— Это его дело. Да и какой он мне враг! Я же не коммунист, а он говорит, что они борются только с коммуной.
— Тогда на кой черт ты рассказал об этом мне? Я же могу пойти и сообщить кому надо, что ты помог бандиту.
— Во-первых, я ничем ему не помог, а во-вторых, для меня он не бандит, а товарищ. Товарищ по оружию. — Он говорил не спеша, спокойно, тихо, не глядя на Бронека. — А пришел я к тебе, чтобы ты не думал, если что-нибудь со мной случится, что я был с ними заодно. Совесть моя чиста. Но живым я им не дамся. Бенек — человек мстительный.
— Ты должен сообщить в милицию.
— Нет.
— Как хочешь…
— Ты обещал объяснить мне, что происходит. Бенек говорит, что Америка и Англия готовятся выступить против Советов. Это правда?
— Глупости!
— Тогда чего же те, в лесу, ждут?
— Пойми, парень, это революция…
— Революция?
— Да! Мы экспроприировали помещиков и капиталистов, а они никак не могут с этим примириться, сопротивляются…
— А Бенек кто, помещик или капиталист?
— Ты все прекрасно понимаешь! Именно такие дураки, как он, рискуют из-за них головой.
— Бенек не дурак. Это люди ославили его придурком, как и меня. Бенек сказал, что будет война, что Советы получат по шее и тогда они, лесные, возьмут верх. Это правда?
— Никакой войны не будет…
Бронек говорил взволнованно. Он рассказал о классовой борьбе, о политике партии, о земельной реформе, о национализации промышленности.
Зенек слушал его, не прерывая, по-прежнему уставившись в небо и качая головой. Бронек жестикулировал, обращался к нему с вопросами, но не получал ответа.
— Все это для меня чересчур умно, Бронек, — отозвался наконец Зенек. — А ты-то хоть понимаешь, что происходит?
— Как тебе сказать… Понимаю, что идет борьба за справедливость.
— Ну ладно. Когда ты сделаешь предложение Владке? Девка ждет не дождется.
— Не горит.
— Твое дело. Когда у тебя будет время, скажи — забегу. Может быть, еще что-нибудь интересное расскажешь. Гусар — это тебе не книжные премудрости, его можно и пощупать. Пистолет носишь?
— Ношу.
— Я тоже. В случае чего помогу. Ты же почти мой зять.
* * *
Осенью стало заметно, что Бронка беременна. Мать отхлестала ее по щекам, отец осыпал бранью. Спрашивали от кого — не сказала. Упорно молчала.
— Я же тебе говорил: как бы не пришлось нянчить… — заметил Зенек, когда они остались вдвоем. — Женится он на тебе?
Бронка расплакалась:
— Не знаю. Он сейчас где-то на западных землях.
— Напиши ему. Поженитесь — и все будет хорошо. Старики успокоятся. Иначе они всю жизнь тебе отравят.
Бронка, не переставая плакать, кивнула головой. Зенек присел на порог. Ему было жалко сестру, но он не знал, чем ей помочь.
— Надо было сразу сказать. Нашли бы какой-нибудь выход. Можно было поехать в Люблин, к Хельке. Там есть доктора, что-нибудь сделали бы.
— Стыдно было.
Он вспомнил ее голые бедра там, у реки.
— А ему обязательно напиши. Если он начнет увиливать, я сам к нему поеду. Тогда пожалеет.
Он подошел к сестре и неожиданно погладил ее по голове. Та заплакала еще громче.
Весек не ответил на письмо Бронки. Не ответил и на второе. Она ходила с покрасневшими от слез глазами, пряталась по углам, избегала людей и разговаривала только с братом. Зенек как мог утешал ее, однако он плохо разбирался в этих женских делах.
— Директор, черт побери! — ворчал он. — Сделал девке ребенка, а теперь в кусты! Подожди, попадись только в мои руки!
Однажды, когда отец заорал на Бронку, Зенек встал со скамьи и подошел к старику.
— Не кричите на нее, — сказал он спокойно.
— А твое-то какое дело? Тоже мне защитник нашелся! — рассердился старик. — На мою голову позор, а не на твою!
— На ее, — показал Зенек на сестру, — на ее голову! Она и так уже сыта им по горло. Хватит ее ругать.
— Это почему же?
— А потому!.. — крикнул вдруг он, глядя на отца сузившимися от злости глазами.
Старик бросился было на него, но одумался, тяжело опустился на скамью:
— Да, нечего сказать, дождался радости от детей! Таким тоном разговаривать с отцом… Одна ребенка себе нагуляла…
— Не говорите так, отец! Она не первая и не последняя. А позор не только на вашу голову, но и на мою.
