– И вы поверили…
– Не знаю… Скорее, мне просто хотелось верить…. А выбора у меня всё равно не было!..
– Что было дальше?
– Он сказал, чтобы я собиралась, он отвезет меня в психиатрическую клинику, даст ключи и план зданий, с указанием мест, где надо искать пакет.
– Он так и сказал «пакет»?
– Да, именно пакет. Показал руками приблизительный объём и форму, – Юлия покрутила пальцами, повторяя жесты незнакомца. – Я спросила, куда мне девать Лидочку, он ответил, что возьмёт её с собой, и это будет гарантией того, что я никуда не сбегу и всё сделаю, как он сказал. Я решила, что это не так трудно. Тем более, что, ну, вы знаете, я умею…, умела…
– Да-да, всё понятно. Только теперь несколько вопросов. Сначала вы сказали так: «…они могут, … они скажут», потом – «… он возьмёт». Это ваша оговорка, или всё было сказано именно так?
Женщина с удивлением посмотрела на Дубовика:
– Я не помню…. Это разве важно?
– Вопросы задаю я!
– Извините…. Сейчас подумаю, вспомню точно, если так надо… – она задумалась. – Да, когда он только пришел и стал говорить, я тогда ещё решила, что он имел в виду себя и того парня. Даже представила, что и как они будут делать. А вот потом он уже говорил только о себе.
– Хорошо! Теперь постарайтесь подробно со всеми мелочами описать обоих.
– Ну, парень совершенно бесцветный, какой-то обросший, глаза опухшие, вообще, он был с похмелья, потому что от него несло перегаром. Я теперь совсем не пью, поэтому чувствую малейший запах водки. А от него воняло ещё и дешевыми папиросами. А вот второй!.. От него пахло, наоборот, очень хорошо, вот как от вас, только запах другой, резче, что ли?.. И был этот человек какой-то странный… Лицо вроде светлое, а волосы очень темные, и усы торчком. Тоже темные. И горло обмотано толстым шарфом. Говорил так, будто оно у него болит. Я сразу же поняла, что он скрывает свою внешность.
– Та-ак… – Дубовик задумался, женщина смотрела на него и чувствовала, как от него веет уверенностью и надёжностью. В этот момент ей очень хотелось ему помочь, но, как назло образ парня совершенно расплывался, и вспомнить какие-то подробности её страдающему рассудку, живущему только беспокойством о дочери, было не под силу. Понимал это и сам подполковник. Запах одеколона слишком хлипкий признак для опознания «Артиста», как он сразу прозвал незнакомца в парике, и то, если он остается верен одной марке, как это случилось с Анной Штерн, что во многом сыграло роль в её поимке. Дубовик и сам предпочитал один одеколон, но вот, скажем, Ерохин, так, тот обожал менять марки, хотя выбирал только самые дорогие. Кстати, часто это зависело от обстоятельств. Доронин не раз посмеивался над этой чудинкой капитана, но тот не обижался, только говорил, что и жене его это не нравится. И все же привычки этой не оставлял. Так что, надеяться на запахи слабая надежда.
– Скажите, как вы должны были связываться с этим мужчиной? Ведь вы об этом договаривались? – продолжил разговор подполковник.
– Он сказал, что если я найду, то надо будет подойти к доктору и сказать, что у меня все хорошо. Доктор выпишет меня. Так они договорились.
– И, все-таки, почему вы решили не продолжать поиски, или это временное отступление?
– Я посмотрела там, где было помечено. Правда, мне было сказано, чтобы я искала везде, где можно спрятать такой пакет. А я устала не спать ночью, да и меня уже видели. Оказывается, и вы все знаете… Бессмысленно всё это…. Скажу, что не нашла. Только вот что будет с дочкой?.. – она вытерла слезы и, сложив платок квадратом, сказала:– Постираю…
Дубовик улыбнулся:
– Оставьте себе…. А мне отдайте ваши схемы и ключи. Они вам больше не понадобятся. – Юлия достала из-под матраца сверточек из старой тряпицы и передала подполковнику. – Мы всё сделаем за вас. И отдыхайте! Если у меня появятся вопросы, я приду к вам, – он опять дотронулся до руки женщины и вышел.
Хижин на вопрос Дубовика о том, почему он не сказал, как женщина должна была уйти из клиники, только всплеснул руками:
– Я и забыл об этом! Так расстроился и испугался!.. А ведь и в самом деле, он так мне сказал!
