– Приказываю сесть и пока думать! – Дубовик показал капитану на стул. – Нам надо будет в первую очередь пропустить через сито всех врачей, прибывших сюда незадолго до войны. Всех! Необходимо и институты Московские проверять, поднимать архивы. Студентов с именем Александр там, конечно, тьма, но можно кого-то вычленить из тех лет. И женщин с именем Анастасия, её год рождения, примерно, известен. Если отсеивать по годам, думаю, не так много их будет. Поработать надо и по Песковой. Всю её московскую жизнь тоже прощупать, узнать, где и когда пересеклись пути Лопухиной и Песковой.
– Между прочим, книга по хирургии, которую нашли у Зеленцова, тоже может дать наводку на хозяина, – добавил Калошин.
– А у меня есть мысль: Вагнер пишет об артистических способностях сынка, поэтому человек в парике может быть вполне этим самым Александром. А что? Наклеить усы – это тоже надо уметь, да и клей специальный нужен. И личину надо замазать чем-то! Точно – артист! – прихлопнул ладонями Ерохин.
– Он же в художественной самодеятельности может играть! – воскликнул Калошин.
– Вот видите, сколько умных мыслей! Молодцы, мужики! Будем двигаться в этих направлениях! – Дубовик встал. – Ну, «или Цезарь, или ничто»!
– Ага! «С броней на броню»! – ввернул Ерохин.
По дороге в Энск заехали к Лагутину. Тот радостно вышел из-за стола навстречу гостям:
– Ну, Андрей Ефимович, обыскался я тебя! Всех обзвонил. Сухарев сказал, что вы поехали сюда. Думал, по дороге, где застряли? У вас всё в порядке? Всё нормально?
– Даже лучше! – Дубовик решил пока никого не посвящать в подробности содержания находки и сразу спросил: – Как у вас?
– Гильзы нашли, товарищ подполковник!
– То есть, как «гильзы»? Она там что, не одна была? – удивился Дубовик.
– Вот именно – две! И пуля от второй гильзы, вернее, от первой! – возбужденно сказал Лагутин.
– Вадим Арсеньевич! За такой сумбурный доклад ты своих подчиненных ругаешь? – стараясь не сорваться, спросил подполковник.
– Извини, извини! В общем, так: поползали мы на коленях, и нашли с ребятами две гильзы, одна отстреляна была раньше, дня на три, и лежала немного в стороне от того места, где стоял стрелявший в девушку. Гильза оказалась идентичной второй. Тогда наш эксперт провел баллистическую экспертизу, прочертил направление выстрела, которым была убита Ильченко, высчитал расстояние, какое могла проделать пуля, и, пожалуйста, результат. Пуля эта идентична, вытащенной из дерева пули, но чистая, без биологических следов, – Лагутин достал из папки и протянул акт экспертизы Дубовику. Тот пробежал его глазами и сказал:
– Значит, стреляли дважды. Первый раз, видимо, промахнулись. Да-а, у девушки, по-моему, не было никаких шансов на жизнь. – Потом повернулся к Лагутину: – А график работы Ильченко смотрели?
– Да, за три дня до этого она как раз работала, я лично смотрел график и беседовал с заведующим, – чувствовалось, что Вадим Арсеньевич был в курсе всего дела, не перекладывал ответственность за работу на плечи подчиненных, в поисках участвовал лично, и это импонировало подполковнику. Он доверительно попросил Лагутина помочь им в розыске врача, не сомневаясь, что это будет выполнено на хорошем профессиональном уровне.
– Год рождения 1907, имя Александр, но может быть и другое. А медицинская специальность – хирург, но и это не факт! Включайте в список всех, кто хоть сколько-нибудь подходит под эти параметры. Мало того, он может играть в местной художественной самодеятельности. Очень надеюсь на тебя и твоих ребят, Вадим Арсеньевич! Кстати, ресторан за мной! – Дубовик подмигнул Лагутину, тот засмеялся и пообещал, что они с ребятами сделают всё возможное.
Уже возле машины подполковник, вспомнив про Коломийца, спросил о нём у Лагутина.
– Да там история простая: подвернулся лох с паспортом, вон он его и подрезал. А потом решил новую жизнь начать с новым именем, чтобы дружки не доставали. Только в небесной канцелярии рассудили по-своему! – Махнул рукой: – И в смерти его тоже не было никаких тайн – прочтешь акт – поймёшь!
На подъезде к Энску Дубовик вдруг попросил остановить машину.
