— Вы говорили, после войны… после войны будет то, будет другое…
— Разве я обещал тебе, что после войны ты станешь старостой? Или воеводой?
— Нет.
— А что я тебе обещал? Что в школу пойдешь! В школу, дурак! И теперь повторяю тебе то же самое: в Люблине открывают школы, запишись. Мы поможем тебе: и я, и Александер, и Сук. А ты отказываешься. Чего ты, собственно говоря, хочешь?
— Сам не знаю…
— Так и надо было сразу говорить! Запутался, парень, и теперь не можешь разобраться. Думаешь, тебе кто-нибудь поможет? Нет, самому придется выбираться. Помнишь, как я заставлял тебя ходить? Помнишь? Ты мне поверил и теперь ходишь, конечно, не так как другие, но ходишь. И сейчас мне поверь: твое место не в деревне. Здесь ты дармоед. Вот когда выучишься, тогда станешь человеком и тебя будут уважать. Ты же неглупый парень. Не смотри на меня косо: ты сам хотел поговорить откровенно.
— Так что же вы мне посоветуете?
— Сдать оружие, идти в школу и забыть раз и навсегда о партизанских временах. Они прошли, миновали навсегда. Теперь надо смотреть вперед.
— Забыть, говорите? Забыть… А скажите откровенно, Матеуш, сколько фашистов вы убили во время оккупации? Только честно. Здесь нас никто не услышит. Убили хотя бы одного? Ну скажите!
Зенек встал и остановился напротив старосты. Тот смотрел на него в замешательстве, подергивая ус.
— Не хотите? Тогда я вам скажу. Вы никогда не стреляли в человека. А пистолет носили напоказ. Для этой работы у вас были такие, как я, Бенек, Стах, Ломоть. А теперь вы говорите: забудь? Попробовали бы вы забыть! Вам легко: у вас есть работа, люди вас уважают. А меня в школу?
Зенек сел, вынул кисет, стал медленно скручивать козью ножку, рассыпая табак на пол.
— Я воевал не ради почестей. Я никогда о них не думал. Воевал, потому что считал, что так нужно! Как вы этого не понимаете, староста?
Наступила тишина. Тяжело ступая, Матеуш подошел к окну. С минуту он смотрел на шоссе, на проезжавшие подводы, на спешащих куда-то людей, смотрел на окружающий мир, который с рождения был его миром, и вдруг понял, что вряд ли сможет жить где-нибудь еще. Матеуш снова взглянул на Зенека, который сидел с опущенной головой и курил козью ножку, положил руку ему на плечо.
— Делай что хочешь, — сказал он тихо, не глядя на парня. — Я свое сказал. Ты взрослый человек.
* * *
Во время сенокоса в деревню начали возвращаться люди, которых война разбросала по свету. Одним из первых вернулся Бронек Боровец. Исхудавший, весь покрытый чирьями, ходил он по хатам, навещал родственников и знакомых, которых не видел несколько лет, удивлялся, как выросли и парни, и девушки: когда он покидал деревню, они были еще детьми. Бронек зашел и к Станкевичам — они приходились ему дальними родственниками. Он поздоровался за руку с мужчинами, поговорил о том о сем и вскоре ушел. На нем была довоенная солдатская конфедератка, английский мундир и немецкие сапоги с короткими голенищами. Ходил он сутулясь, не спеша.
— Ну и постарел же парень… — готова была уже всхлипнуть мать. — Ведь он же не намного старше тебя, Зенек.
И начались подсчеты, сколько лет было Бронеку, когда родилась Галина, и сколько, когда родился Зенек… Получилось, что он старше Зенека на пять лет.
Спустя несколько дней люди видели, как Бронек зашел в помещение гминной ячейки ППР. Его встретили там с распростертыми объятиями, и через несколько недель он стал секретарем ячейки вместо молодого парня с завода, который выполнял эти обязанности после гибели Вацека Михальского.
Бронек разъезжал на велосипеде по деревням гмины, агитируя людей вступать в партию, однако спустя некоторое время повятовый комитет ППР сделал ему замечание, что надо заботиться не только о количественном росте партийных рядов.
Отец Бронека, старый Боровец, был искренне огорчен политической активностью своего сына.
— Ничуть ему лагерь не прибавил ума! — ворчал он. — Как был ветрогоном, так и остался. Я-то думал, что поможет мне по хозяйству на старости лет. Здоровье у меня уже не то.
