Он оглянулся. Вдали среди деревьев и кустарников чернели и белели стены деревенских домов. Его родная деревня! Он знал здесь каждый дом, каждую тропинку и уголок, знал все. А там? Там ему придется начинать все заново. Правда, рядом с ним будет Хелька. Но сможет ли она заменить ему деревню и реку, людей, семью, оружие и воспоминания? Действительно ли она любит его?
Он лег на спину и уставился на плывущие в небе облака.
* * *
Во время жатвы Александера сняли с должности коменданта милиции. Вместе с ним уволили еще двоих ребят. На его место прислали из Люблина старшего сержанта Бараньского, здоровенного парня, говорящего с виденским акцентом. Александер был очень расстроен. Людям он объяснял, что сам отказался от должности, потому что запустил хозяйство, однако успокоиться не мог. Значит, ему не доверяют? А ведь он так старался! Его гмина была одной из самых спокойных в повяте. А что банды орудовали в этих местах, так где они только не орудовали! Если уж войско и органы госбезопасности не могут с ними справиться, то что может сделать он с шестью милиционерами?
Новый комендант оказался неплохим человеком. Он частенько заглядывал к Александеру, смущенно объяснял, что вовсе не стремился занять этот пост, что его назначили, а ему было неплохо и на прежней службе, расспрашивал своего предшественника о делах в районе. Александер не скупился на советы, охотно делился информацией. Однажды Бараньский спросил его:
— А кто такой молодой Станкевич?
— Мой бывший солдат. Калека. Очень смелый человек.
— Говорят, что он прячет оружие?
— Кто вам наговорил таких глупостей? Зачем ему оружие?
Вечером Александер пошел к Станкевичам и возле дома встретил Зенека:
— Зенек, новый комендант расспрашивал о тебе, интересовался, есть ли у тебя оружие. Я теперь тебе ничем помочь не смогу. Смотри не влипни опять в какую-нибудь историю.
Зенек молча выслушал его.
— Постараюсь…
Однажды после партийного собрания секретарь ячейки ППР попросил нового коменданта остаться.
— Вы знаете молодого Станкевича, комендант?
— Слышал кое-что о нем. Говорят, придурок и калека.
— Не такой уж он придурок, как людям кажется. Присмотрись к нему. У него оружие, и он якшается с бандой.
— Э-э-э… — протянул с сомнением старший сержант. — Зачем ему оружие? Мало ему, что ли, войны?
— Не знаю. Я располагаю такой информацией, и ее надо проверить.
— Понаблюдаю, только мне неловко как-то. Мой предшественник говорил…
— Ваш предшественник был его командиром. Они здесь все хорошо знают друг друга. А почему сняли вашего предшественника, вам не говорили?
— Нет.
— Вот видите! Если бы к нему не было претензий, не сняли бы.
— Это верно, — согласился Бараньский.
* * *
В воскресенье приехала Хелька. Как и в прошлый раз, остановилась у Щежаев. Они с Зенеком пошли к реке днем, на глазах у всех. Эта весть моментально облетела деревню. Людвик проводил их тяжелым взглядом, подумав немного, тоже зашагал к реке. Не успели они присесть, как он встал перед ними:
— День добрый.
— День добрый, пан Людвик! — улыбаясь, вскочила с земли Хелька. — Вот, соскучилась по вас и приехала.
— По мне?
— По вас тоже. Вообще по деревне. Ведь я прожила здесь несколько лет.
— Ну да, — неохотно согласился Людвик.
Зенек не поднимал глаз. Он не знал, чего хочет отец, зачем он сюда пришел. Что не с добром, в этом Зенек был уверен.
— Ну, что нового в Люблине? — продолжал разговор Станкевич.
— Да так, ничего особенного. Живем помаленьку.
— А к себе в Силезию не собираетесь?
— Да, собственно говоря, мне туда и ехать незачем. Отца нет в живых, матери тоже…
— И матери?
— Да, Кароль писал… Погибла в концлагере. Замучили ее… — Слезы навернулись Хельке на глаза.
— Так, значит, вы теперь одна?
— Есть еще дальняя родня.
— Дальняя родня — это уже не то.
Он вынул кисет, свернул козью ножку, закурил, не предлагая сыну. Долго смотрел на поднимавшуюся вверх струйку дыма, думал о чем-то и молчал. Наконец поднялся:
— Ну я, пожалуй, пойду. Не буду вам мешать. У вас есть о чем поговорить.
— А вы нам не мешаете, пан Людвик. Посидите с нами. У нас нет от вас никаких секретов.
— И вы это мне говорите? Разве я сам не был молодым и не знаю, как это бывает? Когда наговоритесь, заходите в хату.
