Лежал, лежал и так истомился, Батя, что, сознаюсь, решил закурить. Только сунул руку в карман, чтобы кисет вынуть, как кусты зашевелились, показалась винтовка, а за ней немец. Я замер. Немец огляделся, меня не заметил, успокоился, положил винтовку на землю и начал пить. Тут я вскочил — и к нему. Надо думать, вид у меня был устрашающий. Во всяком случае, немец растерялся, и я успел схватить его винтовку. Ну, а когда винтовка оказалась в моих руках, ему ничего не оставалось, как слушаться меня беспрекословно. Мы шли с ним всю дорогу и молчали. О чем он думал, не знаю. А я дал себе слово впредь верить любой пичужке. Одним словом, получите немца. А мне разрешите закурить…
Немец оказался упрямым: молчал, как убитый. Глаза злые. Рожа поганая. Евгений отправил его в партизанский штаб.
* * *
Так мы учимся трудному искусству разведчика. А Евгений все повторяет:
— Разведка, разведка и еще раз разведка! Перед всякой, даже незначительной, операцией мы должны проводить самую тщательную разведку, чтобы бить немцев наверняка, насмерть, с малой кровью.
И Евгений мастерски ведет разведку. Иногда наблюдение за местом будущей операции длится несколько дней. Разведчики изучают каждую тропинку, каждую лощину, каждую извилину проволочных заграждений, расположение пулеметных гнезд, силу вражеского гарнизона и распорядок его дня. Разведчики ведут подробные дневники своих наблюдений. Эти записи Евгений проверяет данными агентурной разведки. И, когда наступает время, наши минеры-диверсанты идут на операцию, как в свой дом, Где знаком каждый закоулок, каждая половица, где нет и не может быть неожиданностей.
Евгений смел и осторожен. Он никогда не бросается очертя голову. И обычно наши разведки проходят тихо, скрытно, без единого выстрела. Но все же раза два-три Евгению не удалось провести наблюдение по всем обязательным правилам нашего отряда. И разведка получилась «громкая», даже очень громкая.
Помню такой случай.
«ГРОМКАЯ» РАЗВЕДКА
Разведка на конях подходит к хутору Макартет, спешивается, прячется в кустах. Георгий Федорович Журба, турбинный мастер и наш дальний разведчик, с револьвером и гранатами ползет к хатам.
На хуторе как будто пусто: ни немцев, ни местных жителей. Тишина.
У крайней хаты тоже никого. Журба тихо стучит в окно. На крыльцо выходит сгорбленный старик.
Журба прикладывает палец к губам. Потом, коснувшись рукой кобуры, показывает на землю рядом с собой: молчи, дескать, иначе смерть.
— Дедушка, скажи, где у вас немцы стоят? Не бойся…
— Мне бояться нечего, сынок: страшнее того, что видел, не увижу, — шепчет старик. — По правде сказать, пособлять вам опасно: не любят вас гады, боятся, как огня. Но я русский человек. Слушай, сынок…
Старик оглядывается по сторонам.
— Немцы стоят на том конце хутора. Аккурат сейчас обедают. К ним тайком не подберешься — у них караулы поставлены на крышах. Всё видят, проклятые. Курица зашебуршит на огороде — и ту окликнут. Намедни подползла к нам партизанская разведка — хотела немцев тихо накрыть, — и половина наших остались на месте. Нет, парень, уходи подобру-поздорову. И своим накажи, чтобы носа к нам не показывали. И в хутор Ново-Алексеевский не ходите, и в Свободный — там то же, что и у нас. Ступай, парень, восвояси, пока жив…
Журба пополз обратно.
«Как быть? — думает Евгений, выслушав рассказ Журбы — Приказано разведать подходы к железнодорожному мосту через реку Убинку. Для этого надо прощупать все хутора, что лежат по дороге к мосту, выяснить живую силу противника, добраться до моста, засечь огневые точки. В лагере думалось, что все это просто и легко. А тут оказывается — путь к мосту лежит через хутора и станицы, зорко охраняемые немцами. Может быть, обойти эти места? Но нет, это будет слишком долго. Да и кто может поручиться, что и на кружных дорогах немцы не заметят разведки? Что же делать?..»
— Проверить седловку и оружие! — приказывает Евгений. — По коням!
Разведчики подъезжают к хутору. Немецкий караул у околицы удивленно смотрит на группу всадников, что едут так спокойно, не таясь.
Неожиданно всадники пришпоривают коней и вскачь мчатся через хутор. Немцы ничего не могут сообразить. И, только когда разведка уже вырывается далеко за околицу, вдогонку ей гремят автоматные очереди.
