— Делай как считаешь нужным, — ответил Зенек. — У вас ребенок, но ты вспомни, сколько натерпелась из-за него, сколько стыда пережила. Для меня он гнида! Но у вас ребенок…
Бронка выслушала брата молча, но все письма Весека оставляла без ответа. Зенек втайне был доволен этим.
Шансы Тымека возрастали.
* * *
Однажды морозным днем в деревню вновь пришли солдаты и разместились в пустом помещении кооперативного склада. Группами человек по пятнадцать они ходили в другие деревни и возвращались замерзшие, покрытые инеем. Хозяйки приглашали их в дом погреться. Они улыбались, благодарили, но в хаты не заходили.
Выборы прошли спокойно, как и референдум. Однако в эти дни все, кто имел оружие, законно или незаконно, не расставались с ним ни на минуту. Зенек тоже носил за поясом свой парабеллум, хотя при виде солдат холодная дрожь пробегала по его спине.
Бронек был недоволен результатами выборов у себя в районе: часть жителей гмины все-таки голосовала за партию Миколайчика. Но в повяте ему объяснили, что расстраиваться нечего, в его гмине и так достигнуты большие успехи.
Войска по-прежнему размещались в деревне. Солдаты установили даже кое-какие контакты с людьми. Когда в одно из воскресений молодежь устроила танцы, на них неожиданно пришли десятка полтора солдат — почти все без оружия, только двое или трое с автоматами. Они стоили у стены, наблюдали за танцующими, тоскливо поглядывали в сторону буфета.
Сначала на них смотрели недоверчиво, боязливо, но скоро перестали обращать внимание. Сорока, который вытянул на танцы Бронку и был поэтому в хорошем настроении, успел уже немного выпить, его лицо расплывалось в улыбке и выражало готовность всех осчастливить. Он подошел к стоявшему среди солдат капралу.
— Старший сержант Сорока, — представился Тымек, протягивая капралу руку и дружески улыбаясь. — Танцуйте, ребята, — стал приглашать он. — Чего-чего, а девчат у нас хватает! Танцуйте.
Солдаты выжидающе смотрели на капрала. Им явно хотелось потанцевать, да и сам капрал вряд ли от этого отказался бы. Однако им столько наговорили о бандах в этом районе, что они остерегались разбиваться на мелкие группы. Кто его знает, может, этот подвыпивший старший сержант тоже бандюга? Капрал стоял, без всякого выражения глядя перед собой.
Тымек удивленно посмотрел на солдат, глуповатой улыбкой маскируя свое смущение, и возвратился к Бронке. Она сидела за столиком вместе с Владкой, зятем и братом.
— Нелюдимые какие-то… — сказал Тымек. — Приглашаю их по-человечески, а они смотрят на меня как на стенку. Выпьем! — Он поднял стакан. Выпили. Когда заиграл оркестр, он подхватил Бронку и скрылся в толпе танцующих. Пошли танцевать и Бронек с Владкой.
Оставшись один, Зенек стал смотреть на стоявших у стены солдат, внимательно разглядывая их мундиры, ботинки. Перехватив взгляд одного из солдат, он дружески улыбнулся и жестом пригласил его к столу, но тот не отреагировал. Жалко, Зенек охотно поговорил бы с ними, расспросил о теперешней армии. Он на минуту задумался, потом встал и направился к солдатам.
— Что это вы держите ребят возле себя, пан капрал? Пустите их к людям. Пусть потанцуют, выпьют. Когда же они будут развлекаться? Когда состарятся или станут хромыми, как я? — И он показал на свою покалеченную ногу.
— С войны? — поинтересовался кто-то.
— Нет.
— В партизанах?
— Вроде того… Ну пошли, выпьем по маленькой. Одному скучно, а танцевать не могу. — Зенек взял под руку светловолосого высокого солдата и потянул к столу. Солдат взглянул на капрала.
— Иди, только не напивайся! — напутствовал его капрал.
Сели за стол.
— Выпьете? — Солдат заерзал на скамейке, косясь на капрала. Зенек засмеялся: — Начальство строгое? Не бойтесь! Я тоже был человеком военным, хотя и хромой. Знаю, что значит командир, и не буду уговаривать. Но ведь потанцевать вы можете? Думаю, что капрал не запретит…
— Конечно нет.
— Так чего же вы стенку подпираете? Выбирайте девушку и танцуйте. Они военных любят.
— Мы здесь никого не знаем.
— Меня уже знаете. Моя фамилия — Станкевич. — Сейчас кого-нибудь для вас найдем.
Оркестр перестал играть, и сестры вернулись к столу. Солдат мгновенно вскочил.