Старик шел в поле, а Бронек продолжал вертеться среди людей. И Матеуш, и Александер предупреждали его, чтобы не ходил по вечерам в одиночку или хотя бы носил с собой оружие, напоминали о судьбе Михальского, однако Бронек не придавал значения их советам. Он ездил в Люблин, раз даже в Варшаву — говорили, что к Суку, которого он знал еще с довоенных времен. Постепенно Бронек все глубже вникал в проблемы деревни, от которой был оторван столько лет. Невозмутимый и спокойный, он завоевал уважение людей, старался каждому что-то объяснить, хотя, честно говоря, сам слабо разбирался в современных событиях. Вечерами он много читал.
Он и Генек пришлись друг другу по душе.
— Генек, ты должен вступить в партию, — заявил Бронек однажды. — Парень ты умный, пригодился бы. Я, как видишь, не больно грамотный…
— А мне-то это зачем? Не нужна мне никакая партия!
— Это ты зря говоришь, каждому что-то в жизни нужно. Ты непременно должен вступить. Хочешь, я завтра принесу тебе анкету? Заполнишь, подпишешь, и все.
— Ну и что дальше?
— Как это что? Будешь членом партии…
— Это не для меня.
— Почему не для тебя?
— Я же больной, браток. А кроме того…
— Что «кроме того»?
— Я столько всего повидал в жизни… Нет, это не для меня.
— Жаль! Ты образованный человек, учился. И доклад мог бы написать, и отчет. Жаль!
А через некоторое время он предпринял настоящий штурм на Зенека, однако тот сказал, чтобы его оставили в покое. Несмотря на это Бронек все чаще заходил к Станкевичам — вроде бы и по делу, но все заметили, что он поглядывает на Бронку. Красивая была девушка! Самая красивая из всех дочерей Людвика. Она была очень похожа на Зенека: такая же, как он, черноволосая и черноглазая.
Однажды в воскресенье Бронек пригласил ее на гулянье. Она отказалась: уже обещала пойти с Весеком Уленским, который приехал из города в отпуск и поражал теперь деревню своими элегантными костюмами. Бронек походил по комнате и, не долго думая, пригласил Владку. Та согласилась. Серьезная и молчаливая, она не пользовалась успехом у парней, выполняла всю тяжелую работу по хозяйству и, наверное, уже ни о чем не мечтала. И вдруг приглашение на гулянье! Владка разволновалась. Ведь Бронек — это не первый попавшийся деревенский парень. Он старше ее, серьезный человек. А что коммунист, какое это имеет значение?
Дома Владку проводили косыми взглядами, когда, надев выходное платье, она вечером вышла с Бронеком на улицу.
— Сплошь начальство лезет в нашу семью, — заметила, смеясь, Бронка.
— Тоже мне начальство! — фыркнул отец. — Сопляк. Балаболка.
Пришел Весек. В белой рубашке и при галстуке, довольный собой, он щелкал каблуками сшитых на заказ ботинок и будто невзначай то и дело поглядывал в висевшее на стене небольшое зеркало. Красивый парень, ничего не скажешь! Однако старик Станкевич имел о нем свое мнение.
— Как это тебя, Весек, директором сделали? — спросил он. — Ведь ты даже школы не окончил!
— Теперь, Людвик, школа не нужна, другое требуется.
— Да, мир вверх тормашками перевернулся! — проворчал недовольно старик. — Когда-то директор был важным человеком. А теперь? Эх…
Бронка шла по деревне гордая, и ее провожали завистливыми взглядами из-за занавесок. Ну и везет же дочерям Станкевича! Старшая вышла замуж за секретаря гминной управы. Эта ходит с директором. Владку провожает Бронек Боровец. Счастливицы! Только вот парень у них невезучий. Снова он начал избегать людей, сидит целыми днями у реки. Кому-то он, наверное, здорово насолил, если его пытались убить. Да, не повезло парню, нечего сказать! Несколько утешившись этим соображением, бабы, повязав платки, направились к кооперативу посмотреть на гулянье.
На лугу, огороженном срубленными березками, уже танцевали. Однако большинство расположилось за накрытыми столами. Зенек сидел на берегу реки, слушал музыку и голоса танцующих. Когда наступили сумерки, он поднялся и не спеша зашагал к лугу, поглядывая на качающиеся на столбах фонари, обернутые цветной бумагой. Остановился он возле самых березок. Там его заметил Бронек. Он был слегка пьян.
— Идем, Зенек, выпьем, — сказал он, обнимая Владку, которая обмахивалась платком. — Что ты сегодня такой неразговорчивый? Будь веселее! Война окончилась. Мы живы. Просидел бы ты почти шесть лет за колючей проволокой, тогда бы знал, как наслаждаться жизнью.
Зенек не сопротивлялся, когда Бронек вел его к столу. Усевшись, он залпом выпил протянутый ему стакан водки.