В это время пришло известие, что Стах Франчук в последний день войны потерял на фронте ногу. Теперь он лежал в госпитале в Быдгоще. Иренка ходила заплаканная. Мать Франчука не показывалась на улице.
На второй день рождества Бронек Боровец сделал предложение Владке. Родители были в растерянности Старик Станкевич не знал, что ответить Бронеку. Мать беспомощно смотрела на него. Поэтому всю инициативу взял в свои руки Зенек.
— Хочешь за него замуж? — спросил он сестру.
Она уставилась на него в замешательстве. Отвечать брату? Он старше ее, это верно, но ведь в доме есть отец и мать. Бронка вопросительно взглянула на отца, потом перевела взгляд на мать. Оба сидели с каменными лицами.
— Вы что-нибудь имеете против меня? — спросил спокойно Боровец.
Старик замялся.
— Как бы тебе сказать… — начал он нерешительно. — Мы тебя знаем с детских лет… ничего против тебя не имеем… Только время нынче ненадежное…
— Почему ненадежное?
— Все говорят, что так долго не продержится…
— Глупости!
— В таком случае все решено, — вмешался Зенек. — Против него вы ничего не имеете, Владка согласна, — значит, не о чем больше и говорить. Объявляйте о помолвке и играйте свадьбу.
Молодые с признательностью взглянули на него. Старик озадаченно крутил ус.
— Так… — начал Бронек. — Только венчаться в костеле не будем.
— Как так? — Старики словно по команде повернулись к нему.
— Зарегистрируем в гмине гражданский брак… — Он смотрел на них спокойно, не опуская глаз.
— Как же так? Без венца? — Мать даже всплеснула руками. — Не позволю, чтобы моя дочь без венца…
— Мы ничего против тебя не имеем, — перебил ее старик. — Женитесь, хотя не знаю, будет ли она с тобой счастлива: времена сейчас ненадежные. Но без венчания в костеле не согласны! Либо вы обвенчаетесь, либо не отдадим Владки!
— А почему вы решаете за Владку? Она уже совершеннолетняя, может делать что хочет. — Бронек повысил голос: — Корову, что ли, продаете? Отдадим, не отдадим… Я хотел по-хорошему договориться с вами обо всем, как с родителями. А если нет, то сделаем все сами, без вас.
— Боже мой! — охнула мать.
Владка сидела вся красная, не отрывая глаз от пола.
— А ты что скажешь на это? — спросил ее шепотом брат.
— Я все равно согласна, — ответила Владка шепотом.
— Ну, говорить, кажется, больше не о чем! — прервал Зенек оханье матери и кряхтенье отца. — Ты, Владка, согласна выйти за него без церковного брака? — громко спросил он.
— Да.
Мать заплакала, отец что-то бормотал себе под нос.
— Владку я заберу к себе, — сказал, поднимаясь, Бронек. — От вас мне ничего не надо. Дадите ей какую-нибудь перину — хорошо, нет — и так как-нибудь перебьемся. Свадьбу сыграем через две недели, в субботу. Приглашаю.
Он пожал руку мужчинам и вышел. Старики долго еще сидели молча.
Владка соглашалась на все, что предлагал Бронек, однако ей было чего-то жаль. Жаль всего того, что уже вошло в традицию: может быть, фаты, торжественной музыки органа?
* * *
В хате снова воцарилась тяжелая атмосфера. Беременная Бронка, Владка, согласившаяся выйти замуж за пепеэровца без венчания, хромой Зенек…
Старик Станкевич временами оставлял работу и глубоко задумывался. Слишком много забот свалилось сразу на его голову. Он не знал, что делать. Пригрозить дочери лишением наследства? Но ведь Бронек ясно сказал, что им ничего не нужно, и Владка с ним согласилась. Или выгнать из дома ту, вторую, с животом? И что дальше? Остаться с хромым угрюмым сыном, который все меньше считается с его мнением? Сейчас другое время, объясняли ему. Для него это время оказалось трудным, непонятным, жестоким. Всю жизнь он тяжело трудился, воспитывал как мог детей и мечтал, что на старости лет кто-нибудь из них приютит его у себя. А тут на тебе! Остался только Зенек, единственный сын, который все еще живет воспоминаниями об оккупации и хранит в тайнике автомат. Генек, говорят, снюхался с коммунистами. Соседи уже несколько раз язвительно спрашивали Людвика, когда и он запишется в ППР.
