– Прилетит?
– Из Москвы, я же оттуда к вам приехал.
– Но в личном деле вы указали…
– Адрес родителей в Челябинске, всё верно. Но живём-то мы с ней в Москве, а я подумал, зачем вам её адрес?
– Логично, – натянуто улыбнувшись ответил главврач, – но позвольте, Михаил, как же вы с такой подругой опасались полицейских, которые что-то там припишут вам по пропавшим бомжам? Так вы, кажется, говорили?
– Да ничего я не опасался, – насупившись, буркнул я, – вам самому бы хотелось, чтобы жена ваши проблемы разгребала?
– Так она ваша жена?
– Нет ещё, но в следующем году хотели пожениться. Надеюсь, второй раз последний будет.
– Понимаете, Михаил, у нас разрешены посещения только семьи или ближайших родственников. Боюсь, я не смогу одобрить такой визит.
– Аркадий Степанович, – я чуть приподнялся, насколько позволяли провода и кожаные манжеты, – я верю, что у вас получится найти общий язык с федеральным судьёй из Москвы.
И вот теперь улыбался уже я.
Он явно оценил мой намёк, молча кивнул и вышел.
Я откинулся на подушку, прикрыв глаза. Думаю, своим отчаянным враньём я купил себе немного времени. Степаныч, конечно, упырь (или вурдалак, или хер его знает кто), но не идиот. Ему тут разъярённая фурия, да ещё и в погонах, точно не нужна. Начнёт меня пробивать, возможно, даже завтра. К этому я был готов.
По адресу прописки действительно значились престарелые пенсионеры с сыном Михаилом. Более того, если он туда приедет, ему всё подтвердят. Вот если начнёт соседей опрашивать, тут может выйти неувязочка, но сомневаюсь, что до этого дойдёт.
Медсестра включила прибор, укрыла меня одеялом и ушла, выключив свет.
Что же делать с этим проклятым пауком внизу? А ещё стена с непонятным деревом и неизвестной толщины. Как всегда – одни вопросы. Впрочем, я уже привык. В комнате что-то ярко блеснуло, заставив открыть глаза. По потолку ползали синеватые всполохи света с улицы. Очень интересно. Я «заснул» и уже через несколько минут изучал вид из окна. Мигая синими маячками, на парковке стояли два одинаковых чёрных мерседеса в сопровождении нескольких пузатых внедорожников. Охрана, скорее всего. Неплохие покровители у Аркадия Степановича. Я вспомнил его телефонный разговор. Значит, тоже упыри. Ещё это объясняло такое щедрое финансирование. Ведь смертность у них была выше нормы, значит, чтобы не сильно цеплялись, нужно создать образцово-показательное учреждение. Вот, мол, смотрите, у нас тут и капсулы депривации, и лабы всякие, и оборудование новейшее, специалисты. А в подвале так вообще коллайдер стоит, только маленький, ага.
Сюда можно и комиссию по случаю привезти, похвастаться.
И вот покойники, которые выходят за рамки обычной статистики, уже не так сильно мозолят глаза.
Да и сами понимаете, экология у нас такая…
Что-то начинало потихоньку складываться в общую картинку.
Примерно час спустя, когда затихли звуки пересменки, я выглянул в коридор и обнаружил абсолютно пустой этаж. Оно и понятно, все внизу. На всякий случай проверил снотворную заначку. На месте. Хорошо. Пусть полежит пока.
Пробежался до примеченной кладовки, отпер дверь и вернулся обратно к себе в палату. Разобрался с замком, затем отстегнул манжеты на руках и ногах. Снова спустился на первый этаж, но уже в компании собственного тела. Залез в комнатку, устроился в углу и накидал на себя весь хлам, который там был. Маскировка так себе, но от быстрой проверки спасёт. Дверь запирать я не собирался, потому что понятия не имел, что меня ждёт внизу и как быстро придётся уносить ноги в случае чего.
Снова лестница, ещё четыре пролёта, и я стою перед входом в логово паука. Вряд ли он сейчас спит, столько гостей. Пустые палаты находились примерно по диагонали от входа. В принципе, если я сразу рвану в ту сторону, скотина не успеет очухаться. А оттуда сразу в стену со странным рисунком. План был шикарный, но не пригодился. Так как по ту сторону было пусто. Слава богу.
Баба с возу – кобыле легче.
Только стена и рисунок дерева были на месте.
