— Я убежден, что наши союзники так же стойко будут сражаться против большевиков, — произнес Фурман, догадавшись, куда клонит Рокито.
— А я на них не очень рассчитываю, — насмешливо бросил Шеверс.
Хозяин вечера не хотел, чтобы Владимиров и Ольга были свидетелями словесной дуэли между представителями абвера и службы безопасности. Он предложил заместителю бургомистра пройти в другую комнату. Тот взял Ольгу под руку и увлек ее за собой.
— Вы полагаете, гауптштурмфюрер, у советов более надежные союзники?
Глаза Рокито пристально следили за Шеверсом, который уловил в голосе шефа «Ориона» несвойственную ему резкость. И понял, что допустил оплошность.
— Нет, господа, я так не думаю.
У Штейнбруха не было сомнения, что Рокито отыгрался за недавнюю несдержанность гауптштурмфюрера в присутствии Ноймарка. И он твердо начал:
— Я полностью разделяю мнение господина полковника. У русских союзники — несерьезные вояки. Об этом может свидетельствовать то, что наши доблестные войска в считанные дни окружили британский экспедиционный корпус и англичане, бросив много военной техники, едва унесли ноги на свои острова.
— Жаль бриттов, у них отменные устрицы, — с ухмылкой произнес Шеверс. Но почувствовав себя уязвленным, решил уйти. — Господа, дела требуют моего присутствия в СД. Разрешите откланяться.
— Мы бы так рано вас не отпустили, — вежливо сказал Штейнбрух, — но понимаем: дела, дела!
После ухода шефа городской СД представители военной разведки продолжали беседу. И тут Рокито, словно спохватившись, сказал:
— Не хотел в присутствии гауптштурмфюрера передавать разговор с полковником Енке. Вам для сведения: адмирал Канарис собирается прибыть на наш участок фронта. — И как бы невзначай уронил, что он, Рокито, представлен к награде.
Офицеры начали поздравлять его.
— Подождите, друзья, поздравлять. Только представили, а не наградили, — на его лице появилось деланое смущение.
— Все равно примите наши искренние поздравления! — воскликнул Фурман.
— Спасибо, друзья, спасибо. Ну, а теперь, пора и отдохнуть.
— Нет, нет, — запротестовал Штейнбрух. — Нужно еще выпить и закусить.
Оживленно беседуя, около часа ели, пили.
— Вилли, скажи фрейлейн, чтобы шла к машине, — попросил Рокито, одеваясь. — Мы обещали доставить ее домой.
Он посадил девушку рядом с собой. Владимиров сел около шофера. Машина мчалась по безлюдным улицам к дому Ольги. Рокито взял ее руку и произнес:
— Вы доставили мне огромное удовольствие. Надеюсь, что мы еще встретимся, фрейлейн.
Ольга подхватила врученный ей Штейнбрухом пакет, быстро выскользнула из машины и вошла в дом. Развернула пакет. В нем лежали хлеб, банка каких-то консервов, плитка шоколада. И подумала, что не все немцы такие уж страшные, как ей представлялись, а полковник — вежливый и симпатичный человек.
Заглянувшей на следующий день Маше Ольга рассказала о вечере и о впечатлении, которое на нее произвели немецкие офицеры. Но Маша не разделила ее восторг.
В этот же день Ольга пошла в театр и предупредила Дерюжкина, что уходит на менку. А следующим утром ушла из города и в полдень постучала в дверь дома Вари.
11
Полицейской карательной акции в селе Пискуновка предшествовала встреча Штейнбруха с руководителем секретной полевой полиции «721» Майснером. Майор доложил, что агент Витайло успешно легализовался и, кажется, вышел на связную партизан. Высказал мнение, что агенту нужно завоевать ее доверие, а через нее — командования партизанского отряда.
— Герр фельдполицайкомиссар, мы должны воспользоваться благоприятным случаем. В этой связи я предлагаю следующий вариант: Витайло при встрече со связной поделится сведениями, якобы услышанными от заходивших к нему в мастерскую полицейских, что в Пискуновке готовится какая-то акция. У связной эти сведения не должны вызвать сомнений, так как в мастерскую действительно заходят полицейские.
— Согласен, но учтите, что они должны быть отрывочными.
— Сведения будут скупыми, но они заинтересуют партизан.
— Почему вы выбрали это село? — поинтересовался Майснер.