— Сидите! — Тымек схватил его за плечо и почти силой усадил на скамейку. — Мы не кусаемся! — Он взял бутылку и разлил водку по стаканам. — Выпьете с нами?
К ним подошел капрал, хотел что-то сказать, но Бронек прервал его:
— Садитесь, капрал, выпейте с нами. Рюмка вам не повредит. Моя фамилия Боровец.
— Секретарь ячейки ППР, — добавил Зенек.
Выражение лица капрала смягчилось. Он выпил. Выпил и солдат, а когда начал играть оркестр, смущенно склонился перед Бронкой. Он деликатно обнял ее за талию и начал танцевать, не глядя на партнершу и не говоря ей ни слова. С лица его не сходил яркий румянец.
Бронка украдкой разглядывала своего партнера. Он ей понравился. Высокий, со светлыми кудрявыми волосами, он краснел, как девица, а после танца, проводив ее на место, поцеловал ей руку. Сидевший за столом капрал с жаром что-то рассказывал. Среди танцующих все чаще мелькали солдатские мундиры.
Солдат украдкой смотрел на Бронку и удивлялся, видя такую красавицу рядом с кривоногим уродом.
Между тем капрал не давал Зенеку сказать ни слова, да и от водки тоже не отказывался. Через четверть часа Станкевич уже знал все о своем новом знакомом.
Солдат сидел молча, смотрел на танцующих, потом опять пригласил Бронку на танец. По-прежнему танцевали молча. Наконец Бронка не выдержала:
— А вы умеете разговаривать?
— Умею.
— Почему же молчите?
Солдат пожал плечами и покраснел:
— Мы не знакомы…
— Как это не знакомы? Танцуем уже второй раз! — И она ободряюще улыбнулась.
— Вы здесь живете?
— Нет, в соседней деревне. Там, где вы разместились.
— Да? Я никогда вас не видел.
— Я вас тоже.
— Я не бываю в деревне.
— Развлекаешься, Дануся? — крикнул в их сторону какой-то щербатый солдат.
— Как он сказал? — заинтересовалась Бронка.
— Дануся.
— Кому это?
— Мне.
— Вас зовут Дануся? — рассмеялась она.
— Нет. Хенек. Но так меня все называют…
— Почему.
— Не знаю. — Он моментально покраснел от шеи до корней волос.
— Почему этого парня, пан капрал, называют Данусей? — спросила Бронка, когда возвратилась к столу после окончания танца.
— Потому что он застенчив, как девушка, — объяснил капрал со смехом. — А женщин он боится.
— Ну что вы говорите… — пробормотал солдат.
Бронка смотрела на него с интересом.
* * *
Однажды ночью он приснился Бронке, — наверное, потому, что она часто о нем думала. Вежливый, неразговорчивый Хенек чем-то отличался от всех парней, которых она до сих пор знала. Бронке очень хотелось его увидеть. А собственно, зачем? Он побудет здесь немного и поедет дальше. Так к чему все это?
Когда она замечала на дороге солдата, то всматривалась в него: не Хенек ли это, случайно? Несколько раз Бронка встречала капрала, который кланялся ей издалека, видела и других, которые были на танцах, — всех, только не Хенека.
Встретил его Зенек. Они поздоровались за руку и с минуту стояли молча. Солдат, как всегда, покраснел.
— Зашли бы как-нибудь к нам, — предложил Зенек. — Поговорили бы.
— Времени нет. Служба!
— Другие же ходят.
— Да, это правда. Спасибо, зайду.
Вечером он пришел, поздоровался, поцеловал женщинам руки, чем покорил старуху Станкевич, и умолк, не знал, с чего начать разговор.
— Вы из города будете или из деревни? — прервал молчание отец.
— Из города… собственно, из местечка… Несколько тысяч жителей.
— Скучно в деревне, а?
— Нет, почему? — Он смущенно мял шапку в руках.
— В армии давно? — продолжал расспрашивать Станкевич.
— Осенью минул год.
— Скоро домой?
— Не знаю, — пожал плечами парень. — Когда отпустят…
— Я тоже, дорогой мой, в армии служил, еще тогда, в двадцатом году. Знаю, что это такое.
— Вам нравится наша деревня? — вступил в разговор Зенек.
— Красивая, большая.
— А девушки как? Красивые?
— Да… — Хенек бросил быстрый взгляд на хлопотавшую в кухне Бронку, увидел ее стройные ноги, а потом, когда она несла на стол яичницу, высокую грудь и смуглое лицо.
