К северу вправо от штабной, если опять обратиться лицом к речке, рядом с кухней, находилась небольшая землянка радистов. Оттуда доносился весёлый смех. Таиться нет необходимости, на десяток километров не было НИ одного немца. Когда мы вошли в неё, стало совсем тесно. Подумалось, что сидят гости, хотя вход к радистам посторонним всегда и всюду строжайше запрещён. Но оказалось, что это только радисты: на одной половине на лежанке сидели, как меня познакомили, Коля Тернюк, Вася Вернигоров и Коля Новаторов. Потом я узнаю, что им не исполнилось ещё и по восемнадцати лет, а они уже полгода находятся в тылу у немцев, прошли на лыжах и пешком с тяжёлыми рюкзаками за плечами – с рацией, с питанием для нее – свыше тысячи километров по оккупированной территории.
По другую сторону расположились: командир радио-группы Семён Будницкий. Он несколько старше других и для солидности и «авторитета», как он говорит, отпустил окладистую курчавую бороду и не выпускает изо рта короткую, изогнутую – штурманскую – трубку, и кругленькая симпатичная девушка с ямочками на щеках – опытная радистка Пана Безух.
– Трое наших радистов, – сказал комиссар, – сейчас находятся на заданиях в разведгруппах, с ними познакомишься позже.
Идём дальше, на северную часть песчаных холмов. Две землянки занимают взвод Ивана Таранченко и взвод конной разведки Ивана Дыбаня, плотного коренастого кавалериста с чёрными густыми усами, и такими же бровями.
Ближе к речке под развесистыми осинами устроены навесы из жердей, замаскированные лапником и ветвями, под которыми стояли верховые кони, висели сёдла.
Из-за нескольких рядов молодых елей вырос бревенчатый сруб настоящей деревенской бани, внутри в печь был вмазан котёл и высилась горка камней для поддания пара, на трёхэтажных нарах-палатях любители могли найти место по вкусу.
Окончательно поразил меня самодельный колодец, рубленный из половинок осиновых кряжей с крышкой и висящим на гвозде ведром с верёвкой. Вода была холодной, прозрачной, как льдинка, и вкусной, как может быть только колодезная вода.
Закончили мы обход лагеря на кухне, где аппетитно пахло жаренным мясом. Дым из трубы не вился, видно готовили на зара¬нее заготовленном древесном угле или сушняке – маскировка соблюдалась во всем от засаженной елями бани до печной трубы на кухне. Главный повар-альпинист Васо Чхаидзе с приятным кавказским говором, и его помощница из местных жительниц Мариула, были на высоте кулинарного искусства. Знакомство с ними я счёл весьма полезным.
…Спустя много лет после войны, Пана Безух – Акимова – расскажет мне, как за моей спиной хохотал весь партизанский лагерь, когда я на другой день бродил по землянкам и спрашивал:
– Братцы, где бы тут найти портного?
Наверное, такая постановка вопроса партизанам действительно тогда показалась забавной. С другой стороны, только что прилетевшему человеку и увидевшему лагерь с кухней и баней, медчастью и радиоузлом, почему бы не спросить о парикмахере или портном? Ведь были же у нас на заданиях любители брадобреи и мастера сапожники. Я же не спросил, где газетный киоск или будет ли в субботу кинофильм? Что я, дурной?
Пройдут месяцы и в дополнившимся людьми отряде появятся портные с швейными машинками и даже часовых дел мастера, и все сочтут это вполне естественным.
Портной мне был нужен по крайне деликатному вопросу, и история та скорее трагическая, чем смешная, но никто о ней не ведал. От резкой перемены климата или от жаренного мяса Мариулы без малейших следов соли мне понадобилось срочно проверить кусты с подветренной стороны косогора. Об отведённом месте «уединения», огороженным плетнём мне ещё никто не успел сказать. И тут чуть не произошёл казус, мой комбинезон оказался цельно-сшитым от шейных позвонков до самых пят, вроде лёгкого водолазного костюма. Не помню как – видно с чужой помощью – я смог влезть в него накануне в Москве. Тот, кто выдумал такой мешок с рукавами и штанинами без прорезей, очевидно, предполагал, что он разового пользования, вместо савана, но я то, оказался живым. Помимо того я поверх комбинезона был опоясан ремнями, на которых висели пистолет, десантный нож, запасные диски, гранаты и прочее, так что из комбинезона вылезти было крайне мудрёно.