Отъехав, всадники переходят на шаг — берегут коней. И через хутор Ново-Алексеевский опять вихрем проносятся по улице.
Но в Свободном немцы уже предупреждены — они встречают разведчиков огнем. На широкой станичной улице разгорается бой. Немецкий офицер на высоком сером коне мчится прямо навстречу Евгению. Грохают два выстрела. Офицер камнем падает с коня. Под Евгением убита лошадь. Он прыгает на землю. Разведчики уже далеко. Вокруг враги. Евгений оглядывается. В нескольких шагах от него над трупом убитого офицера стоит серый конь. Евгений подбегает к нему, прыгает в седло и, отстреливаясь, догоняет своих…
Уже виден мост. Но бой в Свободном всполошил охрану. Немцы залегли в окопах и открыли частый огонь.
«Стреляйте, стреляйте, — думает Евгений, лежа в густых кустах орешника. — Стреляйте покрепче. Показывайте нам свои орудия, минометы, пулеметные гнезда».
Он быстро набрасывает план, засекает огневые точки… В лагерь наши возвращаются далеким кружным путем.
— Подступы к мосту разведаны, — коротко, по-военному, докладывает Евгений. — В Свободном произошла стычка. Убито восемь и ранено двенадцать фашистов. У нас потерь нет.
И сын протягивает мне лист бумаги. Это подробный план подходов к мосту — тропы, дороги, лощины, кусты, ломаная линия окопов; кружочками и крестиками помечены орудия, минометы и пулеметные гнезда. И все это так аккуратно, подробно, обстоятельно, будто весь день сидел Евгений у моста, спокойно смотрел и чертил.
БОЙ В ПОДКОВЕ ДЗОТОВ
Помню еще одну разведку. В нее ходили Евгений и Геня. Они пропадали несколько дней. Были на волосок от смерти. Спаслись чудом. И долго после этого вспоминали и подкову немецких дзотов у горы Пшеда, и «огненную горку», и страшный обратный путь по козьим тропам через кручи и горные обрывы.
Но надо рассказать все по порядку.
…Разведка доносит: немцы сооружают дзоты по хребту горы Пшеда. Как расположены эти дзоты, много ли их, никто толком не знает.
Решено разведать дзоты. Но в нашем отряде все заняты на операциях, и на разведку отправляются человек двадцать из соседнего павловского отряда. Их ведет Евгений. Вместе с ним я посылаю Геню и его приятеля и одноклассника Валерия.
Мы долго обсуждаем маршрут.
Можно итти свободным от немцев далеким обходным путем по горным кручам. Но Иван Тихонович, павловский партизан, местный старожил и охотник на кабанов, не советует: путь очень тяжел — крутые, почти отвесные подъемы, ущелья, пропасти. Дороги нет, есть козьи тропы; по ним с трудом пройдет, даже он, опытный охотник. Есть и второй путь. Он легче, но опаснее: придется пробираться под самым носом у немцев — мимо хуторов, занятых фашистами.
Выбираем второй путь.
Ночью отряд подходит к хуторам и ложится в кустах.
Темным-темно. Небо закрыто облаками. Но вечером лягушки устроили такой концерт, что сомнений быть не может: завтра погода улучшится. Надо спешить — луна сорвет операцию.
Впереди ползут двое: Иван Тихонович и наш Валерий. Крадутся вдоль плетней. Пробираются огородами. Огибают немецкие караулы.
Неожиданно тявкнула собака. Где-то совсем рядом слышатся шаги. Проходит патруль. Фриц, идущий с краю, чуть не наступает на Валерия.
И снова тихо.
Разведчики ползут дальше. Они уже на скошенном лугу. Это хорошо: где-то близко должен быть стог.
Первым на него натыкается Иван Тихонович и треском цикады зовет к себе Валерия. Они ломают несколько патронов, делают пороховую дорожку, поджигают ее и быстро отскакивают в кусты.
Стог вспыхивает. В хуторе тревога. Немцы тащат воду, длинные жерди, вилы и рыщут по кустам в Поисках поджигателей. Напрасно: разведчики уже обходят хутор с противоположной стороны.
К утру отряд подходит к хребту Пшеда и снова ложится в кусты.
В полдень Евгений вместе с Иваном Тихоновичем выползает на опушку. Где-то здесь должны быть таинственные дзоты.
Лягушки не обманули: стоит жаркий солнечный день. Далеко впереди расстилается степь. В бинокль видны белые хаты хуторов, тополя, какие-то люди. Медленно движутся волы. Чуть в стороне — гряда невысоких зеленых холмов. И все это тает в струях знойного марева.
Никаких признаков дзотов.
