Американский орёл - Алан Гленн 9 стр.

— Даже, если они оба — члены Партии?

— Особенно, если они члены Партии, — уверенно произнёс Шон. — Сэм, друг мой, слушайте и учитесь. Внутри любой фашистской организации существуют фракции, которые борются друг с другом. В Германии это СС и гестапо. Здесь это «нацики» и «штатники».

Толпа разразилась рёвом смеха.

— «Нацики» и кто? — переспросил Сэм.

— «Нацики» и «штатники». «Нацики» — это сокращенно от «националисты», а «штатники» — от «штатов». Наци убеждены, что нужно во всём поддерживать партийную организацию, а уж потом заботиться о нуждах штатов и страны в целом. «Штатники» считают, что в первую очередь, нужно поддерживать свой штат и свой народ. Хэнсон — нацик. А мэр — штатник. Как-то так. Мэр считает, что маршал слишком увлеченно слушает национальную организацию, а маршал считает, будто мэр больше прислушивается к бедолагам-пехотинцам на улицах. Они борются за влияние, Сэм, ищут союзников, чтобы полностью контролировать окружную партийную организацию, а со временем, организацию всего штата.

Пиво стало безвкусным. Он точно знал, что происходило между боссом и тестем — как и сказал Шон, и маршал и мэр искали союзников, которые помогли бы им в их борьбе, поэтому, почему бы не иметь на своей стороне Сэма Миллера, дабы тот копал под одного из них?

— Как по мне, слишком много политики, Шон. Давай, лучше поищем место, ладно?

— Да, Сэм, конечно, — ответил тот. — Послушайте. Пускай, посвященные идут вперед. Мы сядем подальше, а когда всё закончится, выйдем первыми.

— Звучит толково, — сказал Сэм.

Они с Шоном подождали, пока большая часть собравшихся займёт раскладные стулья, и затем сели в последний ряд. Шон передвигался с ярко выраженной хромотой, которая и являлась настоящей причиной того, что он работал в департаменте полиции, а не на верфи. Два года назад сваренный кусок металла сломал ему левую стопу, отчего он три месяца пролежал в госпитале. Как Шон поведал Сэму, эта балка была «случайно» сварена кем-то, чей брат на следующий же день занял место Шона.

Садясь на место, Сэм вспомнил и другие слова Шона: «Когда встаёт выбор между работой и жизнью, всегда оглядывайтесь, Сэм».

Глава десятая

Едва все в зале сели, крупногабаритный мужчина заставил людей снова подняться для произнесения «клятвы верности». Сэм медленно встал, в нескольких рядах впереди послышалась ругань, кто-то пнул бутылку пива. Сэм посмотрел в дальний конец зала, где на флагштоке возвышался американский флаг. Вместе с остальными, с началом ритуала, он вытянул вперёд правую руку в традиционном салюте.

Едва все расселись, Шон склонился к уху Сэма.

— Если только ты не иммигрант, не еврей, не негр, не республиканец, интеллигент, коммунист, организатор профсоюза…

— Шон, заткнись уже, а? — бросил Сэм и Шон тихо хихикнул.

Впереди Тедди извлёк из кармана стопку листов.

— Так, короче, народ, можно немножко тишины? А? Хорошо. Настоящим призываю собрание портсмутского отделения Партии в округе Рокингем к порядку. Предлагаю отказаться от чтения протокола прошлого месяца. Переходим ко второму? Хорошо. Все «за»? Хорошо. Второй вопрос в повестке дня состоит в том, что совет скаутов имени Дэниэла Вебстера просит финансовой помощи…

И так далее. Сэм уставился в спинку стула перед ним, на которую был нанесён логотип «А.Л.№6». Его разум блуждал, пока Тедди управлял собранием, как Царь-рыба управлял законодательным собранием Луизианы, а затем и Конгрессом. В течение нескольких секунд предложения вносились, поддерживались и принимались. Сэм вспомнил, как где-то читал — не в журнале «Тайм» ли? — что рекорд составлял сорок четыре принятых законопроекта за двадцать минут, то было в Батон-Руж, когда Хьюи Лонг ещё был сенатором и правил штатом, ещё до убийства Рузвельта, провального единственного срока вице-президента Гарнера, и триумфальной победы Лонга на выборах в 36-м и переизбрания в 40-м.