— Там недавно были распространены листовки против руководителей третьего рейха и вермахта.
Майснер подумал, что майор прав. Акция будет вполне оправдана. А Штейнбрух высказал мнение, что для убедительности отряду русской вспомогательной полиции желательно было бы придать небольшую группу солдат из зондеркоманды СД, поэтому он просил руководителя штаба ГФП переговорить об этом с Ноймарком. Решили также, что независимо от исхода акции связную не трогать.
От связной в отряде Карнаухова стало известно, что в село Пискуновку должен прибыть отряд полицейских, чтобы реквизировать у населения для немецкой армии продукты, одежду, конвоировать молодежь для отправки в Германию. Командование отряда разработало план операции по срыву полицейской акции. Заранее к селу выслали разведчиков для изучения обстановки. Меры предосторожности вызывались тем, что сведения были получены от случайного знакомого, какого-то безногого сапожника.
Шеверс плотнее прижал трубку к уху.
— Шарфюрер Кнайзель? Где он?
Недослушав, швырнул трубку. Потер пальцами виски и ощутил, что жилка учащенно пульсирует. Чем оправдана для него потеря Кнайзеля? Эта операция нужна была абверу для достижения своих целей. А ему? Он не спеша поднялся из-за стола, подошел к окну и увидел, как во двор въехали сани. Солдаты сняли с них тело шарфюрера и занесли в здание. Прибывшие с операции полицейские, жестикулируя, что-то объясняли толпившимся около них солдатам зондеркоманды. Шеверсу не хотелось видеть мертвого Кнайзеля, но долг службы заставил его сойти вниз, распорядиться о похоронах.
А в это время Дахневский докладывал по телефону об операции фельдполицайсекретарю внешней комендатуры ГФП-721. Тот спокойно отнесся к провалу операции и потерям в личном составе. Начальник полиции вздохнул с облегчением. Остался доволен и тем, что не бросили раненого Перепелицу и привезли в город. Жаль, если парень не поднимется. С ним он связывал определенные надежды выйти на подполье. Накануне он поручил Перепелице следить за его бывшей соученицей Машей Барцевич.
В кабинет вошел дежурный. Дахневский не любил, когда к нему заходили без предупреждения. Он уставился на него злыми глазами. А тот, зная вспыльчивый характер начальника, начал говорить так тихо, что трудно было что-то разобрать.
— Что ты там бельмекаешь? — гаркнул он.
— К вам, господин начальник, пришли.
— Кто?
— Отец полицейского Перепелицы...
— Старшего полицейского! Запомни! — заорал он на дежурного. — Пусть войдет.
Вошел седой мужчина с тщательно расчесанной бородой. Он нерешительно переступил с ноги на ногу и писклявым голосом, который не соответствовал его тучной фигуре, произнес:
— Господин начальник... вы уже знаете? — с трудом выговорил Перепелица-старший.
— Да, да, уже знаю... Печально. Но будем надеяться на божью волю.
Перепелица-старший перекрестился.
— Витя хочет вас видеть.
— Я и сам собирался к вам, — соврал начальник полиции. — Идем.
Дахневский вкатил свое полное на коротких ногах тело в комнату, в которой лежал раненый. Голова Перепелицы была в бинтах, сквозь них проступала засохшая кровь. Лицо бледное, глаза широко открыты, губы при вздохе выпячивались, казалось, он ими хватал воздух.
Начальник полиции поклонился матери раненого. Та встала. Уткнула заплаканное лицо в ладони и вышла в сопровождении мужа.
— Виктор, как ты?
— А, гос-с-с-подин нача-а-альник... — с трудом выдавил полицейский. Говорить ему было трудно, от напряжения на носу выступили капельки пота.
— Что ж это ты не уберегся?
Губы Перепелицы искривились в виноватой гримасе.
— Ты что-то хотел сказать, Витя?
— Да... Очень важное... Там... среди партизан видел знакомого... Помните... Ивницкий... Николай... Он в меня... стрелял...
Что-то забулькало в его горле. В широко раскрытых глазах застыли боль и ужас. Он стал чаще ловить воздух раскрытым ртом. Его губы зашевелились, но Дахневский не мог разобрать, что тот говорил. Он нагнулся еще ниже, почти прильнул ухом к горячим губам умирающего.
— У Ивницкого девушка... Маша Барцевич... о которой мы... говорили...