Еще и еще раз внимательно вглядываются разведчики. Бинокль переходит из рук в руки.
— Зря прогулялись, Иван Тихонович. Ровнехонько ничего, — замечает Евгений.
— Нет, что-то холмики эти мне не нравятся: уж больно они зелены. Не бывает так на самом деле. К тому же, полюбуйтесь на тот куст, что стоит слева: он пожелтел раньше срока.
Куст действительно высох. Но что в этом удивительного?
— Мало ли почему он мог пожелтеть, Иван Тихонович!
— И я про то же говорю — мало ли почему желтеют кусты. Взять хотя бы такой случай: пересадили его неудачно, вот он и пожелтел.
Целый час разведчики не спускают глаз с холмов. Холмы попрежнему безлюдны — ни дымка, ни человека.
— А все-таки надо пощупать холмики, Евгений Петрович. Желтый куст меня очень смущает: незачем ему желтеть раньше срока, незачем…
Решено ночью разведать холмы.
План операции прост. Холмы расположены подковой, обращенной своим створом к горам. Евгений берет с собой Геню, Валерия и группу ребят и ползет внутрь подковы. Бросает гранату. Расчет такой: если холмы оживут, можно будет выяснить, достаточно ли сильны эти дзоты. Если не очень сильны, их уничтожат собственными силами, а если штука серьезная, то, не ввязываясь в драку, разведчики отойдут и сообщат куда следует. Иван Тихонович со своей группой прикрывает отряд.
Все это надо проделать до восхода луны.
Ночь темна, ни зги не видно. Евгений со своими ребятами вползает внутрь подковы.
Тишина. Какая-то сонная пичужка выпорхнула из-под ног. Прошуршал маленький зверек в кустах. И опять тихо.
Нет, Иван Тихонович явно ошибся — холмы пусты.
И вдруг совсем рядом раздается громкий испуганный крик:
— Halt!
Грохает выстрел. За ним второй, третий. Справа длинная очередь пулемета. Ей вторят слева еще два пулемета. В небо взвивается ракета.
Светло, как днем.
Евгений с ребятами прижимается к земле. Хорошо еще, что трава здесь высокая, густая. Пулеметы продолжают бить. И одна за другой в небе рвутся ракеты.
Нечего и думать штурмовать дзоты. Надо уходить. Но уйти нельзя — пули не дают даже голову поднять. Особенно безумствуют пулеметы, что стоят по краям подковы, — они закрывают выход из западни.
Пользуясь короткими мгновениями кромешной тьмы между вспышками ракет, Валерий ползет к правому пулемету и, улучив момент, швыряет гранату. Пулемет замолкает Грохает взрыв слева: это Иван Тихонович пытается пробить дорогу Евгению.
В ответ на взрывы тотчас же оживают новые огневые точки немцев. Уже бьет добрый десяток пулеметов и даже 47-миллиметровая пушка.
Евгений с ребятами в огненном мешке. Сейчас поднимется луна — и немцы перебьют их, как куропаток.
Пулеметы неистовствуют. Рядом с Евгением громко вскрикивает Шура Сидоренко, голубоглазый веселый юноша, и затихает. А ракеты всё рвутся и рвутся в темном небе и ослепительным светом заливают эти проклятые холмы.
Жить осталось недолго…
И вдруг — бывают же минуты неожиданного счастья! — стрельба стихает. Последний раз взвивается в небо ракета. Последний раз тявкает дежурный пулемет.
Тишина. Медлить нельзя. Пусть эта тишина — ловушка, но надо попытаться вырваться из мешка.
Евгений с ребятами ползет обратно. Невероятно трудно тащить тело Сидоренко. Но бросить его нельзя: таков уж закон в отряде — не оставлять врагу даже трупа товарища.
Евгений каждую минуту ждет какого-нибудь сюрприза. Но дзоты молчат. Уже остался позади створ подковы, уже Иван Тихонович обнимает Евгения, а тот все еще не может понять, почему же немцы их выпустили.
Надо уходить. Итти старым путем нельзя. Остается только путь через горы.
Партизаны быстро роют могилу для Сидоренко и молча хоронят погибшего товарища.
Поднимается луна. Отряд цепочкой уходит в горы.
Иван Тихонович мрачен: только он один знает, каким тяжелым будет их путь по козьим тропам.
ОТРЯД В МЕШКЕ
Они устали так, что казалось, нет большего счастья, как лечь навзничь и лежать, лежать неподвижно, вытянув тяжелые, как свинец, ноги, широко раскинув натруженные руки.