Я сделал шаг в плотный камень, с небольшим усилием – ещё один, и оказался в широком коридоре, который на удивление был неплохо освещён вполне современными плафонами по бокам стен. Прошёл вперёд, где виднелись арочные проходы в соседние помещения. Две больших комнаты, сплошь уставленных стеллажами с книгами и одна поменьше, но явно жилая, обитая тёмными деревянными панелями. Несколько мягких кресел, ещё тлеющая сигара в чугунной пепельнице с затейливой резьбой. На большом круглом столе в окружении пустых рюмок стояла початая бутылка дорогого коньяка.
Поминали, что ли?
Дальше коридор поворачивал направо и метров через двадцать заканчивался ещё одной полукруглой аркой, только гораздо выше. Подходя ближе, я начал различать негромкий гомон человеческих голосов. По пути уже не было ламп, да они были и не нужны. Потому что оранжевый свет вполне ясно указывал дорогу. Дойдя до выхода, я осторожно выглянул наружу и буквально уронил челюсть на пол.
Я смотрел на огромных размеров круглый зал, фактически пещеру, уходящую амфитеатром вниз. В самом центре, окружённая восходящими каменными кольцами, стояла чаша размером с фонтан, словно на какой-нибудь городской площади. Она была заполнена примерно наполовину буро-зелёной жидкостью. В чаше закруглённым конусом, погруженным на треть в эту жижу, возвышался странный продолговатый монумент, источавший оранжевое сияние. Из его верхушки тянулись уже знакомые мне нити, закрывая собой почти весь потолок. По бокам на небольших пьедесталах расположились полукругом четыре глубокие каменные ванны. Две из них пустовали, а остальные плотно окутаны мерцающей цветной паутиной.
Практически все нижние ступени амфитеатра были заняты тварями, которые в своём уродстве могли бы посоперничать с самыми жуткими экспонатами кунсткамеры.
Но это полностью меркло по сравнению с тем, что я увидел буквально в нескольких метрах от себя. Спиной ко мне на одной из верхних ступенек в одиночестве сидела призрачная, еле различимая фигура моего младшего брата.
12
Наверное, уважаемый доктор-сомнолог многое бы отдал, чтобы посмотреть сейчас на волны моей мозговой активности. Я стоял, словно проглотив многотонную рельсу, которая пригвоздила меня, как жука, к месту. Бессмысленный хаос роился в голове, не давая сосредоточиться на чём-то одном.
Я рад? Конечно.
Я в шоке? Безусловно.
Я верю в то, что вижу? Скорее да.
Надо же как-то отреагировать. Как?
Подбежать и обнять? Не получится.
Заплакать от радости? Увольте, но я не кисейная барышня.
Поэтому…
Поэтому я просто подошёл и сел рядом.
Семён повернулся и посмотрел на меня с грустной улыбкой.
– Я боялся, что ты придёшь за мной.
Бледные линии его фигуры подрагивали неровным тусклым мерцанием. Казалось, одно неверное движение – и призрачные контуры надломятся, разлетаясь сотней осколков по сумраку пещеры.
– Нам сказали, что ты умер. От сердечного приступа. Даже урну с прахом твоей жене выдали.
– Расстроилась?
– Ну, не обрадовалась, конечно. Но по-моему, вздохнула с облегчением. Достал ты её алкашкой своей, я предупреждал.
– Да знаю, сто раз предлагал, давай разведёмся, не будет со мной нормального счастья. А она меня идиотом обзовёт и уйдёт плакать в ванную.
– Любовь зла, полюбишь и тебя.
– Ой, не зуди… А ты не знаешь, – он замялся, – у неё…
– Не знаю, но вроде бы нет. Я по прилёте на кладбище заехал, к родителям. Тебя же рядом похоронили, и там цветы свежие стояли, так что думаю – нет.
– Вот дура-баба, жила бы себе дальше, да радовалась, что ярмо с шеи соскочило.
– Или ты дурак.
– Или я…
Мы замолчали ненадолго. Твари, сидящие у подножия чаши, угомонились и замерли. На некое подобие сцены выполз знакомый мне паук, таща на горбу замотанное в белую простыню тело.
– Как они смогли тебя схомутать? Неужели ты не их не видел?
– Видел, конечно, но меня же с белочкой сюда доставили. Я думал, всё, допился совсем. А потом, когда ветви начали забирать мою энергию, и я смог нормально, просто так, заснуть… Мне вообще стало наплевать. И однажды я проснулся уже здесь.
– Ветви? Ты про оранжевую паутину?
– Ага, ты пока не понял, что это?
– Да, знаешь ли, некогда было, – язвительно ответил я, – тебя искал и от упырей отбивался.
– Тогда разрешите вас познакомить. Алексей, это последнее в мире семя Древа Жизни. Древо Жизни – мой старший брат Алексей.
– Чего-о-о-о-о? – изумлённо протянул я.
