Следующую пару часов мы продолжали резаться в карты, а я пытался сложить в уме разбегающуюся в разные стороны головоломку. Получалось, что далеко не все доноры выезжали отсюда вперёд ногами. Хотя это было логично. Учитывая, сколько я сейчас видел пациентов с повязками… Столько смертей замять точно не получится, значит, существовало какое-то деление. Одних добрый доктор отпускал, а других доводил до состояния некролога. Интересно, как он выбирал? Монетку подбрасывал?
Когда Борис выиграл двенадцатый раз подряд, Артём встал из-за стола, кинув карты на стол.
– Нет, это просто невозможно. Дядь Борь, ты когда-нибудь проигрываешь?
– В жизни – да, в карты – нет. Мы уж какой день играем, не привык ещё?
– Привыкнешь тут, когда тебя с козырным тузом в дураках оставляют! Пойду подремлю, ну вас.
Он ушёл, зевая, а Борис посмотрел на нас с хитрой ухмылкой.
– В шахматы, детвора?
Надо ли говорить, что до ужина мы проиграли ему вчистую три партии! Вдвоём против одного! Причём одну с обидным детским матом!
– Ну ладно в карты, но в шахматы ты где так научился играть? – спросил я, собирая фигуры с доски.
– В детстве, в Союзе ещё, в кружок ходил. Говорили, неплохо у меня получается. А вообще не бери в голову, мне всегда в играх везёт.
– Но в шахматах не может везти! Это чистая стратегия и расчёт!
– Не может. Но там я просто знаю, как лучше сходить, чтоб тебе, подлецу, поднасрать, – хохотнул Борис, поднявшись из-за стола.
– Пойдём в столовку, стратег.
7
После ужина я остался в палате в ожидании медсестры с очередной порцией таблеток и подключением к ночным мониторам. В голове всплыла телефонная фраза главврача: «Я хочу устроить ей обряд прощания». На обычные поминки это не очень было похоже. Знать бы, где и когда. Точнее, я могу предположить, где, скорее всего внизу, в подвале. Не в столовой же ему проводить «обряд». А вот когда? Я бы не отказался посмотреть на это действо. Определённо.
За полчаса до отбоя снова пришла уже знакомая мне медсестра. Покорно приняв очередную дозу лекарств, я снова дал примотать себя к кровати кожаными манжетами и, едва дождавшись, пока нас запрут на ночь, встал с кровати под возмущённый писк аппаратуры. Во-первых, мне нужно было разведать варианты отхода для своей физической оболочки, если дела примут совсем скверный оборот.
Во сколько точно приходит смена, кто именно нас охраняет по ночам, твари или люди и по возможности изучить подробнее дежурный пост.
А позже ночью уже приняться за «во-вторых» – спокойно покопаться в кабинете главврача.
Оранжевой паутины не было. Пока, во всяком случае.
Первым делом я проверил санитаров из остававшейся ещё дневной смены. Два человека и один упырь с глубокой вмятиной через весь лоб. Виталий, Константин и Станислав. Причём Стасик тоже не особо дёрнулся, когда я осторожно подошёл ближе. С медсёстрами всё было понятно ещё днём. Миленькая Марина, которая пристёгивала меня к кровати, и страхолюдина Зинаида. Имечко под стать внешности.
За высокой стойкой дежурного поста в углу спрятался широкий монитор, показывающий десяток чёрно-белых квадратиков с лежащими на кроватях пациентами. Ну кто бы сомневался. Я посмотрел на изображение своей палаты, прикидывая, где могла висеть камера. Судя по картинке, где-то над входной дверью.
На полу рядом стоял запертый высокий деревянный шкафчик белого цвета. Очевидно, с таблетками.
Замок в нём был плёвый для моих полупрозрачных пальцев. Хоть что-то в этом заведении было относительно просто и понятно.
Со стороны лестницы послышались голоса, и я увидел, что к нам на этаж поднялась ещё одна низколобая жаба в сопровождении плечистого урода с двумя небольшими ртами на каждой щеке. Через секунду к ним присоединился второй санитар. Горбатый, низкорослый, с лицом, густо заросшим волосами. Не щетиной, нет! Именно волосами. Сквозь свисающие пакли тёмных кудрей мелькал язык, постоянно облизывающий толстые шершавые губы.
Значит на ночь заступали одни ублюдки.
Твою-то мать. Кто же вы все такие?