Зенек обомлел.
Вечером они сидели за столом и не знали, о чем говорить. Сестры косились на Хельку. Мать то и дело бросала любопытные взгляды в сторону мужа, который расспрашивал девушку о ее жизни и при этом поглядывал на хмурого и упорно молчавшего Зенека. И только когда женщины вышли из комнаты, отец обратился к молодым с вопросом, которого они никак не ожидали:
— Так что вы решили? Жениться будете или как?
Они растерянно переглянулись. Зенек пожал плечами. Ему никогда не приходило в голову жениться на Хельке. Правда, они строили разные планы, говорили о том, как вместе уедут, но чтобы жениться… Хелька поиграла немного бахромой скатерти, а потом спокойно заявила:
— Я готова хоть сегодня идти под венец, только Зенек, никак не может решиться.
Старик бросил на нее быстрый взгляд:
— А может быть, он прав? Ну женитесь, а что потом? Ты же видишь, какой он.
— Я его не первый день знаю.
— Это верно. Но знаешь ли ты его по-настоящему?
— Поговорим о чем-нибудь другом, — вмешался Зенек. — Вы, отец, обо мне не беспокойтесь. Я уже взрослый и как-нибудь сам решу.
— А я ничего не говорю, — согласился Станкевич. — Только пора бы тебе обзавестись семьей. Прежнее время, сынок, кончилось, и дай бог, чтобы больше не вернулось. Надо серьезно подумать о жизни. Я жену тебе выбирать не буду. Если Хеля согласна выйти за тебя, бери ее — и живете. Даст бог здоровья — помогу.
Старик поднялся и вышел. Девушка повернулась к Зенеку:
— Вот видишь! Все отлично складывается. Отец согласен.
— Я в его согласии не нуждаюсь. Думаешь, если бы он был против, это бы меня остановило? Только я не женюсь.
— Почему?
— Не хочу, и все!
— Ведь не собираешься же ты всю жизнь жить один?
— А почему один? А ты?
— Я тоже хочу устроить свою жизнь. Хочу иметь мужа, как и все.
— Тогда ищи себе другого. Каждый берется за меня решать! Хватит!
Он обхватил голову руками, уставился на лежащую на столе скатерть. Хелька молча гладила его волосы, потом тихо заговорила срывающимся от слез голосом:
— Ты недобрый, Зенек. Несправедливый. Разве я чем-то обидела тебя? Я делаю все, что ты хочешь. А ты? Что ты для меня делаешь?
Он поднял голову, внимательно посмотрел на нее:
— Я знаю, Хеля. Но что я могу поделать, если я такой?.. Это не моя вина. Именно потому, что ты ко мне добра, я не хочу, чтобы ты была несчастна из-за меня.
Она тихо плакала, слезы катились по ее лицу. Правильно ли он поступил? Может быть, надо было согласиться? А если она решилась на это из сострадания? Если потом пожалеет, что вышла замуж за калеку? Если не сможет смотреть без отвращения на его изуродованную ногу? Если найдет себе другого, здорового? Что тогда? Тогда ему останется только метаться в бессильной злобе и выть, как собака.
Он взглянул на Хельку. Она сидела неподвижно, глядя в стену, щеки ее были мокрыми от слез. Ему стало жаль ее, захотелось сказать ей что-нибудь приятное, но, как назло, нужные слова не приходили в голову.
Он робко погладил ее руку. Будто бы только того и ожидая, она снова разрыдалась.
— Скажи, что все это неправда! Скажи! — просила она сквозь слезы.
— Супружество — это серьезная вещь, — сказал он после некоторой паузы. — Давай еще подумаем, подождем немного. Пусть все уляжется. Подождем, Хеля. Не такие уж мы старые.
* * *
Ночью Зенека разбудила стрельба. Все вскочили и начали поспешно натягивать на себя одежду. Зенек заковылял к сараю, вытащил из тайника автомат. Пистолет с того страшного дня, когда ломились в их дом, он всегда носил с собой. Прислушиваясь к стрельбе, Зенек отчетливо различал грохот гранат. Стреляли в районе Братова, и стрельба все усиливалась. Снова загрохотали гранаты. Отец, услышав гул моторов, вышел на дорогу.
— По шоссе идут автомашины с солдатами, — сказал он, вернувшись. — Стреляют, наверное, где-то возле Братова или в самом Братове. Там многие не сдали оружия… — Он присел возле сына я взглянул на автомат, который тот положил себе на колени. — Ты тоже не сдал… Как бы не было из-за этого неприятностей…
Зенек молчал. Ребят из Братова он знал с оккупации, слышал, что те, кто не сдал оружие, вошли в отряд, сформированный Гусаром. Поговаривали, что Михальского убили именно они. Зенек в это не особенно верил. Но ведь кто-то стрелял в секретаря ячейки, кто-то стрелял и в Матеуша, и в Бронека… Он поднялся и спрятал оружие, потом вышел на дорогу.