Зенек принес бутылку водки. Парень сначала отказывался, но в конце концов все же выпил и покраснел еще больше. Все чаще он стал посматривать на Бронку, напряженно размышляя. Правда, он не видел здесь того кривоногого, но не было сомнений, что маленькая девчушка, вертевшаяся под ногами, — дочка этой красивой женщины. Хенек почувствовал себя неловко, взглянул на нее, она поймала его взгляд и улыбнулась. Как это понимать? Он всегда думал, что деревенские женщины очень стыдливы, а эта поглядывает на него и улыбается…
Хенек вышел от них поздно вечером, чуть пошатываясь. Провожал его Зенек, приглашал заходить еще.
Родители хвалили парня, говорили, что симпатичный, вежливый… Мать даже всплакнула в фартук, что забрали, мол, парня из дома и неизвестно, что его еще ждет…
Бронка молчала. Когда на другой день пришел Тымек, она была с ним неприветлива, как раньше, не слушала, что он ей говорил. Но Тымек привык уже к смене ее настроений. Он разговаривал с Зенеком и отцом, играл с малышкой, ушел, однако, раньше, чем обычно. Мать накинулась на Бронку.
— Чего ты добиваешься? Мучаешь Тымека, не разговариваешь с ним… Кто тебя возьмет с ребенком?
— Не ваше дело! В советах не нуждаюсь!
— Уже один раз сама себе насоветовала!
Дочь повернулась к матери со злым лицом, с минуту смотрела на нее, словно хотела что-то сказать. Когда мать вышла, Зенек спросил сестру:
— Нравится тебе этот солдат, а, Бронка?
Она отвернулась:
— Какое тебе дело?
— Никакого. Но солдат сегодня здесь, завтра там, а Тымек всегда на месте. Впрочем, не забывай о Хане. Парень он молодой, наверное, моложе тебя. Захочет ли взять тебя с ребенком?
Слезы потекли у нее по щекам. Отвечать было нечего — Зенек был прав. Однако, когда Бронка подумала, что станет женой Тымека, что-то сдавило ей горло. Она, пожалуй, самая красивая в деревне девушка, должна выйти за кривоногого Тымека, над которым все смеются? Ее охватило жгучее чувство обиды и ненависти к Весеку, потом перед глазами возникло лицо Хенека, его робкая улыбка…
* * *
Приближение пасхи заставляло Зенека как-то странно волноваться. Когда он обещал Хельке, что женится на ней, до праздников было еще далеко и в нем теплилась подсознательная надежда, что что-нибудь случится, что-то помешает… Между тем пролетали недели, месяцы, и дело шло к тому, что придется выполнить обещание.
Хеля часто к ним заходила. Родители, кажется, полюбили ее, а Бронка — наверняка. Не раз они подолгу шептались по углам о своих женских делах.
Сбылась наконец мечта Генека — он поехал в санаторий в Закопане. Присылал оттуда длинные письма, хвалился, что дело обошлось без операции, что состояние его легких явно улучшилось, и если дальше так пойдет, то, может быть, ему даже удастся закончить прерванную войной учебу.
Галина долго плакала над этим письмом, потом в резких выражениях ответила ему, чтобы не думал ни о какой учебе, так как у него есть хозяйство и работа. Чего ему еще надо?
Галина почувствовала здесь опасность для себя. Она никак не могла представить себе Генека образованным. Сейчас она ему нужна, а что будет, когда он вылечится, закончит учиться? Зачем ему простая деревенская женщина? Не найдет, что ли, себе другую, более молодую? Ведь она старше его…
Старик Щежай, когда она прочитала ему письмо, обрадовался: его сын будет образованным человеком, будет что-то значить среди людей! Сбудется мечта его жизни…
А Генек писал, что наводил справки в Ягеллонском университете в Кракове и в Люблинском университете и ему ответили, что зачтут годы довоенной учебы. Галина читала эти письма и плакала.
Однажды у Станкевичей была Хелька, пришел и Хенек, они немного выпили и разговаривали о том о сем. Солдат уже освоился в этом доме, где все относились к нему доброжелательно и стали почти родными.
Хелька занимала его как могла, жеманилась, кокетничала. У Зенека от этого даже в сердце начало покалывать. Однако солдат держался отчужденно — он боялся таких агрессивных женщин. Тайком бросал он нежные взгляды на Бронку. Хельку это задело, она почувствовала себя обиженной. Парень, видать, неглупый, образованный, а пялит глаза на какую-то деревенскую гусыню, к тому же еще с прижитым ребенком! И чем больше она злилась, тем больше кокетничала с ним.
Все вздохнули с облегчением, когда Хенек наконец ушел.
— Ну и кривлялась же ты! Не стыдно? — сказал Зенек, подойдя к девушке. Глаза у него блестели, лицо было злое и ожесточенное.
— Я еще незамужняя, — отрезала она, — чтобы мне нельзя было слова никому сказать. Вот женишься на мне, тогда и будешь учить, как мне себя вести.
