Но все оставалось по-прежнему, и он уходил еще более очарованный, но по-прежнему терзаемый противоречивыми чувствами.
Она также ждала первого слова с его стороны. Несколько раз Бронка перехватывала его недоброжелательный взгляд, направленный на Ханю, и временами сама смотрела на дочку со злостью. Ожила ненависть к Весеку. Неужели ее будущее действительно беспросветно? Неужели она должна прожить всю жизнь с кривоногим Тымеком? В такие минуты она мысленно прощалась с Хенеком и давала себе слово, что скажет ему обо всем прямо, ничего не скрывая.
Однако, когда он приходил, Бронку охватывал страх. Она отвечала улыбкой на его робкую улыбку и с волнением следила за его движениями. Ей очень хотелось, чтобы он взял малышку на руки, поговорил с ней, как Зенек, как Тымек…
Снег толстым слоем еще лежал на полях, когда Хенек пришел сообщить, что завтра уезжает. У Бронки перехватило дыхание.
— Если вы позволите, я напишу вам, пани Броня.
— Хорошо. Я ведь уже согласилась.
— Я давно хотел с вами поговорить, но все как-то не получалось…
— Можем и сейчас поговорить. — Бронка сосредоточенно смотрела на шапку, которую он вертел в руке, и ждала, что, может, хоть теперь он скажет что-то такое… что-то такое, от чего мир станет более светлым. — Ну так говорите.
— Теперь уже нет смысла. Я уезжаю. Может, уже никогда не увидимся. Вы выйдете замуж за этого Сороку…
— Вы как-то сказали, что все имеет смысл, а теперь говорите совсем другое. Я не пойду замуж за Сороку.
— Почему? Жизнь есть жизнь. Мы не всегда можем делать то, что хотели бы, порой все получается наоборот. До свидания. — Он подошел к ней, взял ее слегка дрожавшую руку, поднес к губам и поцеловал. — Всего вам доброго, пани Броня.
Он стоял задумчивый, с какой-то болезненной улыбкой, потом вынул из кармана шинели резиновую куклу.
— Отдайте это Хане. Ничего другого подарить, к сожалению, я не в состоянии. Вы знаете, каково в армии. — И он улыбнулся виновато.
Бронка, вертела куклу в руках, кукла под ее пальцами слегка попискивала. Она переводила взгляд с Хенека на куклу и обратно и вдруг схватила его за руку, притянула к себе и крепко поцеловала. Он впился в ее губы. Тело ее обмякло, дыхание стало коротким и прерывистым. Она изо всех сил прижималась к нему, гладила его по кудрявым волосам, потом расплакалась. Тихонько всхлипывая, она жаловалась ему на судьбу.
В комнате заплакала Ханя. Утирая по дороге глаза, Бронка пошла к дочери. Хенек стоял посреди кухни. Ощущение счастья целиком охватило его.
Она принесла малышку, еще заспанную, розовую. Хенек подошел, взял Ханю на руки. Он держал ее неумело, осторожно, потом прижал к себе и поцеловал.
* * *
На следующий день Бронка стояла вместе со всеми и смотрела, как солдаты грузят на автомашины ящики с боеприпасами, улыбаются людям, машут руками знакомым, поторапливаемые окриками капралов.
Увидела она и Хенека. Он нес в руках большой алюминиевый котел. Хенек улыбнулся Бронке, а она вынула из кармана резиновую куклу и показала ему. Он остановился на минуту и снова улыбнулся. На глазах людей они не осмелились заговорить друг с другом.
Потом Бронка видела сквозь слезы, как автомашины, взбивая пушистый снег, тяжело поднимались в гору, в сторону шоссе. Солдатам махали все, махала и она. Ветер донес обрывок песни:
Уходил, говорил, я об этом знаю хорошо,
Что вернешься, а может, и нет.
Потом мелодия потерялась в шуме ветра, утих гул моторов. Люди медленно разошлись по домам.
Возвратившись домой, Бронка пошла в хлев и, прислонившись лбом к стене, долго плакала. Резиновая кукла в ее руках тихо попискивала.
После отъезда солдат Тымек почувствовал себя более уверенно. Снова он почти каждый день приходил к Станкевичам и просиживал у них до ночи. Однако Бронка не обращала на него ни малейшего внимания, а когда он спросил ее о чем-то, ответила весьма нелюбезно.
Зенек только качал головой.
* * *
В конце зимы вернулся Генек, немного поправившийся, порозовевший. Он показывал всей семье рентгеновские снимки. Родные ничего в них не понимали, но одобрительно кивали головами — они любили Генека и искренно радовались улучшению его здоровья. Рядом с ним Галина забыла о своих печалях, ходила веселая, щебетала, как девчонка. Об учебе не вспоминали.
Вскоре после своего возвращения Генек вступил в партию. Бронек сиял, старик Станкевич только качал головой. Впрочем, Генек не изменился — как и раньше, был приветлив и доброжелателен к людям. Только с Зенеком поговорить но душам ему не удавалось.
Зенек хмурился все больше, ко всему относился скептически. О намеченной свадьбе с Хелькой он говорил неохотно; если спрашивали, отвечал, что еще не знает, получится ли что из этого. В ответ наиболее дотошным лишь раздраженно пожимал плечами.
Генек поехал в Люблин узнать, есть ли возможность продолжить прерванную войной учебу, и вернулся сияющий: будет учиться! Галина вновь загрустила.