— Куда идешь? — спросил шагавший рядом отец.
— К Бронеку. Может быть, удастся что-нибудь разузнать.
— Не ходи к нему. Он волком на тебя смотрит. Как бы чего не вышло.
— А что он мне может сделать?
Бронека он нашел во дворе. Как и все, тот стоял и прислушивался к стрельбе. Неохотно протянул руку молодому Станкевичу.
— Что там такое, Бронек? — спросил Зенек, показывая толовой в сторону, откуда доносилась стрельба.
— Не знаю. Наверное, твои сражаются с солдатами.
— Какие еще «мои»?
— А ты что, не знаешь?
— Нет у меня никаких «своих». Для меня все одинаковы. Что ты ко мне прицепился?
Бронек не ответил. Они молча стояли рядом, вслушиваясь в грохотавшую ночь. На шоссе снова послышался гул автомашин.
— Войска едут, — заметил Зенек.
— Пожалуй, дадут им прикурить…
— Это, наверное, Гусар со своими.
— А ты откуда знаешь? — Бронек резко повернулся к нему.
— Ведь он не сдал оружие. Это, вероятно, его работа… И Михальский, и Матеуш, и ты…
— Откуда ты знаешь? — Он так и впился глазами в лицо Зенека. — Откуда?
— Я только догадываюсь. Я ведь знаю, кто не сдал оружия.
— Ты тоже не сдал.
Зенек колебался всего лишь миг:
— Не сдал. Но по другой причине. Если бы ты меня выслушал, то, может быть, и понял бы. Тебя здесь всю войну не было, поэтому ты многого не понимаешь.
— Почему ты избил Владку?
— Потому что она меня оскорбила. Извергом назвала. Никто не смеет упрекнуть меня в том, что я когда-нибудь поднял руку на невинного человека. А ты ведь знаешь, что здесь было.
— Да…
— Помнишь, как до войны все меня называли придурком? Помнишь?
— Помню.
— С тех пор многое изменилось. Я воевал, был ранен под Дручем, слышал?
Бронек молча кивнул головой. В стороне Братова снова усилилась стрельба, загрохотали гранаты.
— Крест мне дали, звание сержанта… И вот опять придурок? Ты тоже настроен против меня? А почему? Что я тебе плохого сделал? — И добавил тише! — Ты мне даже понравился… и я бы тебя поддержал перед отцом.
— При чем здесь старик? Если Владка согласится, то ему-то какое дело? Теперь уж не те времена…
— А какие?
Бронек подозрительно взглянул на Хромого.
— Какие, скажи? — повторил серьезно Зенек. — Я ни черта в этом не смыслю. При немцах все было ясно: здесь немцы, там свои. Служишь немцам — получай пулю в лоб. А теперь? И здесь и там поляки. Эти в тех стреляют, а те — в этих. Ну, например, там, — показал он в ту сторону, где стреляли. — Ведь солдаты — это поляки, и парни Гусара — тоже поляки. Слушаешь одного — выходит, что он прав, слушаешь другого — получается, что и тот прав. А Гусар — боевой парень. Если бы ты видел, как он брал Друч! Говоришь, другие времена… А какие?
Бронек пристально смотрел на него. Вряд ли этот парень притворяется. Он спрашивает серьезно. Однако Бронек ничего не мог ему объяснить. Он знал только, что прав. Но как доказать свою правоту этому парню?
— Поговорим в другой раз. Этого в двух словах не объяснишь. Это серьезное дело, Зенек. Но оружие ты должен сдать.
— Можешь сообщить куда следует, но я оружия не сдам. Оно может еще и тебе пригодиться, не забывай о Михальском.
* * *
Войско окружило отряд Гусара в Братове. Самого его накрыли в родной деревне, куда он иногда приходил. Он защищался отчаянно, хотя превосходство войска было подавляющим. Стрельба продолжалась до утра, однако Гусару удалось скрыться. Исчезли также Бенек и еще несколько человек. Их не оказалось ни среди убитых, ни среди захваченных. Пленных отправили в Люблин. Затем по окрестным деревням начали разъезжать работники органов госбезопасности и милиции, арестовывали тех, кто помогал банде. Из их деревни взяли Владека Малевского за то, что он якобы поддерживал связь с бандитами. У него нашли пистолет, хотя он сдавал оружие вместе с Матеушем. Допрашивали и старосту, вызвали в Люблин, на Спокойную улицу, однако быстро отпустили. Домой он вернулся каким-то подавленным, слушал людей рассеянно и несколько раз без всякой причины накричал на Генека.