— Маша?
Перепелица больше говорить не мог. В подтверждение, что начальник правильно понял его, сомкнул веки. Он много сил отдал, чтобы сказать все это. Сознание его помутилось, и Дахневский понял — дальнейший разговор бесполезный. Поднялся и вышел. И только во дворе со страхом вспомнил, что о провале акции еще не доложил Шеверсу. Злой блеск в глазах гауптштурмфюрера действовал на него, как гипнотизирующий взгляд удава на зайца. При одном воспоминании о предстоящем разговоре с шефом городской СД засосало под ложечкой.
Гауптштурмфюрера он застал в комнате, где лежал убитый Кнайзель. Шеверс не сводил глаз с Пампуры, охваченной безумной надеждой воскресить мертвого.
— Молитесь богу, фрейлейн, — сочувственно сказал Шеверс на ломаном русском языке, — он уже соединился на небе с воинами, отдавшими жизнь за фюрера!
Напыщенные слова гестаповца прозвучали как пощечина. Но Агнесса не моргнула и глазом.
— У фрейлейн будет возможность отомстить за шарфюрера Кнайзеля.
Агнесса всхлипнула.
Шеверс отвернулся, чтобы дать ей возможность прийти в себя. И тут заметил начальника полиции.
— Вы ко мне? — не здороваясь, спросил он.
— Так точно, герр гауптштурмфюрер, — громко ответил Дахневский, отчего гестаповец поморщился и кивком дал понять, что тот может говорить.
Начальник полиции доложил о содержании беседы с Перепелицей.
Услыхав фамилии Барцевич и Ивницкого, Пампура вся напряглась. Это заметил Шеверс.
— Фрейлейн знает их?
Она ответила не сразу, только прикрыла веки. Но гауптштурмфюрер заметил злорадное выражение, появившееся на ее губах. Наконец она громко и внятно произнесла:
— Знаю. Очень хорошо знаю.
Ее голос оборвался.
Гестаповец успокаивающе заговорил с ней:
— Прекрасно, фрейлейн. Мы дадим вам возможность в полной мере отплатить этим бандитам за смерть шарфюрера. Мы представим его к железному кресту. А вы, Дахневский, подготовьте рапорт о представлении полицейского Перепелицы к ордену служащих восточных народов второй степени. — И, подумав, добавил: — Без мечей. Не забудьте поощрить и других полицейских.
А что я могу? Дать им в приказе по бутылке водки? — усмехнулся про себя начальник полиции, но вслух сказал:
— Яволь, герр гауптштурмфюрер!
Дахневский почувствовал, что сейчас наступил тот момент, когда он может, не ставя в известность Владимирова, получить разрешение шефа городской СД на проведение ответной акции.
Перед Дахневским лежал лист бумаги, на котором он писал рапорт о представлении к награде Перепелицы. Он мучился, не находя нужных слов. Отбросив бумагу, взял местную газету и в который раз прочитал объявление, подписанное шефом городской СД.
«Служба безопасности с глубоким прискорбием извещает о безвременной гибели от рук большевистских бандитов старшего полицейского Перепелицы Василия Игнатьевича...»
Только за последнее время от рук партизан погибло несколько полицейских, лучшие из них. Дахневский позвонил дежурному, его интересовало, есть ли новости от старшего полицейского Перевозы, руководившего наблюдением за домом Барцевич. Прошло два дня, но никто к ней не приходил, поэтому было принято решение начать с ней работу. Шеверс приказал задержать ее за малозначительное нарушение. Если вдруг она согласится помогать гестапо, ее освобождение будет оправдано.
— Господин начальник, Перевоза доложил, что объект и еще несколько человек ищут в шлаке кокс около завода. Какие будут указания?
— Задержать всех и сюда! Пошлите на подмогу Перевозе еще полицейских.
И тут же позвонил Шеверсу. Тот поинтересовался, кто будет заниматься Барцевич.
— Я сам, а следователь Довгий будет помогать.
— О результатах докладывайте.
Дахневский бережно опустил трубку на рычаги. О всемогущий гауптштурмфюрер! Начальник полиции готов был сделать из невозможного возможное, лишь бы угодить своему шефу. Он знал, что на реальную защиту он мог рассчитывать только со стороны Шеверса. Владимиров? При воспоминании постоянно плачущей физиономии заместителя бургомистра у него даже дыхание сперло от ненависти. Недавняя их встреча переросла в скандал. Дахневский намеревался вовлечь в организацию украинских националистов Пампуру. Владимиров потребовал, чтобы он отказался от перевербовки членов НТС. Эмиссар ОУН возмутился, считая, что эмиссару НТС на Украине делать нечего.
Со свойственной ему грубостью Дахневский заявил, что они, украинские националисты, не потерпят присутствия «москалей» на Украине, когда она станет самостоятельной. После этого в лоб задал вопрос: что НТС сделал для эффективной помощи вермахту? И не дав слова вымолвить растерявшемуся Владимирову, хвастливо начал превозносить заслуги ОУН как на фронте, так и на оккупированной немцами территории. Начальник полиции понимал, что наглый и трусливый Владимиров не простит ему подобного откровенного разговора. Он счел необходимым предупредить заместителя бургомистра, что разногласия у них возникли не по службе и поэтому они не должны в дальнейшем сказываться на их служебных взаимоотношениях. Энтеэсовский эмиссар в знак согласия кивнул и вышел не прощаясь, задыхаясь от дерзости Дахневского.
Слизняк! — подумал с досадой Дахневский о Владимирове. А чего мне с ним заигрывать? На кой черт мне его дружба? Он потрогал недавно врученный ему орден восточных народов первого класса в бронзе с мечами и вызвал следователя. Для работы с Барцевич он специально выбрал Довгого. Одна внешность его пугала. Убегающий назад лоб, над выдающимся вперед подбородком громоздились толстые губы. Все это вызывало отвращение. Он надеялся, что отталкивающая внешность следователя и его грубость сделают свое дело и Барцевич быстрее раскроется. Нужно только правильно выбрать момент, когда включиться в работу. А это значит, что при успехе все лавры достанутся начальнику полиции, а при проигрыше будет кому отвечать.
Дахневский, как многие люди маленького роста, недолюбливал высоких. Это, видимо, понимал Довгий. Он изгибался перед начальником в почтительной позе.
— Готов? — бросил Дахневский вопрос вошедшему следователю.
— Так точно, господин начальник! — пробасил Довгий.
— Она скоро будет тут. О работе докладывай!
— Будет сделано. Можете не сомневаться, господин начальник.
— Но ты, того... Ты смотри, чтоб ни пальцем. Понял?
— Все понял. Будет исполнено! — с готовностью пробасил тот.
В куче шлака местные жители около взорванного чугуннолитейного завода искали неперегоревший кокс, уцелевший еще с довоенного времени. Маше не везло. Перебросала лопаточкой много шлака, но кокса не нашла. Она была настолько сосредоточена на поиске, что не заметила, как появились полицейские и приказали садиться в подошедший крытый грузовик. Горожане безмолвно подчинились. Машина быстро набирала скорость, подпрыгивая на ухабах. Маша больно ударилась головой о что-то металлическое. В глазах замелькали разноцветные круги. Вскоре машина остановилась во дворе уездной полиции. Полицейские встали у заднего борта и криком подгоняли задержанных, чтобы живее вылезали. Машу ввели в комнату следователя. Довгий полагал, что сможет сломить задержанную до участия в допросе начальника полиции. Однако его надежды не оправдались. Барцевич давала отрицательные ответы на все интересовавшие его вопросы. Он начал злиться на Дахневского, запретившего применить к арестованной испытанные им методы следствия.
От него не ускользнуло, что Барцевич едва держится на ногах от нервного напряжения. Он ждал, что задержанная попросит разрешения сесть. Но она молчала, изредка облизывая пересохшие губы.
Следователь прошелся по комнате, заложив руки за спину, и вкрадчивым голосом начал психологическое воздействие.
— Барцевич, я тоже отец. У меня есть дочь. — И долгим взглядом уставился на нее. — Да, да, примерно твоих лет. И она ждет своего папу! Твой папа тоже ждет встречи с тобой. Ты у него одна?
— Да... — еле слышно прошептала растерянная Маша. На ее глаза навернулись слезы.
— Ты любишь папу?
— Очень... — с трудом ответила она.
— А теперь представь такую картину, приходит твой папа домой, а ему скажут, что нет твоей доченьки, нет... А ты можешь увидеть твоего папу и сохранить жизнь. Ты хочешь жить?