Помог в этом деле Ясон Тодеев, он предложил разрезать комбинезон пополам, на две части: верхнюю и нижнюю по поясу. И скрепить обе части пуговицами, срезанными от чьей-то командирской шинели. Жизненная проблема была элементарно решена без вмешательства портного, всегда можно найти выход.
Дня за три я совсем освоился на новом месте. Знал почти всех в лицо и по именам. Звания и фамилии здесь произносились редко, мне казалось, что я тут уже давно. Люди были спокойными и весёлыми, споров или ссор абсолютно не слышно. Каждый выполнял своё дело.
В свободное время играли в самодельные шахматы или шашки – карты были категорично запрещены, если кто из новеньких приносил их, они бросались в костёр. По очереди читали где-то раздобытую разведчиками обтрёпанную книжку или журнал. Но больше занимались сборкой и разборкой оружия, чисткой его, протиркой патронов и запалов, изучали тонкости минно-подрывного дела.
Каждый взвод по очереди нёс караульную службу – охрану лагеря. Расположение постов и секретов гарантировали безопасность отряда, проникновение вражеских лазутчиков. Каввзвод всё время находился в ближней и дальней разведке, налаживал связь с местным населением – важным источником сведений о замыслах фашистов.
Одни группы возвращались с заданий, отдыхали, залечивали раны. Другие готовились к новым походам. Партизанский лагерь был единственным родным домом, местом отдыха и безопасности. Приходивших не спрашивали, где они были и что делали, так было негласно заведено. Иногда они рассказывали сами, что делали, что видели и слышали, иные рассказы были страшными. Они смело и мужественно шли на задание по разведке или на диверсию на захваченной врагами родной земле. Видели много зла и горя. Им попадались спалённые дотла деревни с торчащими на пепелищах чёрными от копоти трубами и распластанные в бурьяне расстрелянные жители. Они встречали изнасилованных и сошедших с ума девушек, молодых женщин с седыми прядями волос, голодных, опухших детей-сирот. В их памяти навсегда остались силуэты повешенных на перекладинах мужчин и женщин с таб¬лицами на груди: «они помогали партизанам», остались в памяти, чтобы донести это до будущих поколений, чтобы никогда это не повторилось.
Новые спецгруппы уходили в неизвестность, тихо и незаметно исчезали в предутреннем тумане, растворялись в дали. Не было случая невыполнения задания, только смерть могла этому помешать.
Иногда уходила большая группа и на длительным срок, тогда их провожали все находящиеся в лагере. Партизаны от штаба, где были произнесены тёплые слова напутствия, шли колонной по одному – гуськом друг за другом – с тяжёлыми солдатскими сидо¬рами за плечами, с автоматами, висящими на груди, смущённо улыбаясь от общего внимания и заботы. В вещмешках на спине лежали толовые шашки и патроны, сухари и самодельная колбаса. Порой на всём пути до места задания им нельзя будет заходить в селения, попросить хлеба или картошки, чтобы не обнаружить себя.
Провожающие партизаны стояли вдоль тропинки, жали друзьям руки и говорили добрые, тёплые слова, желали всего хорошего, удачи в выполнении задания и благополучного возвращения в отряд домой.
Бывало и так, что разведчики приносили печальные вести: спецгруппа выполнила свой долг до конца и никто из них не вернётся. В памяти ярко вспыхивало последнее рукопожатие и улыбка друга-товарища, болью сжимало сердце. Другие воспоминания приходили потом, приходят они вечно.
Жизнь моя входила в свою новую колею. Дополнительное обучение и инструктаж уходивших на задание минёров тонкостям подрывного дела казалось мне слишком обыденным и естественно недостаточным для меня в партизанах делом. Подрывники-омсбоновцы знали своё дело тонко. Им оставалось только набить руку на практике. Был в лагерь притащен и кусок рельса и две шпалы, но «практикой» считали подрывы фашистских эшелонов и взрывы мостов, как в нашей бригадной строевой песне:
«Горят мосты и мчатся эшелоны
под грохот взрывов прямо под откос…»
Командование отряда посылать меня на настоящую работу по минированию или в разведку что-то не торопилось. Ночевал я по-прежнему в штабной землянке, где кроме командира и комиссара, адъютанта Ясона Тодеева жили Вася Куликов – знаменосец отряда, скромный молчаливый парень, фронтовик-разведчик со «Звёздочкой» на груди и весёлый смешливый Паша Калганов с Плющихи в Москве. Арбат и Плющиха совсем рядом. Мы вспоминали, как вероятно вместе участвовали в ребячьих потасовках у билетной кассы в кинотеатр «Кадр», и арбатские всегда побеждали.