* * *
Брак регистрировал Генек. Такую церемонию он проводил впервые и поэтому особенно тщательно готовился к ней, тем более что он должен был регистрировать брак собственной свояченицы с самим секретарем ячейки.
Его голос слегка дрожал, когда он произносил заученный заранее текст. Генек с некоторым беспокойством смотрел на побледневшую Владку и угрюмого Бронека: будто бы и не на свадьбе… Выражения лиц немногочисленных гостей тоже были далеко не праздничными.
Свидетелями стали Зенек и кузина Бронека Стефа, которая училась в гимназии в Люблине. Из гостей пришли Матеуш, комендант милиции Бараньский, несколько друзей и Бронка. Не было ни стариков Станкевичей, ни Боровцев.
Затем запорошенными снегом тропинками направились к хате жениха, поели, выпили и вечером разошлись. Владка осталась, ежась под враждебными взглядами свекра и свекрови.
Родители Бронека демонстративно не разговаривали с невесткой. Впрочем, они ее и не считали невесткой — без венчания-то!
Владка слонялась по хате, не зная, за что взяться. Старуха со злостью вырвала у нее помойное ведро, когда она захотела помочь по хозяйству. Владка с нетерпением ждала Бронека, а когда старики уснули, долго плакала и жаловалась мужу.
— Ничего, Владя, — говорил он, гладя ее по голове. — Проживем как-нибудь.
К родителям она не заходила — боялась встречи с хмурым отцом и плачущей матерью. Навещала иногда Галину. Сестра не упрекала ее, но Владка чувствовала, что и она не одобряет ее решения.
Однажды она встретила на дороге Зенека и, притоптывая на морозе, долго разговаривала с ним. Он утешал ее, уверял, что все уладится, старики одумаются.
— Помнишь, как было со мной? Все уже поставили на мне крест, сделали из меня придурка. А потом все переменилось. Так и с тобой будет. Не переживай! Бронек о тебе заботится?
Она кивнула головой.
— Это самое главное. А об остальном не беспокойся, все как-нибудь уладится. Бронке еще хуже. Тот подлец ни слова ей не ответил. Она вся извелась, как бы не сделала чего-нибудь с собой. Может быть, ты с ней поговоришь? Женщине всегда удобнее.
— Когда гуляла с ним, меня не спрашивала.
— А ты, встречаясь с Бронеком, девицей осталась? Думаешь, я ничего не знаю? — Владка залилась румянцем. — Поговори с ней. А я займусь Весеком.
— Зачем? Если он не захочет, все равно не женится. Оставь его в покое. Многие вырастили детей в одиночку, и она справится. Надо было раньше думать!
— Конечно, но раз уж так получилось, надо ей помочь.
— А чем ты ей поможешь? Ты сам нуждаешься в помощи. Что у тебя с Хелькой? Почему она больше не приезжает. Поссорились?
— Да нет, как-то так получается. Она очень занята. Торгует, ездит на западные земли, в Варшаву…
Зенек избегал взгляда сестры. Ему не хотелось признаваться, что после того памятного приезда летом в их отношениях с Хелькой появился холодок. Случались минуты, когда им не о чем было говорить. Хельке было непонятно упорство Зенека. Она считала, что теперь, когда война кончилась, когда жизнь вошла в прежнюю колею, не время мучиться надуманными проблемами, забивать себе голову прошлым. Живая и энергичная, она не могла понять постоянно во всем сомневающегося парня.
* * *
Ранней весной снова активизировались банды. В Духачеве, расположенном в десяти километрах от их деревни, убили двух ормовцев. В Шолаях исчез пепеэровец, даже трупа не нашли. В их гмину зачастили работники органов госбезопасности. Они обшарили все окрестности, ходили по деревням и расспрашивали людей, некоторых вызывали в правление гмины и милицейский участок и вели бесконечные допросы. Несколько человек посадили. Наконец вызвали и Зенека. Он был полон самых дурных предчувствий — догадывался, о чем его будут спрашивать.
Ему велели сесть и долгое время не обращали на него внимания. В комнате было двое молодых парней, занятых просмотром каких-то бумаг. Зенек сидел, боясь пошевелиться, настороженно наблюдал за их движениями, рассматривал их. Оба были его лет, и у обоих — серые от усталости лица с темными кругами под глазами.
— Станкевич Зенон, да? — спросил наконец один из них, невысокого роста.
— Да.
— Были в партизанах?
— Да.
Парень порылся в бумагах. Другой, чуть повыше ростом, поднял голову от бумаг и уставился на Зенека.