Зенек замолчал, однако почувствовал, что между ними что-то произошло. Она еще никогда не была такой. А может, притворялась? Может, только разыгрывала любовь? Может, это только комедия?
Хенек не показывался несколько дней. Все думали о нем, особенно Бронка и Зенек. Ведь оба находились в одинаковом положении — их мучала ревность.
Зенек встретил Хенека однажды на дороге. Замерзший, весь в снегу, тот возвращался с несколькими товарищами в часть.
— Почему вы не показываетесь у нас? — спросил он, когда Хенек остановился, чтобы поздороваться.
— Времени нет. Как только выберу свободную минутку, обязательно зайду. — Румяное от мороза лицо солдата покраснело еще больше. — Обязательно зайду, — повторил он.
Зенек рассказал о встрече. Бронка сделала вид, что это ее не интересует, но вечером вновь была неприветлива с Тымеком.
Хенек пришел к ним через два дня. В воротах он встретил Зенека. Поздоровались. Хенек явно хотел поговорить, он переступал с ноги на ногу, краснея при этом немилосердно.
— Пан Станкевич, — начал он наконец, — я хотел бы вас кое о чем спросить. Только не обижайтесь на меня и не подумайте ничего плохого. Я хотел бы спросить… — Он внезапно замолк, достал из кармана сигарету, закурил. Зенек продолжал молчать, выжидающе глядя на парня. — Я хотел бы спросить… ваша сестра… пани Броня… замужем или нет?
— А зачем вам это знать? — спросил Зенек нелюбезно.
— Собственно, вы правы… Однако вы можете мне ответить?
— Конечно, могу. Она не замужем. У нее внебрачный ребенок. От одного директора.
— А этот директор что, собирается на ней жениться? — Лицо парня напряглось.
— Нет, не собирается, потому что женился на другой.
— Спасибо вам. Я так и думал. А тот пан, что приходит, тот, Сорока… Я сразу понял, что он ей не муж.
— Нет. Но он хочет на ней жениться.
Расстались. Зенек пошел к Бронеку, а солдат — в хату. Он сидел, вежливо отвечал на вопросы и наблюдал за Бронкой.
Когда остались одни, он внезапно встал и подошел к ней:
— Пани Броня! Мы скоро уедем отсюда. Можно ли… Можно мне будет написать вам, когда я буду уже в казармах?
Бронка вся вспыхнула, однако ответила довольно резко:
— А зачем?
Хенек не смотрел на нее, уставился взглядом в пол. Его лицо покрывалось все более ярким румянцем, и Бронке вдруг стало как-то не по себе. Он поднял глаза — и она показалась ему еще красивее, чем обычно. С минуту он обиженно смотрел на ее смуглое лицо.
— Ну так я пойду, пани Броня… Извините. — Он натянул шапку на голову. Бронка забеспокоилась. Ни за что на свете она не отпустит его! Он не может так уйти!
— Хенек, подождите, вы меня не так поняли… Я только… только хотела вам сказать… Ведь вы знаете, что у меня ребенок… внебрачный… Поэтому я так сказала…
— Я знаю, что у вас ребенок, пани Броня.
Они стояли друг против друга в смущении.
— Можно мне написать? — спросил он почти шепотом.
— Напишите. Но какой смысл? — ответила она тоже шепотом.
— Все на свете имеет свой смысл.
— Садитесь. Сейчас придет брат.
— Я встретился с ним на дороге. Пожалуй, он не скоро вернется.
— Ну так посидите со мной…
— Спасибо. — Он присел на краешек стула.
* * *
Однако солдаты не уехали из деревни ни на той неделе, ни на следующей. Они кружили по окрестностям, то тут то там производили обыски, порой что-то находили, кого-то отвозили в Люблин.
Товарищи заметили, что Хенек ходит к Станкевичам, и не упустили случая поиздеваться над застенчивым парнем. Они то сожалели, что Дануся потеряет невинность, то восхищались, что он имеет уже готового ребенка.
Хенек стойко переносил насмешки, но в душе у него что-то надломилось. Бронка нравилась ему, и не только из-за красоты, однако один вид маленькой Хани вызывал у него спазму в горле. Может быть, поэтому он и молчал, когда товарищи насмехались над ним. Несколько раз он намеревался поговорить с Бронкой, спросить, как это произошло, любит ли она еще того, но никак не решался, боялся: Бронка — человек гордый, самолюбивый. Может, лучше возвратиться в город, в казармы? Может, когда он не будет ее видеть, все как-то уладится само собой? После недавнего разговора она больше не возвращалась к этой теме, а он ждал, чтобы она заговорила первая. Идя к ней, он каждый раз надеялся, что вот наконец сегодня что-то выяснится.