Вскоре к ним присоединились Генек с Галиной. Они не танцевали — Галина была в положении, — однако на гулянье пришли, как и большинство жителей деревни. Все же какое-то развлечение! Бронек, как умел, веселил компанию. Все смеялись, только Зенек сидел мрачный. К нему подсела Владка. Дома они почти не разговаривали друг с другом. Если Зенек и разговаривал, то обычно с Бронкой, а в последнее время с Галиной.
— Что с тобой, Зенек? Плохо себя чувствуешь?
— Да нет, хорошо.
— Я уж было подумала, что-то случилось, какой-то ты сегодня кислый.
— А тебе хорошо?
— Хорошо.
— Ну тогда радуйся и не приставай ко мне. Мне-то чему радоваться? Может быть, пойти и станцевать, а?
Владка вернулась к Бронеку.
— Что с ним? — кивнул он головой в сторону Зенека.
— А я знаю?..
— Он что, всегда такой?
— Почти.
— Бедняга! — сказал Бронек серьезно и на минуту задумался.
— Ну пей! — Генек пил редко, но, выпив, становился разговорчивым и веселым. — Пей, большевик! — И он чокнулся с Бронеком. — Хватит думать, хватит, тоже мне спаситель нашелся!
Выпил и Зенек. Когда все пошли танцевать, он встал и берегом реки вернулся домой. Однако спать ему не хотелось. Он уселся на скамейку под черемухой и просидел там до утра, время от времени погружаясь в дремоту — его убаюкивала долетавшая с луга музыка. Потом Зенек просыпался и смотрел на мерцавшие в небе звезды. Когда какая-нибудь из них падала, он задумывался: не его ли это звезда?
Подошли Бронка с Весеком, долго стояли у изгороди и целовались. Зенек слышал их шепот. Он не любил Весека и злился на Бронку за то, что она так нежничает с ним.
Вскоре они направились к реке. Он проводил взглядом их силуэты, темневшие на фоне уже светлеющего неба.
Зенек снова задремал. Его разбудили голоса возвращавшихся с гулянья людей. Он тяжело поднялся и пошел к реке. Дойдя до кустов, вдруг остановился: Бронка и Весек! До него доносилось их прерывистое дыхание… Зенек вернулся к дому и снова уселся на скамейку. Случайно увиденная картина все еще стояла у него перед глазами. В свете утренней зари он отчетливо видел смуглые упругие бедра сестры…
Он снова направился к реке и встретил их на полпути.
— С гулянья? — спросил Зенек.
— Да, — ответил Весек. — А ты куда так рано?
— Пойду немного проветрюсь. Вечером выпил. С непривычки голова болит.
Они зашагали к дому. Зенек обернулся: они шли, тесно прижавшись друг к другу. Ему стадо грустно. Он сидел и смотрел, на противоположный берег реки. Там, на невидимом сейчас в тумане лугу, он гулял когда-то с Иренкой…
Вернувшись с реки, Зенек, застал под черемухой Бронека и Владку.
— Что за ранняя пташка?! — удивился Бронек. — Присаживайся! Объясни Владке, что я не такой уж старый.
— А я этого и не говорила, — возразила девушка.
— Ну, юнцом тебя, Бронек, не назовешь. Ты старше меня, а мне уже скоро тридцать стукнет.
— А я, дружище, почти шесть лет просидел за колючей проволокой, света божьего не видел. Если эти годы отнять, то получится, что я моложе тебя! — шумно засмеялся тот. — А Владка ничего не хочет слышать, заладила: старый и старый.
— Тоже мне молоденькая! — покосился Зенек на сестру. — Ну, пойду спать. Спокойной ночи. Когда договоритесь, не забудьте пригласить меня на свадьбу. Танцевать не танцую, но выпить не откажусь.
* * *
Бронек начал чуть ли не каждый вечер приходить к Владке. Отцу не нравились эти ухаживания. Недовольна была и мать. Зато Зенек питал к секретарю ячейки искреннюю симпатию, на удивление старикам, подолгу разговаривал с ним, расспрашивал о делах.
Однажды вечером проводил его до ворот дома:
— Бронек, это, конечно, твое дело, но пистолет ты должен носить с собой.
— А зачем он мне?
— Как это зачем? Не слышал, что ли, что в деревнях творится? Скольких пепеэровцев убили! Взять хотя бы Михальского.
— А чем мне поможет пистолет? Если захотят, все равно из-за угла ухлопают.
— С пистолетом все же безопаснее. Ты же знаешь, они и сюда наведываются. Ведь рыжий Бенек у них.