– Про Иггдрасиль слышал когда-нибудь?
– Ну, чё-то знакомое, то ли у Толкиена было, то ли ещё где.
– У скандинавов. Они так представляли себе нашу вселенную, если вкратце.
– Какое-то оно слишком кровожадное для древа жизни. Да и с этими вот, – я кивнул в сторону толпы уродов, – не вяжется.
– Не всё так просто. Оно питается энергией одних людей, отдавая её другим. Тем, кто пьёт его сок. Дарит им силу, долголетие, здоровье, но меняет их. Каждого по-своему. Зависит от… от тьмы у тебя в сердце. Не знаю, как точнее объяснить.
В это время на сцену поднялся глазастый Аркадий Степанович в сопровождении ещё двоих человек. Хотя как – человек…
Один был приземистый, невероятно жирный, на толстых коротких ногах, он практически нёс перед собой длинные руки с широкими мощными ладонями, доставая локтями почти до земли. Второй – на высоких ногах, которые росли у него из… плеч! Туловище болталось между ними, словно живой маятник. Пара рук торчала из-за спины и ещё две короткие ручонки росли в районе паха. Толстяк аккуратно снял тело со спины паука, положив его на пол. «Ноги из плеч» начал ручками разворачивать простыню.
– Жесть какая, – я не мог оторваться от происходящего. – Значит, они стали такими, потому что лакают ту зелёную жижу?
– Да, со временем они будут меняться ещё больше, пока окончательно не утратят человеческий облик, как тот паук.
– Но почему их не видно в обычной жизни?
– Магия Древа. Каждый из них носит талисман. Какую-нибудь вещицу, смоченную в его соке. Браслет, крестик, не важно. Правда вот на таких, – он махнул в сторону паука, – уже не работает. Они даже говорить не могут.
– Сколько же им всем лет?
– По-разному. Степаныч это место ещё перед революцией нашёл. Семя тогда почти погибло, но он по старым рукописям как-то умудрился разобраться, что к чему. Потом двух братьев подтянул, открыли приют для юродивых. Начали откармливать потихоньку. Не знаю, зачем им ещё народ понадобился. Может, чтоб управлять всем проще было, а может, самолюбие тешат. Не знаю. Но пить из источника им не дают, кроме самого первого раза, что-то вроде инициации. После уже только с веток слизывать разрешают, когда семя ветви распускает.
Я пытался как-то переварить всё рассказанное братом, но пока не понимал одного:
– Слушай, а ты сам-то откуда это всё знаешь?
– На своей шкуре познал, – усмехнулся он. – Ты же понимаешь, что я лежу в одной из тех ванн? Так вот, семя – считай, растение. В ваннах располагается как бы почва, необходимая для роста и постоянной подпитки энергией. А оранжевые нити, которые ты видел по всему зданию, это ветви. Ими оно… – Семён задумался на секунду, – ими оно добывает энергию, чтобы вырабатывать сок. Ну, как ты поливаешь цветы, примерно так.
Я ошалело смотрел на Семёна.
– Ну, допустим…
– И это растение – оно разумно. В определённых границах, конечно. Я, можно сказать, нахожусь с ним в некотором симбиозе. Оно не даёт умереть физической оболочке от истощения, чтобы мозг продолжал функционировать, вырабатывая нужную ему энергию. А я могу читать всю его память и знания. Ты не поверишь, сколько ему лет. Просто не поверишь!
Мне показалось, или я услышал восхищение?
– Погоди, Сём, получается, ты просто обычная батарейка для него?
– Э-э-э нет, братишка. Батарейка лежит рядом со мной и кончится сегодня или завтра. А я аккумулятор, тяну его уже год. Поэтому столько знаю.
Гордость? Теперь мне послышалась гордость в его словах?
– Бежать не пробовал?
– Ты смеёшься? Посмотри на меня, сил хватает еле-еле сюда забраться и по библиотеке побродить иногда. Скучновато, конечно, но книги спасают, да и сплю я теперь отлично.
Я не мог поверить тому, что говорил мой брат. Казалось, он был полностью доволен положением вещей. Бред какой-то.
– Я тебя вытащу отсюда.
– Погоди, Лёх, зачем? Куда мне возвращаться? Опять к бутылке? Снова сходить с ума, пытаясь справиться с тем, что сидит у меня внутри? Ты думаешь, это жизнь? Помнишь тех двоих бедолаг, которых я покалечил в детстве? Я ведь тогда ребёнком ещё был, а теперь… Я вырос, брат… И я сам себя боюсь. А эта дрянь забирает почти всё себе. Это как… как… Как будто у тебя внезапно прошёл зуд, который всю жизнь тебя доставал.