– Давайте, мужики, покурим, и я выскажу одну очень интересную мысль, которая однажды уже мелькнула у меня, а теперь крепко утвердилась в мозгу. – Дубовик открыл портсигар и удивленно протянул: – Закончились… Даже не заметил!
– Держи! – Калошин протянул свои папиросы подполковнику. – Ну, расскажи, что за мысль тебя посетила.
– Простая, как копейка. Я понял, где Вагнер встречался с Александром! Не буду вас томить, скажу: у себя дома!
– Как? – в голос спросили Калошин с Ерохиным.
– Александр – врач, он может в любой момент придти к кому угодно под видом посещения больного, а ведь Вагнер и, в самом деле, был больным человеком. Ну, как вам такой расклад? – несколько пафосно произнес подполковник.
– Точно! – воскликнул Калошин. – Я согласен с тобой, Андрей Ефимович! Тем более, под боком у работника уголовного розыска! Кто может заподозрить? А ещё!.. Он мог и смертельный укол сделать отцу!
– А зачем ему его было убивать? Столько всего обещано! Жизнь за границей, счета в швейцарском банке! Замок в Альпах! Да одно имя баварского барона чего стоит! Сынок на отца должен молиться! – возразил Ерохин. – Как думаете, товарищ подполковник?
– Честно сказать, об этом я пока не думаю! А вот Гаврилову надо срочно допросить! Приедем в Энск – сразу к ней! Если я не прав – съем свою любимую шляпу!
– Ну, товарищ подполковник, так неинтересно! Нам-то тоже что-то должно перепасть! Давайте, коньячку накушаемся, вы там что-то и Лагутину обещали? – хитро подмигнув, Ерохин щёлкнул пальцем по горлу.
Дубовик насмешливо посмотрел на капитана:
– Что, «братец Иванушка», к луже потянуло? Наконьячиться всегда успеем! Давай о деле!
– А чего? Послушаем Гаврилову, может быть, сразу и эскулапа вычислим. А маманька, думаю, рядом с ним трётся. Так что, обоих сразу – в один кулёк!
– Относительно матери я вполне с тобой согласен! – кивнул Дубовик. – Живёт эдакий законопослушный гражданин, рядом с ним мать-старушка, может быть, жена, ребёнок, и никому в голову не придёт, что мама – стрелок-ас, сын – наследник нациста… А вообще, меня настораживает отсутствие событий в течении десяти лет! – Дубовик повернулся к собеседникам. – Каретников особо тоже не суетился. Какое-то затишье перед бурей…
– И что это может значить? – заинтересованно спросил Ерохин.
– Ну, по моим ощущениям, будто никто особо и не стремился к созданию вагнеровского монстра: ни старший, ни младший из сыновей. Потом последовал какой-то толчок, и всё пришло в движение, – Дубовик постукивал пальцами по приборной панели, обдумывая свои мысли.
– Может быть, ни Лопухина, ни её сын не знали о завещании? Вот и не спешили выполнять волю Вагнера? – подхватил эту мысль Калошин. – А тот, видя, что ничего не происходит, взял, да и поставил их перед фактом: или работаете, или – шиш с маслом! Он ведь был буквально одержим идеей создания своих убийц, и просто так не мог отказаться от её воплощения в жизнь!
– А что? Вполне вероятно! – кивнул подполковник.
– А может быть, был такой человек, который им просто мешал это сделать? Ну, вот идейный такой! – высказал своё предположение капитан.
– Или не было возможности? Ведь нужна была серьёзная лаборатория, а у них всё здесь оказалось на дилетантском уровне? Особенно после войны. – Калошин поднял палец: – Им нужен был кто-то из райздрава!
– Лыков?! – пристукнул по колену Дубовик. – Не потому ли тебе показалось, что ты его чем-то зацепил? И Мелюков в связке! От него ведь тоже многое зависело! Ну, поворот за поворотом! Едем к Гавриловой, там решим, что делать дальше!
– А не опоздаем к Лыкову? Мелюков-то уже того!.. – Ерохин приставил палец к виску.
– Пошлём к нему кого-нибудь! Гони!
Дверь открыла Галочка Доронина. Увидев сослуживцев мужа, испугалась, но те поспешили её успокоить, и прошли в комнату Гавриловой.
Предупреждённые Галочкой, мужчины вошли тихо: женщина была больна. Она никак не могла оправиться после перенесённого потрясения. Больше всего её тяготило то, что все эти годы она прожила с нацистом. Но в прокуратуре сумели поверить в то, что этот факт был ей неизвестен. И всё же, даже показаться на люди она пока не могла.