Надо было придумывать выход из моего «сидения». Командир Карасёв любил в одиночку ходить по косогору, заглядывать в землянки и поговорить с людьми. Порой он останавливался и о чём- то думал. Может вспоминал свою пограничную заставу и первый бой с фашистами двадцать второго июня сорок первого года…
Решил воспользоваться его уединением.
– Виктор Александрович, можно к вам обратиться? С просьбой?
– Слушаю тебя, друг народа! – отозвался командир.
Начало было обнадёживающим. «Друг народа» – это Жан-Поль Марат – герой французской Революции 1789 года, его называли другом народа. Значит настроение у командира хорошее, раз он возвысил меня до именитого тёзки революционера. Если бы он сказал свою любимую присказку «друг ситцевый», то все зависело бы от интонации – от дружески-иронической до жестоко-суровой, после которой собеседник бледнел и был готов провалиться сквозь землю.
– Можно мне перейти в группу минёров-подрывников?
– А что, в нашей землянке стало тесно? – улыбнулся командир, – хочешь быть поближе к своим дружкам минёрам? Думаешь скорее пойти на задание?
Опытный пограничник-чекист сразу разгадал мою наивную уловку о переходе в другую землянку.
– Не спеши, – продолжал он, – настанет и твой черёд и скоро настанет. Пока познакомься ближе с лесом, ведь ты горожанин, лес здесь дремучий, бескрайний, прямо партизанский. Прислушивайся к ребятам, есть у нас настоящие знатоки леса, таёжники, такие как Саша Матвеев. Больше узнай о повадках немцев и предателей-полицаев, тут своя специфика, несколько иная, чем на фронте.
Оговорился командир или нарочно употребил относящееся к диким зверям слово «повадки», говоря о врагах, скорее всего он так и хотел сказать о фашистах.
– В группу минёров переходи, скажешь командиру, что я разрешил. Вместе с ними пойдёшь на задания, вместе воевать будете, плечо друга надо знать.
Возле землянки минёров, под густой сосной на земле сидели человек восемь ребят, автоматы у них лежали рядом, или были заброшены за спины. Некоторые курили. Перед ними стоял стройный светловолосый Вася Божок и что-то рассказывал.
– Стоило нам выйти из села Гуты, как вскоре нас начинали преследовать полицаи, стреляли вслед, и так повторялось каждый раз. Провели мы тщательную разведку и выследили, что одна ме¬стная тётка наблюдала за нами. Только мы выходили из деревни – она бежала в соседнее сало, где стояла полиция, и докладывала про нас. И вот командование отряда приняло решение расстрелять её, как продавшуюся фашистам, и за гибель связного-проводника выдали одному нашему командиру маузер с «брамиткой» для бесшумного боя, и направили группу для приведения приговора в исполнение. Приезжают они на конях под вечер в Гуту, заходят к тётке в хату – жила она одна – и учиняют ей допрос:
– Ты почему продаёшь нас фашистам?
А она злобно, как ведьма, исподлобья смотрит и рычит:
– Пропадите вы пропадом, москали поганые!
Вот холера, узнала даже откуда мы прибыли! И больше ни слова. Зачитал наш старшой приговор ей, повернул к стенке и почти не целясь выстрелил. Она шлёпнулась на пол и замерла. Теперь самое интересное: проходит какое-то время, возвращается из дальней разведки одна наша группа и, между прочим, повествует, что всем известная стерва из Гуты жива и в полном здравии, и даже улыбается нашим. Доходят эти рассказы до штаба – подымается тарарам! Приказ о казне не выполнен, предательница оказывается здравствует.
– А как же она живой осталась? – не терпится узнать молодому партизану Петру Цалко, смышлёному пареньку, одному из первых пришедших в отряд из местных жителей.
– Случилось вот что, – продолжает Божок, – пуля попала в металлический гребешок и срикошетировала, тётке только кожу на голове ободрало, с переляку – перепугу – она бухнулась на пол. Ночью пришла в себя и думает: «что ж она делает, против своих идёт, а её только попугали…». Пошла к местным партизанам, всё рассказала и на коленях покаялась, и вроде как в штрафной роте побывала – кровью искупила свою вину, говорят, связной у них стала, – смеясь заканчивает Вася Божок.
Партизаны-минёры внимательно слушали Василька, иногда посмеиваясь или хмурясь. Некоторые отрастили неописуемых фасонов бакенбарды или усы – это не возбранялось, запрещалась небритость. Со всеми я уже был знаком. Моё сообщение, что перехожу к ним в группу было встречено доброжелательно, сразу отвели мне место на лежанке.