– Ладно, верю!.. – снисходительно махнул он рукой. – Давайте посмотрим схемы, и ты, Ерохин, теперь займешься вплотную поисками. Ну, там, потайные ящики, пустоты в стенах, полах…. Сам всё знаешь, чему тебя учить! Но оставаться здесь будешь в прежней роли. Для всех я приезжаю допрашивать тебя в связи с убийством. Кстати, неплохо было бы поближе познакомиться с другими «коллегами», может быть, что-нибудь узнаешь об Оксане. – Дубовик насмешливо посмотрел на капитана: – Кровь успокоилась? – И на укоризненный взгляд Ерохина добавил: – Знаю, цинично, но если вдруг окажется, что девушку убил её парень из ревности, то ты окажешься в центре скандала. Поэтому, утихомирь свои кобелиные инстинкты и работай!
Ерохин шутливо козырнул.
Втроем они расположились у стола и стали рассматривать небольшие схемы, начертанные очень тщательно с указанием каждого предмета.
– Смотрите-ка! – воскликнул Хижин. – А ведь в кабинете Флярковского кое-что переставлено, а здесь это не отмечено. Шкафы стоят теперь немного не так, как указано здесь.
– Когда их переставили?
– Да не так давно, недели три назад, не больше. Флярковский тогда попросил санитаров помочь ему в перестановке.
– Что-нибудь ещё? Посмотрите внимательно, ничего не упущено, кроме переставленных шкафов?
– Нет-нет, всё так, как было! – горячо заверил оперативников Хижин.
– Значит, этот шкаф, – Ерохин ткнул пальцем в схему, – Усладова могла не проверить? Она же искала строго по схеме?
– Может быть, может быть… – задумчиво проговорил Дубовик.
– Так, давайте, проверим там? – Ерохин поднялся из-за стола.
– Ся-ядь! Ты у нас кто? – подполковник дернул капитана за руку.
– А, да, забыл! Вы сами пойдете?
– «Мышиная возня» всё это, хотя проверить надо. Но сделать это следует либо в отсутствии заведующего, либо вам самому, – он кивнул Хижину. – Придумайте что-нибудь, чтобы без лишних вопросов. – Доктор кивнул. – А вообще, считаю, что не могла Кривец положить на видное место то, из-за чего, собственно, могли убить женщину. – Перехватив вопросительный взгляд собеседников, Дубовик кивнул: – Да, именно так!
– Вы что-то уже узнали? Но как?.. – испуганно спросил Хижин.
– Про убийство? Пока нет. Но анализирую факты, а они упрямая вещь! И позвольте не утруждать вас подробностями, – уже довольно сухо ответил подполковник.
Хижин счел нужным промолчать, так как понял, что задал лишние вопросы.
Дубовик, несколько смягчившись, объяснил ему, каким примерно должен быть пакет. По размеру, указанному Юлией, он был не больше тетрадного формата.
–Да-а, знать бы что там!.. – Ерохин почесал в затылке.
– Хм, и не тратить зря время, – Дубовик легонько толкнул его в плечо, потом обратился к Хижину: – Оставьте, пожалуйста, нас ненадолго одних.
– Пилить будете? – хмуро спросил Ерохин, когда доктор вышел.
– Надо не тебя пилить, а у тебя отпиливать – хмыкнул подполковник. – Что ты за всеми юбками таскаешься? Как увидишь красивую девку, так сразу наступает размягчение мозгов!
– А я с вас пример беру!.. – дерзко ответил капитан.
– Дурак! Сколько раз твердил, что у нас с тобой разные жизненные обстоятельства! – Дубовик щелкнул Ерохина по лбу. – Как говорил один древний философ: «Владей своими страстями, или они овладеют тобой»! Хотя… Ты все равно не воспринял… Ладно, оставим это. Видно, не исправишься, пока не споткнешься! Ты скажи мне лучше: выстрел слышал?
– Так я же сказал вам сразу, что мне показалось, будто Оксана просто споткнулась, упала. Когда она бежала, снег только скрипел, – пожал плечами капитан.
– Ну, из этого следует, что пистолет был с глушителем. А это встречается, ох, как нечасто! Но хлопок ты должен был услышать, даже не ожидая выстрела. Просто это как раз тот случай, когда мозги твои отключились!
– Я все равно не помог бы ей!
– Согласен! Но мог выиграть секунды, и увидеть стрелявшего. Понимаю, что сквозь пелену снега трудно разглядеть кого-то, но с твоей спортивной подготовкой была возможность догнать его, тем более, что стоял он не так уж далеко. – Увидев, что Ерохин пытается возразить, остановил его жестом: – Не спорь! Все, что произошло, это минус твоему профессионализму. Моршанский, конечно, за это не зацепится, а вот генерал – не дурак, сразу просечет все. Поэтому, пока докладывать подробности ему не буду, а нам с тобой остается только рыть днем и ночью. – Дубовик присел боком на стол перед Ерохиным: – Значит так, похоже, пистолет Вальтер П38, такой же, как у Штерн, хотя об этом говорить рано.