Позади остался тяжелый бой у подковы дзотов и страшный переход по горным кручам. Многих этот путь основательно потрепал. Пришлось спуститься ниже, на пологий склон, и лечь здесь, на невысокой горке, среди лесной поляны. Вокруг стоят старые разлапистые сосны. Пряно пахнут в густой траве какие-то большие розовые цветы. И ласково поет река внизу.
Люди спят. На высокой столетней сосне сидит Валерий. Перед ним, как на ладони, далеко, до самого края небес, лежит его родная кубанская земля. Белеют станицы. Над ними, как острые казацкие пики, поднимаются в горячее небо пирамидальные тополя. И все это трепещет в призрачном мареве знойного полдня.
Всю дорогу Валерий шел молодцом. И только сейчас почувствовал, как мучительно устал. Уснуть бы! Но спать нельзя: внизу, у реки, должны быть немецкие засады, и Евгений Петрович строго-настрого приказал смотреть и слушать.
Жарко. Пересохло горло. Болят глаза от этого неуемного солнца. Болит все тело. Особенно ноги — их никак не вытянешь на сосне.
Валерий садится поудобнее, обнимает корявый сук, прислоняется к стволу.
Пахнет смолой, лесом, солнцем. Щебечут, перекликаются лесные птицы на деревьях. Поет река.
Валерий дремлет. В голове — обрывки воспоминаний…
Вот он сидит на берегу с удочкой. Река гладкая, тускло-серебристая. Течение ее почти неуловимо. Дрогнул поплавок. И снова замер. А струи бегут и бегут и ласково колеблют маленький красный поплавок. В воде, пронизанной солнцем, видно, как стая рыбок подходит к наживке. Они всё ближе, ближе… И вот уже нет рыбок, нет поплавка, нет реки. Валерий сидит на парте. Контрольная по алгебре. Задача на бином Ньютона — та самая, что была в апреле, несколько месяцев назад. Длинные ряды букв…
Неожиданно над головой застрекотала, захлопала крыльями сойка, пересела выше и снова тревожно застрекотала.
Валерий насторожился.
Тишина. Спокойно перекликаются птицы.
Зря заволновалась непоседливая птица, только дрёму спугнула.
Но не сидится сойке: Валерий опять слышит громкий стрекот, трепыханье крыльев.
На той стороне поляны чуть шевелится куст шиповника. Отодвигается ветка, и в густой, сочной зелени появляется лицо немца: белесые глаза, нос в веснушках, выцветшие брови.
Валерий осторожно поднимает карабин, кладет дуло на сук, ловит на мушку врага.
Но стрелять нельзя. Надо ждать.
Немец до пояса высовывается из куста и зорко осматривает поляну. Снизу он не может заметить партизан, что лежат на горке в густой, высокой траве.
Он смотрит минуту, другую. Подает знак. На поляну выползают пятеро фрицев.
Медлить нельзя. Валерий быстро спускается с сосны и крадется по траве.
— Евгений Петрович, на поляне немцы!
— Буди всех. Только тихо. И — в цепь…
Недвижно лежат партизаны в траве. Справа, чуть поодаль от них, за стволом древней сосны, Евгений приготовил гранаты, вложил в них запалы, вынул патроны из запасной сумки — дело обещает быть жарким.
Один за другим выползают немцы из кустов. Их уже около сотни. Пригнувшись к траве, они медленно идут, широким полукругом охватывая небольшую горку на поляне, где лежат партизаны.
Немцы всё ближе. Наши ждут. Уже кое-кто нетерпеливо оглядывается на Евгения: когда же наконец?
Евгений поднимает автомат — это условный знак, — и ружейный залп разрывает тишину.
Немцы откатываются назад. В траве, в кустах шиповника страшным криком кричат раненые, пытаясь отползти к своим.
Новая атака — и новая неудача.
На этот раз немцы молчат около часа. Молчит и горка на поляне.
Вздрагивают кусты. Ящерицами ползут фашистские санитары, оттаскивают раненых.
Горка молчит.
Еще один томительный час. Все тихо. Птицы успокоились и снова весело щебечут на деревьях.
И опять появляются немцы на поляне. Теперь они идут спокойно, во весь рост: видимо решили, что партизаны ушли в горы.
Залп, как огненный хлыст, хлещет по немецкой цепи. Фашисты в панике бегут к кустам. И опять кричат раненые в траве.
Неожиданно справа ударяют сразу два пулемета. Они бьют длинными очередями по горке, срезая пулями пушистые метелки трав и розовые пахучие цветы. Уже стонет первый раненый — у него раздроблено плечо. Пули свистят над головой. Еще на несколько миллиметров опустит пулеметчик ствол — и как ножом срежет партизанскую цепь.