Сэм поёрзал в кресле. Мысль, может, и циничная, но верная: возможно, демократия умирает, сменяясь на то, что происходит здесь и по всему миру, но её смерть привела к скоротечным собраниям. Тедди прогудел:

— Так, в повестке осталось ещё три пункта. Во-первых, мы хотим, чтобы вы раздобыли для нас кое-какую информацию.

Собравшиеся в зале зашевелились.

— Сейчас всем раздадут карточки, ясно? Нас попросили записать в них имена трёх человек, за которыми следует приглядывать. Хорошо? Соседи, коллеги, люди с улицы, мы ищем всех, кто говорит не то, что надо, оскорбляет президента и его людей, да и вообще всех, замеченных в подрывной деятельности или речах. Ясно?

Послышалось ворчание, но возражать никто не стал. Сэм ощутил тошноту, словно тушеная курица на ужин оказалась протухшей. Шон прошептал что-то о том, что при этой администрации хорошо развивается только производство табуреток и осведомителей, но Сэм не обратил на него внимания. Он размышлял о собственном положении осведомителя, зажатого между боссом и тестем, которые вынуждали его стать стукачом. Ещё он подумал о том напуганном писателе, которого прошлой ночью передал в руки министерства внутренних дел.

Когда ему вручили карточку, он взял перьевую ручку, нацарапал три имени — Хьюи Лонг, Чарльз Линдберг и отец Коглин — и передал карточку вперёд. Ну, вот. Впереди кто-то рассмеялся.

— Наконец-то мой идиот-кузен получит по заслугам.

Затем Тедди собрал карточки и передал их одному из легионеров Лонга.

— Так, вопрос номер два — некоторые замечание Хьюи Лонга, которые мы прослушаем прямо сейчас. Хэнк? «Виктрола» готова?

Послышались вялые аплодисменты. Сэм сидел спокойно, размышляя о других именах, вписанных в карточки. Шестьдесят-семьдесят жителей города этим вечером занимаются своими делами, не подозревая и даже не представляя, что их только что внесли в список, который со временем их уничтожит. Как тот пожарный О'Хэллоран, который вырезает игрушки из деревяшек и торгует ими на улице. В горле Сэма застрял ледяной комок. Возможно, в этом списке было и его имя.

Он крепче скрестил руки, пока парень по имени Хэнк вертелся вокруг установленной в углу «Виктролы», а из двух динамиков, поставленных на стулья, раздался хорошо знакомый южный говор тридцать третьего президента США:

— «Однако друзья мои, пока мы не начнём распределять богатства, пока мы не ограничим большого человека ради маленького, мы никогда не добьёмся для людей ни счастья, ни свободы. Так говорит Господь! Он так указал. У нас есть всё, что нужно нашему народу. Слишком много еды, одежды, жилья — почему бы не позволить всем насытиться и жить спокойно, как наказал нам Господь? Из-за того, что меньшинство владеет всем, большинство не имеет ничего. Я сомневаюсь, что многие из тех, кто сейчас меня слушают, хоть раз бывали на барбекю! Когда-то мы ходили туда, собирались по тысяче человек и более. Если тогда собиралась тысяча, то и сейчас мы способны поставить на стол достаточно хлеба, мяса и всего остального для тысячи человек. Тогда позвали бы всех, и каждый смог бы насытиться. Но представьте, что на одном из таких барбекю для тысячи человек, один возьмёт девяносто процентов всей еды, убежит с ней и съест всё в одиночестве, пока ему не станет плохо. Тогда остальным девятистам девяноста девяти останется лишь одна сотая, и многие станут голодать, а всё из-за одного-единственного человека, который забрал больше, чем он может съесть. Итак, леди и джентльмены, Америка и весь американский народ приглашён на барбекю. Господь пригласил нас есть и пить столько, сколько захотим. Он улыбается, глядя на нашу землю, на которой мы выращиваем урожай, чтобы было, что есть и носить. Он указал нам места в земле, где находится железо и другие материалы, дабы мы имели всё, что захотим. Он раскрыл нам тайны науки, дабы облегчить наш труд. Господь сказал: «Приходите на мой пир». И что случилось потом? Рокфеллер, Морган и их приспешники и забрали то, что предназначалось для ста двадцати пяти миллионов человек, оставив достаточно лишь для пяти миллионов, дабы остальные сто двадцать миллионов могли поесть. Поэтому миллионы должны голодать, оставшись без данных Богом благ, если мы не вынудим их вернуть хотя бы часть этого…»

* * *

Сэм держал руки сжатыми в кулаки в карманах, когда запись закончилась и большинство собравшихся принялись аплодировать. Сидеть и не шевелиться было его собственной маленькой формой протеста, и это было самое лучшее, что он мог сделать. Сидевший рядом Шон начал клевать носом, и Сэм пихнул его локтем.