– Но таких «трофейников» сколько угодно после войны можно было добыть, – пожал плечами капитан.
– Да, согласен, но есть кое-что интересное даже не в самих пистолетах, а в патронах, – Дубовик поднял указательный палец, – слушай внимательно. В акте экспертизы по патронам, найденным у Штерн, было сказано, что пули в них со стальной оболочкой, плакированной мельхиором. Так? Пуля, изъятая из трупа девушки совершенно идентична тем пулям! Но!.. Такие пули были на вооружении Германской имперской армии до 1917 года, а потом стали плакироваться томпаком, то есть разновидностью латуни. Кроме того, и пули, и гильзы после 1917 года стали покрывать водонепроницаемым лаком, а на патронах у Штерн и пули из трупа девушки этого покрытия нет. Улавливаешь? Эти патроны из оружейных запасов немцев! Из старых, очень старых запасов! Не может быть это случайным совпадением! И, возвращаясь к глушителю, скажу: их американцы ставили на свои МЗА, которые прекрасно переделывались под патрон девять на девятнадцать миллиметров парабеллум, то есть с той самой пулей, что была выпущена в девушку. А значит и глушитель можно было переделать под Вальтер. Такая «игрушка» на рыночный прилавок не выставляется. Серьёзные люди держат в руках это оружие. Но, даже если пистолет другой, то пули – это связующее звено со Штерн, а, следовательно, и с Вагнером.
– Ну, товарищ подполковник, быть вам генералом! Про патроны откуда знаете?
– Описание – из акта экспертизы ещё по делу Штерн! А об остальном – читал! Тебе тоже советую чаще заглядывать в умные книги! И журналы!
– У меня дети, мы с ними детские читаем!
– Ну, тогда!.. – Дубовик шутливо развел руками. – А что думаешь про стрелка, папаша?
– В таком снежном мареве, с десяти метров попасть в бегущую мишень – это может только стрелок высочайшего класса!
– А там было, согласно акта, даже больше!
– Ну, это уж вообще, ас!
– Во-от, что и требовалось доказать! Не тебе, ты и так все понимаешь, Моршанскому! Но я доказывать ему ничего не стану. Привык «пингвин» таскать чужими руками каштаны из огня, пусть идет своим путем, а мы, как всегда, пойдем правильным! Одним словом, остаёшься здесь, как и договорились, а мы с Калошиным возьмём на себя всё остальное. Но если ничего здесь не добудешь – подставлю под генеральские розги, чтобы задница твоя не прохлаждалась, а горела, как у чертей на сковородке! – Дубовик, наклонившись, посмотрел на Ерохина: – И как твоя Ирка тебя до сих пор терпит с твоими кобелиными выходками?
– Так она о них ничего не знает! – весело ответил капитан.
– Да-а, а ты ещё больший дурак, чем я думал!
– Товарищ подполковник, не понял?
– Твоя жена просто старается сохранить семью и сберечь тебя от непоправимого! И не только тебя, но и твой партийный билет бережет!
– Но она никогда… – ошарашено проговорил Ерохин.
– Потому что умная! Вот так, делай выводы! – подполковник похлопал его по плечу. – Ну ладно, мне пора!
Глава 8.
Моршанский был доволен: Хохлов дошел до предела, нервничал, и, по мнению следователя, вот-вот должен был сознаться в убийстве девушки. Следователь тихонько посмеивался, представляя как, наконец-то, заткнёт за пояс этого гэбэшного выскочку. Выезд на место происшествия дал положительный результат: Хохлов показал, где он, якобы, просто стоял, поджидая девушку. И вроде видел другого человека, который, по его словам, выстрелил. «Врёт!» Правда, червячок сомнения грыз Моршанского: встав сам туда и проследив взглядом расстояние до места, где лежал труп, понимал, что попасть в бегущего человека можно было только случайно. «Ну, значит, так и вышло!» – успокаивал он себя. «Но парень служил в армии, подготовка у него, по словам военкома, была на высшем уровне. Значки за стрельбы имеет»! И ещё пистолет… Мог и купить, семья не бедствовала!.. Хохлов настаивает на том, что стрелял тот, другой. Но другой – фигура призрачная, а Хохлов – вот он! Тем более, что друзья говорят об его прямых угрозах девушке, когда та, якобы, стала встречаться с другим парнем, которого никто и не видел! А скорее всего, его и не было вовсе! Так что, оставалось только ждать и … дожимать, дожимать…
Вернулся Дубовик. Моршанский не сдержался, чтобы не спросить его с ехидцей в голосе:
– Ну, и как продвигаются ваши дела?