* * *
Тогда же к Зенеку снова явился рыжий Бенек, вызвал его во двор. Несколько минут они стояли друг против друга, как нахохлившиеся петухи. Зенек сжимал в ладони рукоятку парабеллума, Бенек тоже не вынимал руки из кармана. В бледном свете луны они мерили друг друга взглядом, будто каждый хотел разгадать мысли другого.
— Пришел убить меня? — спросил наконец Зенек.
— Не пори чепухи! — шепотом ответил Рыжий. — Я пришел за помощью.
— Ко мне?
— А к кому же еще идти?
— К тем, кто приказал тебе стрелять в меня. Убирайся отсюда, гад, а то пущу тебе пулю в лоб! — Он выхватил из кармана пистолет.
Бенек даже не вздрогнул. Он стоял, широко расставив ноги, слегка наклонив свою огненно-рыжую голову, и смотрел на Зенека в упор:
— Послушай, Зенек, потом делай со мной что хочешь, а сейчас помоги. Они преследуют нас по пятам!
— Пусть преследуют! Мне-то какое дело?
— Это не мы в тебя стреляли, а Каспшак!
— Какой еще Каспшак?
— Не помнишь? Мельник. У него тоже отряд, только они не ушли в лес, как мы. Мы — другое дело, мы боремся только с коммуной, если и стреляем, то только в предателей — в пепеэровцев.
— А в Матеуша?..
— В Матеуша стреляли люди Каспшака, а не мы!
— Все вы хороши! Чего ты хочешь от меня?
— Чтобы ты меня спрятал на какое-то время. У тебя искать не будут: зять служит в гминной управе, секретарь ячейки ходит к твоей сестре. Пережду пару дней, а потом Гусар что-нибудь придумает. У нас еще остались люди.
Зенек смотрел на него исподлобья:
— А почему ты пришел именно ко мне?
— Потому что считаю тебя единственным другом. Вместе воевали. Не к Малевским же мне идти?
— Почему бы и нет? Ведь они вам помогали. Владека посадили — пистолет нашли. Иди к ним.
— Не пойду. Один раз у них побывал и больше не пойду.
— А помнишь, как ты мечтал стать офицером?
— И стану! Как только прогоним отсюда Советы…
— Кто прогонит? Ты? Гусар? Забыл о Братове?
— Там мы были одни. Но как только выступит Америка, Англия…
— Как в тридцать девятом?
— Что в тридцать девятом?
— Здорово они тогда нам помогли, правда?
— Ты, Зенек, ничего не понимаешь. Будет новая война. Америка и Англия выступят против Советов. Тогда мы возьмем верх.
— Тебе еще не надоело воевать?
— А разве это от меня зависит? Так спрячешь меня?
— Нет! — Зенек сказал это твердо, глядя ему прямо в глаза. — Потому что ты мразь. Стреляешь из-за угла в беззащитных людей.
— А разве ты не стрелял?
— Стрелял. Но тогда это было нужно. Теперь — другое дело. Убирайся!
— И теперь нужно. Коммуна — такой же враг.
— Твой враг? Боишься, чтобы у тебя имение не отобрали, голодранец?
Рыжий выхватил пистолет, однако Зенек опередил его, приставил ему дуло к груди:
— Спокойно! Ты же знаешь, что я стреляю лучше. Но ты был моим товарищем. Вместе воевали…
— Вот именно!
— Что «вот именно»? Поскольку ты был моим товарищем, я не отведу тебя в милицейский участок. Теперь убирайся и больше не приходи. А если тебе взбредет в голову меня убить, то помни, что я стреляю лучше. Ну, двигай отсюда! — Зенек подтолкнул его дулом пистолета в направлении ворот. — Иди берегом реки, а то кто-нибудь может тебя увидеть.
* * *
Вечером Зенек снова пошел к Бронеку. Они уселись на лавочку перед домом.
— Чего тебе? — спросил неприязненно Бронек.
— Когда-то ты обещал, что объяснишь мне кое-что.
— Тебе что, приспичило?
— Да. У меня был Бенек.
— Рыжий?
— Да. Он у Гусара. Просил, чтобы я его спрятал. Их преследуют органы госбезопасности.
— Ну и что? — насторожился Бронек.
Зенек прислонился к стене хаты и уставился в небо:
— Я его прогнал.
— Почему? Надо было задержать его и вызвать милицию.
— Мы месте воевали…
— Но он сейчас в банде. Он твой враг.