— Откуда ты знаешь?
— Он приходил ко мне несколько раз.
— Зачем?
— Уговаривал, чтобы я присоединился к ним.
— А почему он именно к тебе пришел?
Зенек отвел глаза:
— Так, по старой дружбе. Вместе работали при немцах.
— Слушай, Зенек, если он придет к тебе еще раз, то сделай вид, что ты согласен. Может быть, удастся проникнуть в банду и разделаться с ними раз и навсегда.
— Нет, они ко мне больше не придут. А если и придут, то не затем, чтобы уговаривать меня вступить в их отряд.
— Не поладили?
— Было дело. А ты пойди к Александеру, пусть даст тебе какую-нибудь пушку. Сделай это ради меня.
— Ну, если ты так хочешь, попрошу. Только зачем зря оттягивать карманы?
* * *
А на следующий день в Бронека стреляли. Его подкараулили ночью возле хаты. Он несколько раз выстрелил в нападающих из нагана и спугнул их: они не ожидали, что он будет вооружен.
Вечером Бронек пришел к Станкевичам.
— Ты знал об этом? — спросил он Зенека.
— Нет.
— Александер мне сказал, что ты не сдал оружия. Видимо, у тебя с ними есть какие-то общие делишки…
— Нет. Ведь весной они хотели убить меня, разве ты не слышал?
После этого разговора Бронек начал избегать его. Зенек болезненно переживал это. «Это за мою-то заботу, — думал он. — За то, что я чуть ли не силой всучил ему пистолет! А он теперь поглядывает на меня подозрительно! Черт с ним! Теперь, даже если ему башку оторвут, я и пальцем не шевельну».
Владка не обращала внимания на ворчание родителей и брата, ходила грустная, когда Бронека не было, и моментально преображалась, как только видела его светло-русую голову.
— Не надо ему вашей земли и имущества, — отвечала она родителям, когда те говорили, что Боровцы — бедняки. — Проживет и без них.
— Если останется жив, — вмешался Зенек.
— А почему бы и нет? Ты, что ли, убьешь его, изверг?
Глаза его сделались страшными. Он тяжело поднялся и, подойдя к девушке, ударил ее по лицу. Она пошатнулась. Зенек ударил еще раз. Владка выбежала в кухню. Загремела посуда.
— Изверг! — снова крикнула она, повернувшись к брату.
Бросившись следом, он схватил ее за волосы, ударил головой о стену. Старики сидели невозмутимо, опустив глаза.
— Довольно, Зенек, — вмешался наконец Станкевич и, подойдя к дочери, прошипел ей прямо в ухо: — Можешь путаться с кем хочешь, только не в моей хате. Пепеэровца в доме не потерплю! Хочешь выйти за него замуж — выходи! Но тогда убирайся из дома! Не смей из-за него оскорблять брата!
Владка смотрела на отца широко раскрытыми глазами, не в силах выдавить из себя даже звука.
— Вы… вы… — прошептала она наконец. Потом убежала в комнату и, сидя в темноте, долго плакала.
Зенек вышел во двор. Он думал о том, что произошло. Какого черта все лезут в его дела? Каждый хочет поучать, каждый советует, только ничего умного от них он пока не услышал. Взять хотя бы Бронека. Ведь Зенек любил его и даже был готов сцепиться из-за него со стариками. А тот все время его в чем-то подозревает. Почему? Изверг, сказала Владка. А ведь он воевал, крест получил и звание сержанта. Правда, теперь все это не имеет значения… Хелька, пожалуй, права, надо отсюда уехать. Уехать туда, где его не знают. Начать жизнь сначала. Раз уж родная сестра так говорит, так чего ждать от чужих?
Он до поздней ночи слонялся по двору. Бронек в тот день не пришел, не пришел и на следующий. Владка ходила с опухшим от слез лицом, не глядела на брата и не разговаривала с ним. Он делал вид, что тоже не обращает на нее внимания, но на самом деле ему не раз хотелось подойти к ней и сказать, что все это нелепое недоразумение. Зенек хотел попросить ее передать Бронеку, что он относится к нему доброжелательно и не имеет ничего общего с теми, из леса. Однако проходили дни, а он все не решался поговорить с сестрой.
Зенек снова зачастил к реке, сидел на берегу и смотрел на конское кладбище, на карликовые, растущие на песке сосенки, на зеленые грядки картошки и лоскутки лугов, на золотящиеся поля созревающей ржи, на рощу, за которой раскинулся невидимый отсюда Друч. Неужели придется покинуть эти места, сдать оружие, купленное ценой собственной крови, и уйти к чужим людям?