– Не «как», а «куда», – Дубовик уловил неприятную интонацию в словах следователя и с сарказмом произнес: – Представьте себе, в правильном направлении!
– И у нас все в порядке, несмотря на ваш скепсис, – Моршанский кинул на подполковника едкий взгляд, – и я вам надеюсь это доказать. А то ведь вам всё немецкие агенты мерещатся! Вы даже не допускаете, что человек может убить из-за элементарной ревности. Хохлов в этом смысле очень яркая личность – куда тебе Отелло! Жениться собирался, а она давай хвостом вертеть! Говорит, что какого-то начальника себе нашла. Вот он и взбесился! Так что, обыкновенная бытовуха. И стреляет хорошо, даже отлично! Так что, попробуйте доказать обратное!
– Ну, мне вы можете ничего не доказывать, и я не берусь доказывать вам, а вы вину подозреваемого докажите, а там и поговорим! Помните: «Тяжесть доказательства лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает»! Вот и тащите! – Дубовик сел напротив Моршанского и, глядя прямо ему в глаза, зло сказал: – Вам со мной не соперничать, а дружить надо! Ваши амбиции, уважаемый Герман Борисович, перехлёстывают доводы разума! Вы неглупый человек, и понимаете, что мы оба знаем, из какой задницы у вашей неприязни ко мне ноги растут, и не только, как к человеку, не побоюсь быть нескромным, много выше вас во всех смыслах, но и как к представителю «противостоящей» структуры, «опекаемой» прокуратурой! Но мне глубоко плевать на ваши чувства, как, впрочем, и вам на мои. Только люди, которых вы готовы запихнуть за решетку лишь для того, чтобы макнуть меня мордой в дерьмо, не виноваты. Пытаясь потягаться со мной, вы боритесь с истиной! Поэтому засуньте свои амбициозные выпады против меня куда подальше, и давайте работать без взаимных афронтов и следовать закону при любых обстоятельствах. Dura lex, sed lex!
Моршанский буквально потерял дар речи. Опешив, он смотрел во все глаза на Дубовика, не зная, как отреагировать на эти слова. И в конце концов не нашел ничего лучшего, как в очередной раз обидеться. Подполковник же благодушно развалился на стуле и, в обычной своей манере, иронично улыбался, по-прежнему, глядя в глаза Моршанскому. Тот не выдержал и отвернулся, пробормотав:
– Мог бы обойтись без своих сентенций! «Нравоучитель»!
– Это непреложные правила, которые вы бесконечно игнорируете! – спокойно ответил Дубовик на колкость следователя.
В этот момент вошел Лагутин.
– Герман Борисович, к вам пришла мать Хохлова. Просит вас поговорить с ней!
Моршанский поднялся:
– Сейчас побеседуем со старушкой! Поплакаться пришла? Воспитывать сыночка надо было! – ворча, он собрал бумаги и, не прощаясь, вышел.
– Ну-ну, пусть побеседует! Он ещё не видел этой «старушки»! – Лагутин весело потер руки.
Дубовик с удивлением посмотрел на него.
– Там мама килограмм сто пятьдесят, рост под два метра, голос, как у иерихонской трубы, а характер!.. Фурия! Да и лет ей не больше пятидесяти!
– Да-а, день у нашего следователя не задался! – почти сочувственно произнес Дубовик.
– Никак жалеешь толстячка? – засмеялся Лагутин.
– Да Боже упаси! Вот чего уж не испытываю к нему, так это жалости!
– А ты чего ему тут впарил, что у него лицо было, как на старообрядческой иконе? Обидел, обидел дядю!.. – Лагутин шутливо погрозил пальцем.
– Слушай, не много ли внимания ему? Ты мне лучше скажи, как поговорить с этим арестованным Хохловым? Только так, чтобы Моршанский ни сном, ни духом!
– А кстати, он ведь распорядился никого к тому не пускать, особенно, тебя! Да, у вас «любовь» взаимная! Но как тебе помочь? – Лагутин задумался. – Андрей Ефимович, может быть, завтра? Дежурить будет мой крестник. С ним всё без проблем.
– Нет! Сегодня, и ночью! Давай, Вадим Арсеньевич, думай, как это сделать!
– Так всё серьёзно?
– Более чем! Вытянет из парня признание! Нельзя этого допустить. Думаю, что убийство девушки связано и с нашими делами. Но никого пока не хочу напрягать, для возбуждения нашего дела оснований нет, а значит, и объединить их пока не можем. Начальство пусть остается в неведении. Ненавижу, когда у меня под ногами болтаются!