Троица подошла к дежурному посту, обменявшись приветствиями с медсёстрами дневной смены. Марина ушла в комнатку «Только для персонала». Вернулась с ведром и шваброй и принялась за работу покойной уборщицы.
Жаба вытащила из кармана связку ключей, отдала сменщице. Ключи от палат, от шкафчика с лекарствами и ещё от каких-то подсобных помещений.
– Сегодня ночью Аркадий Степанович разрешил, – она потёрла себя по груди, довольно улыбаясь, – так что ждите в гости. А завтра ночью будет обряд прощания с этой старой каргой. В главном зале. Всем велено быть.
– Да уж не откажу себе в удовольствии.
Сухое карканье второй медсестры неприятно резануло по ушам.
– С детства любимчиков не выношу, а эта ещё и наглая была, как портовая шлюха.
Санитары заржали в один голос.
– Ир, ты где таких выражений набралась?
Рты на щеках говорившего открывались одновременно.
Дикое и любопытное зрелище. Как у него вообще получается разговаривать?
– Тебе покажи, ты тоже захочешь. Топайте давайте, ребят смените, а то устали бедные в карты играть поди.
Они ушли, а я остался, задумчиво разглядывая двух претенденток на «Мисс психическая травма – 2020».
Судя по словам Зинаиды, сегодня ночью главврач дал добро на нечто такое, что они снова соберутся тут все вместе чуть позже. И кажется, я знал, о чём она говорила. Очередной сеанс кормёжки, к гадалке не ходи. А уборщица, значит, своевольничала, когда заперлась в той комнатке в одну мерзкую рожу. А ещё получалось, что они все будут там же. В голове начал созревать план. Но сначала – главврач.
Я спустился на второй этаж, дошёл до двери с тусклой латунной табличкой, немного постоял, прислушиваясь к гудящей тишине моргающих то и дело ламп на потолке. В голове всплыл широкий треугольный рот с разбросанными вокруг него глазками. Во что же ты влип, братишка?
Сделал глубокий вдох и шагнул в плотный сумрак кабинета.
8
Всю правую сторону занимали высокие, до потолка, книжные шкафы, забитые многочисленными трудами по психиатрии, психологии и всем, что с этим связано. Дальше стоял большой деревянный глобус со съёмной верхушкой, спрятавший в себе запасы неплохого алкоголя. Сразу за ним, у окна, расположился массивный стол тёмного дерева, который по своей основательности и возрасту мог поспорить с самим зданием. Тут же в серебристом прямоугольнике лунного света стояло повёрнутое боком кресло ему под стать. Ну просто кабинет гарвардского профессора, не иначе. Особенно если учитывать ещё два широких мягких кресла, разделённых журнальным столиком, в одном из которых я сидел буквально вчера. На широком подоконнике притулился небольшой прямоугольный сейф с цифровой панелью управления.
Вскрыть ящики стола было явно проще и быстрее, так что я решил начать с них. Первый посередине оказался не заперт и ожидаемо хранил в себе небольшую коллекцию ручек, скрепок, карандашей да прочей канцелярской дребедени. Три с правой стороны, друг под другом, были заперты. Я погрузил пальцы в замочную скважину верхнего, нащупал механизм, отжал запирающий язычок. Ничего интересного, стопка журналов по психиатрии с заметками на полях. Второй оказался вовсе пустым. В третьем, самом нижнем, лежала только перевёрнутая вниз лицом фоторамка. Я уже собрался его закрыть, но почему-то помедлил и всё-таки решил изучить находку. На первый взгляд обычный чёрно-белый снимок. Причём довольно старый. Группа улыбающихся людей стояла на фоне знакомого мне каменного здания больницы. Я пригляделся и брови поползли вверх. Преодолели темечко, спустились по затылку, миновали распахнутый от удивления рот и вернулись на своё законное место. Я поднёс фотографию к окну, чтобы получше рассмотреть невозможное. Прямо по центру довольно щурился в камеру Аркадий Степанович, чуть моложе, чем сейчас, но не намного. Лет пять, десять максимум. Он держал за руку медсестру в белом переднике и чепчике, которая единственная из всех очень серьёзно смотрела в объектив фотокамеры. Примерно его возраста, может, даже немного старше, но все ещё невероятно красива. Нина Михайловна.
И надпись в левом нижнем углу – Больница «Красные Зори», Челябинск, 1946 год.
Родители? Я прикинул. Если они родились примерно в то время, то уборщица ещё попадала примерно по возрасту, а вот главврач никак, даже если очень хорошо сохранился.