Дубовик придвинул стул к её постели и попросил разрешения задать несколько вопросов. Женщина, прикрыв глаза, согласно кивнула.
– Ольга Евгеньевна! В прошлый раз вы сказали, что ваш муж раз в месяц ездил в Москву, кроме того никому не звонил, никто к нему не приходил. Так?
– Я отвечу на все ваши вопросы, только прошу, не называйте этого человека моим мужем, – она закусила губы, боясь расплакаться.
– Хорошо, – согласился Дубовик. – Скажите, ведь были моменты, когда он чувствовал себя плохо, разве вы не вызывали врача?– он задержал дыхание, ожидая ответа.
– Нет, не вызывали, но к нему часто заглядывал его личный врач.
– Почему же вы не сказали об этом сразу?
– Но это ведь не гость. К тому же, я не знаю этого человека. Он меня с ним не знакомил, а я и не настаивала. Только однажды спросила, почему не позвать бы кого-то из больницы, он ответил, что доверяет только своему врачу. Остальных называл коновалами. Хотя я понимала, что он просто боится открыть свое местонахождения.
Мужчины переглянулись.
– Вы можете описать этого врача?
– Выглядел тот довольно странно. Во-первых, был в парике, но он объяснил мне, дескать, врач, был лыс, стеснялся и носил парик. Но у этого человека и усы были накладные, но об этом я предпочла умолчать. Где-то в глубине души понимала, что мне неизвестна жизнь мужчины, с которым я жила, и что она могла быть гораздо страшнее и неприятнее, чем мне это представили. Но боялась себе признаться в том, что просто не хочу ничего знать, потому и плыву по течению. Вроде всё устраивало. А он и подарки умел дарить. Чем, собственно, меня и покупал.
– А где он брал средства на жизнь, если не работал?
– Не знаю. Но считала, что у него были большие сбережения…
– Ну, это верх наивности! – не сдержался Дубовик от едкого замечания.
Женщина промолчала.
– Извините за бестактность, но какие именно подарки вы от него получали?
– Ну, платочки, чулки капроновые, они в большом дефиците, если вы знаете. Кое-что из белья… – она покраснела.
– А украшения? – Дубовик сделал вид, что не заметил её смущения.
– Бусы однажды подарил, но я этим не избалована, они так и валяются. Если это вас интересует, посмотрите в шкатулке, – она кивнула на комод.
Ерохин вынул прозрачные стеклянные бусы из простенькой шкатулки и показал подполковнику. Тот едва взглянул на безделицу.
– Вы присутствовали на осмотрах, когда приходил врач?
– Нет, что вы, меня всегда просили удалиться. Я проводила это время в кухне.
– А Доронины видели этого врача? – стараясь не акцентировать особо внимание на этом вопросе, спросил Калошин.
– Нет, я не помню, чтобы кто-то из них хотя бы раз открыл ему двери. – Она вдруг поднялась на локте: – Мне кажется, что врач приходил по предупреждению. Как будто знал, что кроме нас дома никого не будет.
– Сколько лет вы живете вместе с Дорониными?
– Года три, наверное.
– А кто здесь жил до них?
– Один старичок; когда он заболел, его забрала дочь. Потом вселились Галина с Василием.
Задав ещё несколько незначительных вопросов, мужчины удалились.
– Считаю, что Лыкова надо привезти к нам, – сказал Дубовик. – С такой публикой лучше общаться на своем поле. Меньше спеси – больше правды.
– Утром будут здесь, – передав распоряжение оперативникам, сказал Сухарев. – А сейчас мужикам есть, что доложить. Приглашаю?
– Давай! Новости и у нас появились! – Дубовик удобнее расположился за столом, поставил перед собой пепельницу и закурил. Время было позднее, но никто не расходился, все знали: если подполковник здесь, значит, совещание будет хоть всю ночь и до утра.
Первым появился Карнаухов. Вошел, немного сутулясь.
– Что, Иван Леонидович? Никак и у тебя что-то новенькое? – Дубовик протянул портсигар эксперту, тот охотно закурил и, пуская колечки дыма, сказал:
– У меня всё то же, только в прошлый раз вы как уцепились за детей убиенной бабуси, так и не дали мне больше ни слова сказать. А я должен всё до вас донести, чтобы потом ко мне никаких претензий. Акт написан медицинским языком, а я вам по-мужичьи, просто объясню.
– Ну, ладно-ладно, перебили тогда тебя, правда, зато сегодня дадим первому выговориться, – подполковник примирительно положил свою руку на ладонь Карнаухова.