— Не заявили об этом?
— Нет.
— Почему?
— Не знаю… — Зенек неопределенно пожал плечами.
— Оружие есть?
— Нет. Был пистолет. Другого оружия не имел. Отдал друзьям, они отнесли в милицейский участок. Еще в прошлом году.
— Хватит болтать! Что вы мне тут сказки рассказываете? — И парень сразу повысил голос: — Говори, где оружие, или подохнешь в тюрьме!
Внутреннее напряжение прошло. Зенек уже был абсолютно спокоен.
— Я же сказал вам, что оружия у меня нет. А посадить меня вы можете. Это ваше право.
— Еще рассуждает! Придется поговорить с тобой иначе — так, чтобы у тебя пропало желание шутить!
Второй сидел молча, не спуская с Зенека глаз.
— А я и не шучу.
— Говори, где оружие? — Парень вышел из-за стола и подошел к Зенеку. — Сдашь добровольно — учтем. Ну?
— Нет у меня оружия.
— А Валяха Бенедикта знаешь?
— Знаю.
— Откуда?
— Выросли в одной деревне. Были в одном отряде. Вместе ходили на задания.
— Где он теперь? — Высокий пристально смотрел на него.
— У Гусара…
— Откуда ты знаешь? — спросили оба почти одновременно и многозначительно переглянулись.
— Он был у меня.
— Когда?
— В прошлом году, летом, когда солдаты разгромили их отряд в Братове. Он хотел, чтобы я его спрятал у себя на некоторое время.
— А ты?
— Прогнал его.
— Почему? Надо было согласиться и дать знать куда следует. Ты знаешь, что они убивают людей?
— Знаю.
— За то, что ты ему помог, пойдешь в каталажку.
— Ничем я ему не помогал.
— Но и не сообщил о нем?
Зенек молчал.
Обшарили всю хату, однако оружия не нашли. Вечером приехала автомашина, и Зенека увезли в Люблин. Старый Станкевич ходил к Матеушу, переборол себя и пошел к Бронеку. Те беспомощно разводили руками:
— Сам виноват…
Наконец Станкевич решил поехать в Люблин к Хельке. Та встретила его радушно, а услышав, что Зенека арестовали, расплакалась. Они долго думали, как спасти парня, однако так ничего и не решили. Тогда старик отправился на Спокойную улицу, но вернулся ни с чем. Потом Хелька поехала в Варшаву, надеясь попасть на прием к Суку, просидела там неделю — и безрезультатно. На обратном пути она заехала в свой родной городок, хотя у нее там никого не осталось, посмотрела на уже начавшие зарастать бурьяном развалины родного дома.
Она снова вернулась в Варшаву, решив добиться своего, даже если бы ей пришлось ждать целый месяц. Через неделю ей удалось наконец попасть к Суку.
* * *
Тем временем начали возвращаться с войны ребята. Первым появился, в деревне Тымек Сорока, потом Ромек, Стах и другие. Последним пришел на костылях Стах Франчук: правая нога была отрезана у него по колено. Люди смотрели на него с сочувствием. Он целыми днями сидел в хате, на вопросы отвечал сквозь зубы, отрывисто, Иренки и детей словно не замечал. По деревне поползли слухи, что молодой Франчук повредился умом.
* * *
Перед жатвой два события взбудоражили деревню: вернулся Зенек Станкевич и Матеуша сняли с должности старосты. На его место назначили Завадского из Шолаев, близкого друга Матеуша со времен оккупации, члена его отряда. Люди диву давались и с сомнением качали головой: если бы пепеэровца, то это еще можно было бы понять, но почему Завадского?..
Поэтому о Зенеке быстро забыли, хотя нашлись и такие, которые утверждали, что за всем этим что-то кроется.
Он никому ни о чем не рассказывал, любопытных отсылал за информацией в Люблин, на Спокойную улицу, однако пошел к Бронеку и выложил ему все, что передумал. Зенек не чувствовал за собой никакой вины.
Бронек слушал его, не прерывая, когда он отрывистыми фразами рассказывал о своем пребывании на Спокойной улице. Молча курил сигарету.
— Тебе, Зенек, никто ничем не поможет, ты должен сам во всем разобраться. Ты чертовски запутался и должен наладить наконец свою жизнь. Иначе будешь мучиться без конца. Я не хочу тебе зла, но и помочь тоже не могу. Ты же знаешь мои возможности. Единственный выход для тебя, по-моему, — это признаться во всем честно и откровенно, сдать оружие и взяться за работу.