Замечательно. Пошёл за ответами – нашёл новые вопросы. Мне определённо всё больше нравилось это место. Я вернул фотографию обратно и перешёл к соседним ящикам. В первом же мне улыбнулась удача. Поверх нескольких больничных карт лежал ежедневник в коричневом кожаном переплёте.
Несколько начальных страниц занимал календарь. Год только начался, но пометки напротив различных дат были проставлены почти до лета. Занятой дяденька.
Двадцать третьего января, в день моего прибытия, была написана единичка с плюсиком. Очевидно, это я.
Двадцать четвёртого стояла большая буква К. Такая же через неделю, и так далее, на месяц вперёд, равными промежутками.
Двадцать пятое число почти исчезло в чёрных карандашных штрихах.
Это дата прощания.
В некоем «главном зале», наверняка в подвальных помещениях. Значит, надо ускорить план по спуску вниз. Ладно.
Двадцать шестого – минус один. Выписка? По логике с моим плюсом – возможно, хотя Сергей говорил, что завтра.
На последнем числе каждого месяца стояла нарисованная красной ручкой звёздочка. Если повезёт, узнаем и про это.
Ежедневник был почти новый, поэтому никаких старых записей, проливающих свет на судьбу брата, я не нашёл. Отложил его в сторону и достал пачку больничных карт.
Моя шла самой первой. На титульном листе в верхнем правом углу красовался небольшой красный крестик. В остальном ничего особенного – справки, выписки да прочая лабуда.
Следующая карта принадлежала моему новому знакомому: Борису Сергеевичу Лопырёву. Та же метка в верхнем углу, а под ним цифры 26.01. В мозгу вспыхнул огонёк. Двадцать шестого – минус один. Его собирались выписывать? Вот только разговорчивый сталевар об этом не знал. И вполне обычная карточка. Диагноз – алкоголизм, курс терапии, препараты, ничего необычного. Дальше уже были дела незнакомых мне людей, но все с небольшой красной пометкой. Шизики, неврастеники, алкоголики. Последней лежала папка Сергея. Но без непонятного крестика. Почему? Ясное дело – потому! Твою мать, на моей памяти ещё ни одно расследование не вызывало столько новых вопросов по ходу событий.
Я вспомнил его странное поведение по отношению к своей зависимости. Посмотрим, чем же его лечил добрый доктор.
Назначения витаминов, капельницы физраствора, И-приём. Шесть сеансов. Всё.
Какой-то новый препарат? А где ингибиторы эйфории? Где антидепрессанты?
Твою мать…
Больше в ящиках ничего интересного не нашлось, и я повернулся к сейфу. Цифровой замок не представлял для меня особой проблемы. Мерцающие отпечатки пальцев на часто нажимаемых символах подсказали необходимые цифры. Немного терпения с удачей и спустя пятнадцать минут я уже держал в руках журналы финансовой отчётности пансионата.
Помимо государственных поступлений из казначейства (к слову сказать, достаточно скромных) на счёт этого санатория регулярно приходили деньги ещё от двух компаний. Некий «Фонд социального развития» и АО «ПромТрансМет». Про фонд я ничего не знал, а вот вторая компания уже была крупным местным промышленным холдингом, когда я только уезжал из Челябинска в Москву. Зачем им спонсировать областную дурку? Суммы в траншах стояли немаленькие, особенно по сравнению с бюджетными крохами. Оптимизируют налоги? Возможно, но не настолько же…
Мои размышления прервало лёгкое покалывание в левой руке. Судя по всему, трапеза началась.
Я аккуратно разложил всё по своим местам, закрыл сейф, проверил замки на ящиках и вышел в коридор. Уже на лестнице меня встретила переливающаяся оранжевая паутина. Охватывая затейливым узором стены и потолок, она уходила куда-то вниз. Выглядело даже немного празднично, если не знать, на что она способна. Как я и предполагал, весь этаж был пуст. Ни медсестры, ни санитаров – вопиющее нарушение, на которое всем насрать.
Я подошёл к знакомой двери с надписью «Только для персонала» и заглянул внутрь.
Вы когда-нибудь видели, как тля облепляет стебель растения? Вот примерно так же несколько санитаров с медсёстрами с затянутыми мутной поволокой глазами замерли на потолке и стенах небольшой комнатки. Каждый из них приник к оранжевой паутинке, слизывая, как котёнок, свечение с её поверхности. Жаль, телефона нет, селфи на этом фоне вышло бы отличное.