Я молчал, не зная, что ответить.
Внизу Аркадий Степаныч поднял на руки тело уборщицы, положил его в одну из пустующих ванн. Повернулся к монументу и что-то прокричал. Оранжевая сетка на потолке померкла, разноцветная паутина начала оседать с двух других ёмкостей, переползая в ту, где лежала Нина Михайловна. Краем глаза я заметил, что силуэт брата стал гораздо чётче и больше не мерцал.
– Братья и сёстры! – главврач обратился к сидящим тварям, словно к своей пастве. – Давайте простимся с одной из нас! Я знаю, вы любили её так же, как и я!
В голове всплыл недавний разговор двух медсестёр у дежурного поста. Ну да. Обожали прям.
– Нина надолго останется со мной, как самое лучшее воспоминание. И навсегда – в наших сердцах!
Оратор из него был так себе. Он снова посмотрел на монумент.
– Кха-снэ такк'а пур но тил'са! Миа'кл-нот силут кин'та!
Паутина вспыхнула неожиданно слепящим светом, и весь зал наполнился низким вибрирующим гулом.
– Что за тарабарщина? – спросил я, морщась от неприятной вспышки. – Бабка тоже что-то такое несла перед смертью.
– Так это ты её? – Семён посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. – Это язык Древа. Я сам в нём пока не особо разобрался. То ли заклинания, то ли просьбы. Но оно их слушается, расцветает по графику, тела поедает и всё в таком духе.
Из ёмкости с трупом уборщицы сквозь цветные сполохи заструились сизые дымные ленточки.
– Оно его сжигает?
– Нет, кости дымятся, так бывает.
Он сказал это так обыденно, так… безразлично. Меня замутило.
Толстяк подошёл к другой ванне, вынул оттуда соседа моего брата и тоже опустил в переливающееся марево, стараясь не касаться тонких нитей.
– А этого почему? Он ведь живой ещё!
– Ну я же тебе говорил, кончился почти. На поддержание его жизни стало уходить больше энергии, чем он давал. Думаю, поэтому, да и кандидат мог новый появиться…
Он вдруг осёкся.
– Я надеюсь, это ведь не ты?
– Вряд ли, но я там шороху навёл немного, по-моему, главврач меня начал подозревать.
– Степаныч чует таких, как мы, Лёш. Особенных. Не тяни, уходи отсюда.
Я увидел, как силуэт брата резко померк. По потолку снова разлилось оранжевое небо. Корни этого проклятого дерева накрыли цветным саваном каменное ложе Семёна. Он сморщился, как от боли, но быстро взял себя в руки. И тут меня разобрала злость. На его безразличие, инфантилизм, на желание сгнить потихонечку в своём каменном гробу, пока я там разбиваю себе лоб, в попытках разобраться в происходящем.
– Значит так, младший, – я встал, – я тебя вытащу, хочешь ты этого или нет. И место это разнесу к ебене матери, понял меня? Устроили себе столовую из людей, а ты и рад тут сдохнуть, лишь бы полегчало. Нихера ты не вырос, как был ребёнком, так и остался. Только бухать научился. Нашёл выход, тоже мне, мученик. Всё, я пошёл, пока эти ублюдки там собираются. Вернусь и уедем в Москву, там придумаем что-нибудь. Доступно объяснил?
Семён несколько секунд оторопело смотрел на меня, потом усмехнулся и кивнул.
– Как скажешь… старший… Как скажешь.
13
Вернувшись в палату, я ещё долго стоял, пялился в окно, успокаивая взвинченные нервы. Похоронить брата, потом выяснить, что он жив, для того чтобы узнать, что жить ему, собственно, и не хочется.
Господи, где же я так нагрешил?
Ещё это грёбаное дерево, плодящее больных уродов. Откуда оно вообще здесь взялось на мою голову? Как сказал Семён, главврач отбирал в каменные кормушки людей вроде нас, особенных. Я вспомнил Бориса с его непробиваемыми победами в карты, шахматы и шашки.
«…я просто знаю, как лучше сходить, чтоб тебе, подлецу, поднасрать».
Думаю, я догадываюсь, кто будет следующим кандидатом для древа. Предупредить бы его, а смысл? Это ничего не изменит, сделать я всё равно пока ничего не могу.
Пока.
Сколько тварей было сегодня там внизу? Навскидку – около сорока. Часть приехала с мигалками, остальные, очевидно, жили в домиках на территории больницы. Работали по очереди, приползая пожрать раз в неделю по ночам. Один я с ними не справлюсь. Как вариант, можно свалить и вернуться с подмогой, но…