Оперативники во главе с Моршанским, один за другим, вошли в кабинет, и расселись у стола.
Дубовик, как и обещал, попросил эксперта донести до них содержание акта вскрытия.
– Ну, как я уже сказал, родить Пескова не могла, но, мало того, она и с мужчиной жить не могла!
В кабинете повисла тишина, все взгляды устремились на Карнаухова. Чувствуя всеобщее внимание, тот многозначительно оглядел присутствующих.
– Томить будешь? – вкрадчиво спросил Сухарев. – Зна-аешь, что нам интересно! – шутливо погрозил пальцем.
– Томить не буду, постараюсь объяснить доходчиво. У неё кроме гипоплазии матки, была ещё и аплазия влагалища, то есть его отсутствие!
Дубовик поперхнулся дымом, закашлялся и Калошин. У Воронцова вытянулось лицо.
– Ё…! – воскликнул Сухарев. – Так это… какая ж с неё баба была? А её мужик? Он-то как?
– Ну, формально, конечно, как-то жить можно было. Ну, я не знаю, как!.. – смутился Карнаухов.
Один Ерохин спокойно произнёс:
– Как-как! А то не понятно! Руками!
Моршанский покраснел и сплюнул.
– Да ладно, первый раз, что ли, слышите? – ехидно спросил капитан. – И никогда не попадали в подобную ситуацию?
Следователь угрюмо глянул на него и поджал губы, краснея ещё больше:
– Я, в отличие от вас, сплю только с женой!
На эти слова все дружно отозвались громким смехом.
Но Моршанский такой реакции не понял и не принял, тогда Дубовик успокаивающе произнес:
– Ладно, Герман Борисович, извини нас, непарнокопытных! – и обратился к Карнаухову: – Есть что ещё добавить?
– Добавляю: у таких женщин и молочные железы недоразвиты, узкий таз, худосочность, ну, и так далее.
– Ну, Пескова, в общем-то, была такая, – пожал плечами Калошин.
– Дочь, между прочим, говорила, что мать в семье была главной, всех держала в узде, а отец, напротив, тихий! – Моршанский говорил, уставившись в бумаги, всё ещё стыдясь предыдущего разговора.
«Чёртов ханжа!» – пробурчал себе под нос Ерохин, но увидев строгий взгляд Дубовика, замолчал.
– Так это она, наверное, от физических недостатков такая злая была! – сказал Сухарев и покачал сокрушенно головой: – Попробуй-ка, поживи так, всех рвать станешь! – при этих словах воздух кабинета разорвал громогласный хохот.
– Хватит кощунствовать! – с трудом успокаиваясь и вытирая глаза платком, проговорил Дубовик. – Иван Леонидович, закрывай ты свою гинекологическую тему! Не то сорвем совещание! Ещё пара таких фраз – и можно по домам!
– Ну, хоть расслабились! И, между прочим, в этом как раз может заключаться причина того, что история болезни Песковой исчезла, – Сухарев, посерьёзнев, повернулся к Дубовику: – Давай, Андрей Ефимович, твои вопросы – наши отчеты! Кстати, вам привет от белорусских товарищей, – он подал подполковнику конверт.
– Так, почитаем, что они пишут, – Дубовик пробежал глазами акт и сказал: – Конечно, много лет прошло со времени смерти Эльзы Вагнер и её русского мужа, по фамилии… ага, Ананьев, но кое-что интересное тамошние эксперты всё-таки выявили. Разложение костей говорит об использовании какого-то яда, умерли они с разницей в несколько недель. Это в то время, разумеется, никого не заинтересовало, но вот нам-то как раз всё понятно… – он отложил документ и достал из папки пакет, найденный в клинике. – Здесь то, что явилось камнем преткновения в противостоянии всех участников последних событий… Поскольку нам с вами предстоит найти и обезвредить крайне опасных преступников, считаю необходимым посвятить вас в содержание всех документов. Практически всё здесь написано на немецком языке, поэтому возьму на себя труд ещё раз прокомментировать самое важное, – и он начал читать…
Расходились глубоко за полночь, тихо переговариваясь, впечатленные услышанным.
Глава 16.
Дубовик ждал приезда Лыкова в кабинете оперативников вместе с Калошиным и Ерохиным.
Вошедший в кабинет мужчина источал уверенность, улыбался снисходительно, при этом был настроен дружелюбно, чем вызвал некоторую симпатию к себе.
Но увидев незнакомых людей, представившихся сотрудниками КГБ, Лыков стушевался, поздоровался тихо, сесть решился только после приглашения подполковника: