— Вы правы, штандартенфюрер, — в его глазах появилась хитринка. — Со Скорпионом был отработан ряд вариантов заданий. В том числе быстротечное решение какой-то конкретной задачи. Договорились, что при необходимости он получит дополнительные инструкции.
Прекрасно воспитан и как умеет скрывать свои истинные чувства, с восхищением подумал Фурман о Рокито. Он внимательно следил за ходом беседы шефов «Ориона» и Управления СД, однако не мог понять, в каком направлении она развивается.
С чувством превосходства Ноймарк произнес, обращаясь к Фурману:
— У меня есть конкретное предложение. — Он выжидательно замолчал, затем, чеканя слова, сказал: — Но при условии, что вы согласитесь выполнить мои требования.
— Если, штандартенфюрер... — нерешительно начал Фурман.
— Никаких если! Я должен знать, вы принимаете мои требования?
Рокито покоробил не только тон, но и нежелание гестаповца сдерживать себя, хотя бы в присутствии старшего офицера абвера. Поэтому он, прежде чем дать ответ, попросил Ноймарка в общих чертах изложить его предложение.
— Это не мое предложение. Но в данной ситуации по аналогии можно провести операцию подобно той, которую осуществил бригадефюрер Шелленберг... Я восхищен смелостью операции, которую бригадефюрер провел в сентябре тридцать девятого года по захвату на границе с Голландией и фатерляндом английских разведчиков Беста и Стивенса. Расчет был правильный. Контрразведчики в интересующие нас вопросы посвящены больше, чем некоторые штабные офицеры. — Ноймарк вышел наконец из своего холодного спокойствия и с вдохновением сказал: — Господа, я предлагаю с помощью Скорпиона провести операцию... назовем ее условно «Черная стрела»... по захвату крупного советского контрразведчика! — Ноймарк выжидательно замолчал.
Рокито сознавал, что штандартенфюрер перебрасывал мостик взаимопонимания, хоть и шаткий, и пытался сгладить свою недавнюю резкость. Он сознавал, что за него нужно ухватиться для достижения пусть и рядового успеха. Поэтому он видел сейчас лишь один выход — принять предложение Ноймарка.
— Вы великодушны, — сказал он. — Поверьте, ваше дружеское расположение к нам удваивает, нет, утраивает цену вашего предложения. Прекрасная мысль!
— Вы мне льстите, — ответил гестаповец, сохраняя едва уловимый иронический тон.
— Штандартенфюрер, верьте в мою искренность. — И тут же поинтересовался: — Однако не сочтете ли вы возможным объяснить, как намереваетесь с помощью Скорпиона осуществить операцию «Черная стрела»?
— Господа, все это обсудим позже. А сейчас подумаем, как довести до сведения Скорпиона ту часть операции, которую мы возложим на него.
— Он знает, что при необходимости к нему будет направлен связник, — ответил Фурман.
Ноймарк кивнул головой и сказал:
— Итак, господа, если вы принимаете операцию «Черная стрела», то я настаиваю, чтобы ее завершающий этап возглавил офицер службы безопасности. — Не встретив возражений, удовлетворенно продолжил: — Ради общего успеха любой офицер службы безопасности готов пойти на разумный риск. Но мы должны убедиться, что Скорпиона не подменили. По моему мнению нужно послать к нему не только связника, — и обращаясь к Рокито, поинтересовался: — Не найдется ли у гауптмана Петцгольца человека, который мог бы проконтролировать действия связника на той стороне и по портрету подтвердить, что мы действительно имеем дело со Скорпионом?
— Несомненно, найдется.
— Превосходно! Связник, конечно, не должен знать, что мы направим туда еще одного человека. Они будут действовать независимо друг от друга. Мы из двух источников получим данные, с кем в действительности имеем дело.
Крайне чувствительный к успеху, Рокито не мог допустить, чтобы инициативу полностью перехватил Ноймарк.
— Несомненно, захватить контрразведчика весьма заманчиво. — Он интригующе посмотрел на Ноймарка и Фурмана. — У меня появилась идея. Мы проведем параллельно еще одну операцию. Ее суть...
13
Оператор из группы радиоконтрразведки доложил Петрову, что перехвачена радиограмма противника.
С помощью переданного Шумским дубликата кода она была быстро расшифрована. И Петров подумал, сколько потребовалось бы труда и времени, чтобы самим расшифровать текст радиограммы. Начал читать. Абвер давал указание обер-лейтенанту быть в первую пятницу в семнадцать часов на вокзале. К нему направляется связник. Указывались его приметы.
Связник! Это было неожиданностью для Петрова. По показаниям Шумского, связник — крайняя мера со стороны разведки противника. Значит, гитлеровцев что-то толкает ускорить события. Чем же это вызвано? В «Орионе» и абверштелле должны знать, что Шумского советские контрразведчики проверяют. Несомненно и то, что его встреча со связником не останется незамеченной. Что же тогда скрывается за этой авантюрой?
Петров встретился с Шумским, и тот протянул листок, на котором был текст расшифрованной телеграммы абвера.
— Ничего не понимаю! Зачем связник? — растерянно произнес Шумский и, устало опустившись на стул, потер руками колени.
— И все же, как вы полагаете — зачем? — как можно спокойнее спросил Николай Антонович.
— Ей-богу, не знаю! — ответил тот взволнованно.
— Может быть, вам не верят?
— Не думаю, — в его ответе сквозило раздражение. — У них нет оснований не верить мне! — запальчиво воскликнул он, как будто ему было нанесено смертельное оскорбление, но тут же взял себя в руки. — Я могу высказать лишь предположение: они не поверили Коршуну.
— Возможно, — согласился Николай Антонович. — Однако посылать к вам связника сейчас просто неразумно. Там знают, что ваша встреча с ним не пройдет незамеченной. Таким образом, они явно идут на ваш провал!
— Или затеяли что-то такое, чего мы с вами пока не можем предугадать, — сдержанно продолжал он мысль Петрова.
— И это не исключено. Но тем не менее — мало логики в действиях абвера. Какая необходимость в связнике, когда в вашем распоряжении рация?
— Сам теряюсь в догадках, — голос Шумского осекся, в глазах появились гневные огоньки. — Вы правы, они идут на мой провал, — с усилием выговорил он.
Рязанов пришел в зал ожидания и присел на подоконник. Он должен был выяснить, не придет ли кто со связником и, если придет, вести за ним наблюдение. Он осмотрелся. Неподалеку сидел раненный в руку капитан. Вблизи от него расположилась группа красноармейцев. Они окружили рыженького бойца, который рассказывал что-то веселое. Вскоре появился еще один боец. Он был ранен в ногу, сапог разрезан и голенище поверх стянуто бинтом. Расположился он по-домашнему: снял шинель, расстелил ее, удобно уселся, положив ногу на деревянную скамью. Его небритые щеки ввалились, губы были плотно сжаты.
По перрону прошел Шумский в комсоставской шинели без петлиц и знаков различия. Иван Федорович скосил глаза в зал. Капитан дремал. Рыжий красноармеец продолжал рассказывать. Раненный в ногу боец достал из сумки сухарь и сосредоточенно его грыз.
Уже считанные минуты остались до встречи, но никто не привлекал к себе внимания Рязанова. Он вновь посмотрел в окно. Рядом с Шумским стоял высокий парень. Ватная телогрейка перетянута ремнем, а брюки заправлены в поношенные кирзовые сапоги. В левой руке он держал небольшой узелок из белой материи с голубыми горошинами. Правое ухо шапки-ушанки опущено, другое — приподнято. По приметам — связник.
Быстротечность развивавшихся событий внесла свои изменения в утвержденный план операции. Инициатива сейчас была на стороне противника.
Николай Антонович откинулся на спинку стула. Как поступить в сложившейся ситуации? Проще всего взять связника н через него попытаться найти ответы на возникшие вопросы. Однако он понимал, что допускать поспешность нельзя. Следует подождать Шумского. Долгожданный звонок телефона резко прозвучал в тишине кабинета.
— Всё в порядке, — услышал он спокойный голос Шумского.
— Жду вас.
Шумский сказал, что Фурман передает привет, поздравляет с успешным началом операции, им, Шумским, довольны в абверштелле. Посланец «Ориона» предупредил, что теперь он будет постоянным связником, если, конечно, с ним ничего не случится при переходе линии фронта. Сегодня же он должен вернуться назад и доложить о встрече на вокзале.
— И всё?
— Всё.
— Странно, — в раздумье произнес Петров.
— Очень странно. И все же я почему-то уверен, что направлением ко мне связника я обязан Коршуну.
— Может быть... Может быть.
Оставшись один, Николай Антонович задумался. Очень странно ведут себя в «Орионе» и абверштелле танковой армии. Но почему долго молчат Рязанов и Сизов?
В кабинет вошел Кузьменко и вопросительно посмотрел на начальника.
— Пока ничего, — сказал Петров. — Молчат.
Состояние начальника было понятно Кузьменко, он сел в ожидании новостей. Время тянулось томительно медленно. Наконец раздался звонок.
— Сизов? Откуда звонишь?
— Мы с подопечным у Горелова, — последовал ответ Сизова. — Он ищет Пилипенко.
— Что, что? Повтори! — воскликнул Петров.
— Ищет Пилипенко.
Ничего себе! — промелькнуло в голове Николая Антоновича.
— Я выезжаю к вам.
Около землянки, которую занимал особый отдел дивизии, его ждал Сизов. Он доложил, что связник, отойдя от вокзала, начал оглядываться. Потом подошел к одному красноармейцу и что-то спросил. Но тот, видимо, не смог ответить на его вопрос.
— Только он отошел от бойца, я к тому. Представился, а он и говорит, что парень ищет особый отдел. Подумал, что делать? Вам звонить, посоветоваться? Неоткуда, да и его потерять боюсь. Смотрю, а он уже к другому бойцу направился. Тут я и решился. Подошел и спрашиваю, кого он ищет. А он говорит, нужно в особый отдел. Вот я и привел его к Василию Александровичу.
Петров посмотрел на Горелова.
— Дальше разрешите мне, — попросил Горелов. — Парень сказал, что он с той стороны. Выполняет задание Пилипенко, ему надо срочно связаться с ним. Назвался Сорокой.
В землянке тускло горел каганец. На скамейке сидел Сорока, закрыв глаза. Казалось, он спал. Сизов громко кашлянул, связник медленно поднялся.
— Мне передали, что вы хотели видеть товарища Пилипенко, — обратился к нему Петров.
— Да, Андрея Афанасьевича Пилипенко.
Николай Антонович хотел убедиться, что связником действительно является Сорока.
— Объясните, зачем он вам и кто вы?
— Я могу говорить об этом только с Андреем Афанасьевичем, — упрямо ответил тот.
— Перед вами начальник товарища Пилипенко, — сказал Сизов и тут же добавил: —Андрей Афанасьевич ранен. Он в госпитале.
Услыхав неприятное известие, Сорока как-то весь сник. Ведь если Пилипенко нет, кто докажет, что он действует по его заданию. Его состояние понял Николай Антонович и поспешил успокоить:
— Надеемся, что Андрей Афанасьевич скоро вернется. Но вы еще не ответили на мой вопрос.
Сорока рассказал, при каких обстоятельствах познакомился с Пилипенко. По его рекомендации дал согласие поступить в разведывательную школу «Орион». Этому предшествовал вызов к начальнику уездной полиции Дахневскому. Там с ним долго беседовал немецкий офицер. Потом Сороку направили в школу абвера. Недавно его вызвали прямо с занятий к начальнику школы гауптману Петцгольцу. Там был сам руководитель разведоргана «Орион» полковник Рокито. Он сказал, что намерен дать ему ответственное задание.
Дальнейшей подготовкой Сороки занялся зондерфюрер Линдермут. В его задание входило: перейти линию фронта, в назначенный час на вокзале встретиться с немецким разведчиком и передать ему привет от майора Фурмана. Сообщить, что им довольны и что теперь он, Сорока, будет его постоянным связным. После этого рассказал о встрече на вокзале, описал внешность немецкого разведчика.
— Я не смог связаться с вами до встречи с разведчиком. Был ограничен во времени, — сказал он. — На рассвете я перешел в подготовленное разведкой окно линию фронта и сегодня же должен вернуться.
— Василий... Простите, запамятовал отчество.
— Сидорович, — ответил Сорока, покраснев.
— Василий Сидорович... — начал Петров.
— Товарищ Пилипенко звал меня просто Василием.
Николай Антонович улыбнулся. Кивнул головой и спросил:
— Что вам рассказали о человеке, с которым вы встретились?
— Зондерфюрер говорил, что он верный человек. Но кто он — я не знаю. Там не положено об этом спрашивать. Линдермут предупредил, что этот человек сам меня узнает по приметам, назовет пароль. Я должен был сказать ответный и лишь после этого передать то, о чем рассказал вам. От меня потребовали, чтобы я внимательно рассмотрел его и по возвращении подробно описал внешность.
Проверяют, не подменили ли Шумского, подумал Петров.
— Вас одного направили? — спросил он.
— Да.
— Не заметили, что кто-то за вами следил?
— Нет.
— Вам объясняли, как вести себя, если попадете в контрразведку?
— Этому вопросу Линдермут уделил много времени. Он наставлял, что если меня задержат при переходе линии фронта или при встрече на вокзале, я должен категорически отрицать, что связан с немецкой разведкой, что я, якобы, боясь отправки в Германию, бежал к вам. В подтверждение должен предъявить справку биржи труда. — И он протянул справку начальнику отдела. — Линдермут полагает, что это достаточно убедительный для вас документ. Он инструктировал, что если я попаду к вам — добиваться, чтобы вы направили меня в ближайший военкомат. Мол, хочу бить фашистов. В военкомате проситься сразу же на передовую. А там махнуть через линию фронта и вернуться в школу.
— А если вы сегодня не перейдете линию фронта, что тогда? — Петров заглянул в доверчивые глаза Сороки.
— О возвращении в срок особо предупреждали. Не верят тем, кто опаздывает. Линдермут прямо сказал, что, мол, смотри, не опоздай, иначе окно закроем.
— Постановочка вопроса! — воскликнул Горелов и присвистнул.
Зазуммерил полевой телефон. Горелов снял трубку.
— Да, здесь, — и протянул трубку Петрову. — Вас Рязанов.
Николай Антонович услышал взволнованный голос Ивана Федоровича.
— Мне нужно срочно вас видеть!
— Что случилось?
— По телефону не могу. Я недалеко. Буду через несколько минут.
— Жду.
Сизов вопросительно смотрел на начальника отдела, но тот только пожал плечами и обратился к Василию:
— С вами кого-либо готовили к переброске?
— Нет. Но я знаю, что готовят. — Он подумал и уточнил: — Троих я знаю, но за несколько дней до моей переброски в школе я их не видел.
Он описал их внешность. Особое внимание обратил на курсанта по кличке Свист, бывшего рецидивиста, о котором говорили, что он вор в законе.
— Внешне неприметный, рыжий, волосы густые. Незадолго до того, как его не стало в школе, шевелюру постриг. На левом виске небольшой шрам. У немцев пользуется особым доверием. Добровольно согласился участвовать в расстреле одного из курсантов, тот намеревался после переброски перейти к вам с повинной.
Сорока помрачнел. Петров почувствовал, что он о чем-то умалчивает. Но вот Василий вскинул голову и сказал:
— Линдермут и меня включил в группу, которая должна была привести приговор в исполнение, — выдавил он из себя. — Я не знал, что мне делать. Согласиться? Бежать? — и сам себе отвечая, продолжил: — И стал я рассуждать. Убегу — не выполню задания. А останусь? Значит, сам себя определю в предатели! И все же хорошо, что не поторопился. Утром пришел зондерфюрер. Веселый, шутит и говорит: Кузя... — Он запнулся и поторопился объяснить: — Такую кличку они мне дали. Так вот, Линдермут говорит, что Петцгольц приказал мне только присутствовать на казни. С улыбочкой объяснил, что мол, в полиции мне дали блестящую аттестацию. Дахневский даже наплел, что я принимал участие в каких-то карательных операциях. Но Андрей Афанасьевич знает, что ни в каких акциях я не участвовал. А Дахневский и Стеценко хотят выслужиться перед фашистами, приписывают то, чего не было и нет...
— Что ж, фашисты решили, что вы и так достаточно замараны перед советской властью.
— Вероятно, так.
В это время в землянку буквально ворвался Рязанов. Заметив Сороку, остолбенел. Петров, а за ним и другие, глядя на Рязанова, засмеялись.
Иван Федорович никак не мог прийти в себя. Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась натянутой, неестественной.
— Что у вас? — спросил Петров у Рязанова. — Можете говорить.
— Теперь я знаю, что поступил правильно! — воскликнул Рязанов. — Тут такое! — но увидев, что брови Петрова нахмурились, поспешил перейти от эмоций к делу. — Как только они разошлись, — он кивнул в сторону Сороки, — один боец быстро собрался и вышел из зала. Я за ним. Смотрю, идет он, прихрамывает. Ни на кого не обращает внимания, не оглядывается. Я уже хотел повернуть назад. Но... Он сделал интригующую паузу. — Вижу, а он ускорил шаг и вроде хромать стал меньше. Я за ним. А он, оказывается, за связником, извиняюсь, за Василием. Василий, вижу, топает, и чем дальше, тем скорее. А боец за ним, не отстает. И совсем перестал хромать. Это мне показалось подозрительным, И подумал: уж не контрнаблюдение ли?