— А?

— Речь закончилась, — сказал он. — Изобрази воодушевление.

Шон прикрыл зевок.

— Простите. Задремал. Кажется, я уже слышал эту речь раз шесть за последние десять лет. Рокфеллеры и Морганы слишком богаты. Все остальные слишком бедные. Новый гомстед-акт. Никто не раб, все короли. — Он оглядел улыбавшиеся, в основной массе, лица. — Тот же самый трёп. Если Царь-рыба хочет в следующем году переизбраться на третий срок, ему нужно придумать что-то получше, чем постоянные повторы старых речей.

— Работает же.

Тедди, партийный вожак, вернулся к трибуне и извлёк из пиджака ещё один лист бумаги.

— Ладно, ладно, ладно. Последний пункт в повестке дня. У меня тут список имён. Те, чьи имена я назову, могут сразу же покинуть зал. Для вас собрание окончено. Увидимся в следующем месяце. Итак, поехали: Эббот, Алан, Кортни, Делрой…

В зале как будто резко упала температура. Сэм заметил, что и у остальных было то же чувство, люди ёрзали в креслах, оглядывались. Без разницы, что там сказал Тедди, это было необычно, это было неправильно. Шон весело зашептал.

— Вот, как бывает на оккупированных землях. Нас разделяют. Одни могут идти, а других расстреливают. Интересно, в какой группе мы.

— Шон, никого расстреливать не будут.

— Может и так. Но револьвер-то у вас с собой?

— А что?

— Если начнут палить, я хочу быть позади вас. У меня такое чувство, что без боя вы не сдадитесь.

Сэм держал рот на замке. Он-то знал, где сейчас его револьвер. Дома, в безопасности. Тедди закончил перечислять:

— Уильямс, Янг и Циммерман. Так, поживее, поживее.

Раздался звук сдвигаемых стульев, шорох шагов и скрип дверей, и Сэм заметил, что опустела почти четверть зала. Теперь тут стало так тихо, что он слышал даже свист парового свистка на верфи.

Тедди прочистил горло.

— Так. Ладно. Остальным приготовиться к действительно важным делам, ясно?

Сэм глянул на чёрный ход. Там никого не было, никакой начальник по вооружению там не стоял. Он прямо сейчас мог выбежать на улицу и…

Тедди аккуратно развернул очередной лист бумаги.

— Так, эти приказы идут прямиком партийного штаба в Конкорде и Вашингтоне. Понятно? Хорошо. Принято решение увеличить численность Национальной гвардии для борьбы с будущими вызовами. Те, кто ушли — все члены гвардии. А вы, парни, нет. Поэтому все вы сегодня добровольно запишетесь в Национальную гвардию Нью-Хэмпшира. Понятно?

Из задних рядов раздался голос:

— Слышь, Тедди! Пошёл ты на хер! У меня колено больное! Я не пойду в гвардию, не стану маршировать и спать на земле. Пошли вы на хер!

Тедди кивнул, плотно сжал пухлые губы.

— Это твоё право. И тебе известно, что будет потом. Мы отмечаем, кто записывается, а кто отказывается, так? Так. А потом кое-что происходит. Возможно, твоего дядю выбрасывают на улицу. Возможно, твой ребенок не получит летом работу от города. А, может, твоему боссу нашепчут, что ты не умеешь кооперироваться, что не умеешь работать в команде.

На зал опустилась тишина, подобно холодному влажному одеялу. Тедди прав — все знали, что означала эта угроза. Неумение работать в команде, неумение кооперироваться могло стать причиной увольнения. Вот и всё. За какую бы соломинку вы ни цеплялись, чтобы выжить, её могли обрезать в любое мгновение. Ни работы, ни правительственного пособия, никакой благотворительности, и спустя несколько недель вы вместе с семьёй перебираетесь жить в лагерь бродяг рядом с Мейплвуд-авеню. Либо продаёте дешевые игрушки у обочины.

Тедди оглядел притихший зал.

— Хорошо. Так и должно быть. Я не хочу, чтобы стало известно, будто в округе Портсмут не стопроцентный призыв. Хорошо. Дальше. Встаём, народ, и поднимаем правую руку.