А потом я зевнул. Зевнул! В состоянии перехода! Времени было совсем мало. Я быстро вернулся обратно к дежурному посту, ещё раз внимательно изучил монитор с картинками спящих людей в палатах. Камеры везде были развешены примерно одинаково. Отлично.
Подцепил штекер и обесточил системный блок. Съёмка продолжится, но уже без записи. Первым делом зашёл к себе, увидел купол пожарного датчика в верхнем углу палаты.
Оно.
Взял стул, дотянулся до камеры, превращая электронную начинку в труху. Теперь то же самое нужно проделать в других палатах, чтобы не было лишних вопросов. Я почти физически ощущал, как уходит из меня энергия. Ещё и все эти упражнения расходовали её с удвоенной скоростью. В других комнатах пациенты жили по трое или четверо. Слава богу, никто не проснулся, чтобы посмотреть, как мимо непринуждённо левитирует стул. Уничтожив камеры в четырёх других палатах, я понял, что долго уже не продержусь. Хорошо, что по мгновенному наитию успел первым делом зайти в гости к своим новым знакомым. Борис и Сергей лежали, словно подключённые небольшими стебельками к обширной светящейся паутине. Да и не только они, в соседних палатах происходило то же самое, хоть и выборочно. Я вспомнил ежедневник главврача.
К – кормёжка.
Разобравшись с камерами, вернулся на дежурный пост, подключил обратно системник видеонаблюдения. Теперь очередь шкафчика с лекарствами. Люблю простые замки. А ещё врачебную педантичность.
Все препараты были разложены по небольшим пластиковым ёмкостям с аккуратными надписями.
Антигистаминное. Антидепрессанты. Седативное. Снотворное. И так далее. Взял по несколько таблеток успокоительного со снотворным. Не знаю, понадобятся они или нет, но лучше я подстрахуюсь. Конечно, при пересчёте на какой-нибудь смене могут возникнуть вопросы. Да и плевать. Хоть кто-то в этой богадельне будет озадачен кроме меня. Я вырвал одну из последних страниц журнала посещений, сложил конвертиком, высыпав туда свою добычу. Затем подложил под ножку стоящего рядом стула и несколькими нажатиями растолок всё в порошок. Расправил листок и засунул его в щель под тем же шкафом.
Всё. Теперь, я смогу при случае усыпить хоть весь персонал и вполне спокойно передвигаться по больнице на своих двоих. Пути отхода обеспечены. Валясь с ног от усталости, я пошёл к себе в палату, у самой двери бросил последний взгляд в сторону подсобки и… в груди что-то кольнуло. Суки, ведь они сейчас там, по сути, жрут людей. Как огромные уродливые пиявки, высасывают из нас силы. Оранжевая паутина горела ярко, как новогодняя гирлянда.
Наверное, так же они жрали моего брата. Пока не выпили до конца. Стиснув зубы от внезапно накатившей злости (а она, кстати, чертовски бодрит), я в несколько шагов оказался там. Ближе всего ко мне был ублюдок с двумя ртами. Распластавшись на стене, он медленно вращал головой, давая полакать по очереди каждой маленькой пасти. Я подошёл, сжал кулак, медленно засунул ему в голову.
И резко распрямил всю пятерню.
Его мутные, прикрытые глаза широко раскрылись, остекленели, и он начал медленно сползать вниз. Рты продолжали шевелиться, словно жуя воздух.
Добро пожаловать в слабоумие, детка. Встретишь Альцгеймера, передавай привет.
9
Утро выдалось серым и мрачным. Под стать моему пробуждению. На улице резко потеплело. Низкие свинцовые тучи затянули всё до горизонта мелким моросящим дождём со снегом. Медсестра уже ушла, и я стоял у окна, разглядывая кривые дорожки воды, которые оставляли за собой тающие снежинки.
А может, перебить их тут всех? К чёрту все эти выяснения, разбирательства. Гуманизм… По одному за ночь. Пока не останется только наш добрый доктор Менгеле. Потом дать ему по башке и вывезти куда-нибудь подальше от этой оранжевой дряни.
И поговорить по душам. Но…
Интересно, сколько уже кошек сгубило любопытство?
В животе протестующе заурчало, напомнив мне о завтраке. Я сходил в столовую, увидев Бориса, подсел к нему за стол. Видок у него был не лучше моего.
– Как спалось? – буркнул я, ковыряя чуть тёплую кашу.
– Сахара побольше возьми, глюкоза бодрит, – вместо ответа сказал он.