В этом подразделении были почти одни омсбоновцы. Борис Салеймонов, Пётр Ярославцев, Саша Матвеев – бывалые партизаны, воевали на Смоленщине в начале войны в отряде Шпилевого – «Бати», отражали натиск фашистской дивизии «Жёлтый слон».
Пётр Туринок, Николай Пасько, Вася Божок – кадровые пограничники, отходившие с боями на восток, не отступавшие без приказа ни шагу назад.
Миша Журко – из внутренних войск, в первые дни войны выполнял спецзадание: вывозил из Прибалтики на эшелоне, под непрерывной бомбёжкой немецких самолётов, золотой фонд республики.
Из местных – только двое семнадцатилетних пареньков, проявивших себя смелыми, бесстрашными разведчиками: Коля Гапинко из-под Довлядов, «направленный» в отряд своим дедом-подпольщиком, партизаном гражданской войны, и Петро Цалко из деревни Лубень, откуда все способные носить оружие ушли в партизаны.
Всех их – русских, украинцев, белорусов – объединяла ненависть к фашистам. Все они решили уничтожать врага в самых сложных и тяжёлых условиях военных действий – в тылу противника.
Первое задание
Прошло несколько дней. Адъютант командира Ясон Тодеев, широкоплечий спортсмен-борец, вызвал меня в штаб. Два врытых в землю столба обозначали дверь, на такой же толстой перемычке висела плащ-палатка. Двухскатный потолок сделан из подтоварника – жердин – и проконопачен мхом, сверху засыпан глиной и песком. Стены из врытых в землю брёвен – всё сделано без единого гвоздя умелыми руками партизан. Обтянутое всё парашютами делало землянку нарядной и строгой.
Над разложенной на столе картой склонились Карасёв и Филоненко. В отглаженных белых подворотничках, в портупеях, подтянутые, с орденами на груди, они походили на обычных армейских командиров. Ничего «партизанского» в их облике не было. Этот пример командиров мобилизовывал, дисциплинировал других. Отряд по сути дела был воинским подразделением, выполнявшим особые задания за линией фронта.
Пробивавшийся через оконце-амбразуру луч солнца играл на карте. Вслед за мной в землянку штаба вошёл парторг отряда Евгений Ивлиев. Он был старше нас, большинства ребят, но его стройную, спортивную фигуру, узкое лицо ничуть не старила широкая окладистая борода и усы. Разведчики говорили, что в городе на бородачей немцы обращают меньше внимания.
Карасёв окинул нас своими пронизывающими синими глазами, гостеприимно и энергично указал рукой на скамью, предложил сесть.
– Буду краток. По сообщению Центра через двое суток из Ельска в южном направлении отправится автоколонна эсэсовцев. Есть данные, что их цель – район Глушковичей, где перед очередным рейдом сосредоточилось партизанское соединение Сидора Артёмовича Ковпака. Немцы надеются, если не разгромить ковпаковцев, то по крайней мере сорвать сроки начала рейда. Таковы оперативные сведения. Принято решение заминировать единственную шоссейную дорогу под Ельском, по которой могут следовать каратели.
Командир остро отточенным карандашом резко перечеркнул на карте ниточку дороги под Ельском и встал.
– Слушайте боевую задачу, – мы вскочили и вытянулись, – завтра ночью до трёх ноль-ноль произвести минирование дороги, чтобы ни одна фашистская сволочь не прошла! Командиром конной диверсионной группы назначается парторг старшина Ивлиев, – он подчеркнул слово «парторг», усиливая ответственность задания, – Марату поручается обеспечить минирование шоссе. Возьмите сколько нужно минёров и взрывчатки, через два часа выступать! И никому ни гу-гу! Если вопросов нет, действуйте.
– Будет возможность и условия пусть Евгений проведёт беседу с крестьянами на последнем этапе пути, там редко бывают партизаны, – добавил комиссар Филоненко.
ВОТ и получено первое задание. Всё было понятно – перекрыть шоссейку. Радостно и чуть-чуть тревожно. Немного смущало – «конная группа» – это, наверное, ехать на повозках, чтобы не тащить на себе взрывчатку на семьдесят с лишком километров. Мы пошли готовиться в дорогу. Сборы нас не задержали. Посоветовавшись с Евгением – он тоже был минёром – решили взять двадцать килограммов толовых шашек и шесть мин для детонации зарядов. Группу подобрали из пятнадцати человек. Получили у Василия Румака – помощника командира хозвзвода Исаева – полсотни четырёхсотграммовых толовых шашек и противопехотные мины ПДМ-7 и были готовы к отъезду.