Среди собравшихся, казалось, поселилось лёгкое сомнение, и Сэм подумал, что, может быть, сейчас, кто-то выступит, кто-то воспротивится. Никто. В помещении было тихо, затем встал один человек, глядя себе под ноги. К нему присоединился тот, что сидел рядом. Встал третий, за ним четвёртый, а затем и все остальные в зале. Сэм тоже поднялся, думая при этом: «Неправильно, это всё неправильно». Он вдруг осознал, с ощущением горечи во рту, что это ещё один шаг на пути вниз туда, что нынче называется гражданским обществом, где призыв называется добровольным вступлением, бедные и бездомные называются бездельниками, а враньё по радио называлось откровенной беседой с народом Америки.

Так что, Сэм тоже поднял руку и вместе с остальными в зале Американского Легиона поклялся беречь и защищать конституцию штата Нью-Хэмпшир и Соединённых Штатов, а также защищать и штат и страну от всех врагов, как внешних, так и внутренних.

Тедди развернул газету.

— Ладно. Говорят, через пару недель вам надо будет явиться в арсенал, пройти медподготовку и получить необходимое обмундирование. Дальше будут и другие тренинги. А тем, у кого больные колени и прочее, волноваться не нужно, и вам работёнка найдётся. Мы все объединимся и всё у нас будет хорошо.

Он быстренько провёл церемонию завершения собрания, и затем Сэм вместе с остальными направился к выходу.

Кажется, незаконченным осталось ещё одно дельце. Дверь перегородили легионеры Лонга, широко расставив руки.

— Погодьте, секунду, пацаны, — сказал тот, что стоял слева. — У нас вам есть кой-чего особенное.

Другой легионер полез под кожаную куртку. Кто-то тихо охнул, гадая, что же этот парень сейчас вытащит из-под полы. Сэм наблюдал, как его рука вытягивается, а в ней…

Бумажный пакет.

Высокий молодой человек схватил этот пакет и протянул его остальным.

— Раз уж вы уходите, парни, то возьмите по одному, лады? Было бы здорово знать, кто в этих местах наши друзья.

Первый мужчина сунул руку в пакет и вытащил из него нечто металлическое.

— Ох, бля, вы гляньте на это, — прошептал Шон и Сэм заметил, что «этим» оказался небольшой конфедератский значок. Легионеры ухмылялись.

— Добро пожаловать, — сказал тот, что стоял слева.

* * *

Зажимая в руке значок в виде флага, Сэм выскочил из зала собраний, в животе у него всё скрутило, а голова гудела. Он стоял на обочине дороги и вдыхал прохладный воздух.

— Вы только гляньте! — воскликнул Шон, показывая значок. — Прям, как в России, прям как в Германии. Докажи свою верность народу и партии, и нацепи этот сраный значок. — Он швырнул свой в открытый канализационный люк. Сэм без колебаний последовал его примеру. Приятно было слышать звон, когда значок исчез в темноте.

— И ещё одно, — не унимался Шон. — Вы вслушивались в ту клятву, что мы приняли? Меня волнуют не внешние враги. Я о второй части. О внутренних врагах. Нехуёвый такой карт-бланш, если понимаете, к чему я. Это одна из причин, почему наш достопочтенный президент взял под контроль Луизиану. Свою гвардию он держал в кармане. Теперь мы стали частью его штурмовых отрядов. Будем выполнять за него всю грязную работу, когда он того пожелает.

Сэм прекрасно понимал, о чём говорил Шон. Национальная гвардия была обученным резервом, которая во время войны помогала армии, находящейся за морем, но всё чаще и чаще её использовали для других вещей. Для разгона забастовок в крупных промышленных городах в Пенсильвании, Иллинойсе и Мичигане. Для сожжения лагерей бродяг, когда те слишком разрастались на окраинах Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и Чикаго. Для стрельбы по толпе, когда заканчивались деньги на пособия в Сиэтле, Майями и Детройте. А теперь Сэм и остальные в том прокуренном зале стали частью всего этого.

— Боже, Сэм. — Голос Шона дрожал от гнева. — Что же с нами будет?

— Да хрен бы знал, — ответил тот и пошёл прочь, стараясь оказаться подальше от этого зала, от Тедди, от Партии и от всего остального.

Просто оказаться подальше.

Однако, подойдя к своему «Паккарду», он быстро спустился с небес на землю.

Едва он открыл дверь и лампа осветила салон, он заметил лежавшие рядком три стебелька травы. Сэм замер. Он начал было сгребать их, но аккуратно отложил в сторону, сел, завёл двигатель и поехал домой.