* * *
Хелька почти ежедневно появлялась около казарм на Липовой улице — высматривала Хенека. Она не могла сама себе объяснить, почему ее тянуло к этому парню. Видела его лишь пару раз, а думала о нем с каждым днем все больше. Ей так приглянулся застенчивый солдат с лицом херувима, что она забыла о Зенеке, забыла, что назначила свадьбу на пасху.
По воскресеньям Хелька смотрела, как выбритые, аккуратно одетые солдаты, топая подкованными ботинками, высыпали из ворот казармы. Она искала глазами Хенека в длинных колоннах, когда солдаты с песнями шли в кино, — и напрасно. А фамилии она его не знала. Несколько раз Хелька даже заговаривала с солдатами в шапках с синими ободками, но те не смогли сказать ей ничего конкретного, зато давали понять, что лучше не искать ветра в поле, а переспать с кем-нибудь из них. И Хелька решила поехать к Станкевичам. Может, Бронка получила от Хенека весточку?
Бронка приняла ее почти враждебно, на вопросы отвечала невнятно. Кончилась их былая дружба и откровенность.
— Ты знаешь, что Хелька приезжала разузнать о Хенеке? — сказала брату Бронка, едва за Хелькой закрылась дверь.
— Глупости говоришь, — ответил он внешне равнодушно, но его снова обожгла ревность. — Зачем он ей?
— Откуда я знаю?..
— А ты тоже не можешь его забыть? И что это вы все за ним бегаете? Что ты в нем нашла, Бронка? Парень как парень.
— Он не похож на других.
— Это о каждом можно сказать. Я тебе советую выкинуть его из головы. Солдаты — народ непостоянный.
— Хенек не такой.
— Много ты понимаешь! Я Хельку знаю уже столько лет, а видишь, что она выкидывает? Помоложе ей захотелось! Не буду им мешать. Поеду к ней и поговорю окончательно.
— Не надо, Зенек! Стыда не оберешься…
— Поеду!
Через несколько дней он поехал в Люблин и там на перроне столкнулся с группой солдат, сходивших с варшавского поезда. Среди них был Хенек, вместе с товарищами он тащил ящик. Заметив Зенека, он подошел к нему, улыбнулся, они пожали друг другу руки.
— Вы в Люблин или из Люблина? — спросил Хенек.
— Только что приехал.
— В город идете? Мы можем пойти вместе. — Он отошел, поговорил с молодым хорунжим и возвратился. — Хорунжий разрешил мне идти отдельно. Поговорим.
Станкевич заметил, что здесь Хенек не был таким робким и молчаливым, держал себя весьма свободно.
— Это хорошо, пан Хенек, так как я, между прочим, и к вам имею дело.
— Ко мне? — покраснел Хенек. — Может, пани Броня… получила мое письмо?..
— Не знаю. Девушки скрывают такие вещи. А вы всерьез о ней думаете, пан Хенек?
— Не знаю…
— Впрочем, это ваше дело, я просто так спросил. Я к вам по другой причине. — Он с минуту смотрел на парня, нервно подергивающего винтовку за плечом.
Отряд солдат шел посредине мостовой, разбрасывая ботинками в разные стороны снег и распевая песню о девушке, которая не хотела ждать солдата, а он потом вернется, и сердце у нее защемит…
— Я хотел бы поговорить с вами о Хеле, — сказал Зенек.
— О какой Хеле? — искренно удивился солдат и посмотрел на Зенека вопросительно. — Я не знаю никакой Хели.
— Вы встречали ее у нас, помните? Это моя невеста.
— А-а! Но ведь… поверьте мне, пан Станкевич, честное слово… я даже с ней не разговаривал! Ведь это ваша невеста.
— Вот именно потому, что она моя невеста, я и хотел с вами поговорить. К вам я не имею ни малейших претензий, речь идет о ней.
— Я слушаю.
Солдаты пели теперь, что не обидят девушку, так как она сирота.
Зенек с минуту шел молча, слушал слова песни.
— Видите, я калека. Уже двенадцать лет. Был в партизанах.
— Я знаю. О вас мне рассказывали в деревне.
— Я уже устал… постарел…
— Что вы говорите! — возразил Хенек убежденно.
— Ну, может, я еще и не стар, но, во всяком случае, старше вас… Хелька за вами бегает! — выдавил он наконец из себя.
— За мной? Пан Станкевич, это какая-то ошибка! Ведь я…
— Я уже сказал: к вам у меня нет никаких претензий. Разве вы виноваты, что нравитесь бабам? Бронка влюблена в вас по уши, а теперь и эта втрескалась…
— Бронка? Пани Бронка?
— Да. Ну с ней вы сами разбирайтесь. Речь идет о Хельке. Я хочу, пан Хенек, чтобы вы мне помогли.
— Если только смогу.
— Она делает все, чтобы с вами встретиться. Была даже у Бронки, хотела узнать вашу фамилию. Но вы мне поможете?
— Если только смогу, — повторил солдат. — Провались я на месте, пан Станкевич, если я дал хоть какой-то повод… Мне очень неприятно!
Шагавшие по мостовой солдаты изливали теперь в песне тоску по родному дому, жаловались на тяжелую и горькую солдатскую судьбу.
— Дело не в том, дали вы повод или нет… Я прошу вас встретиться с ней. Сделайте это для меня. Я хочу ее проверить, вы понимаете меня?
— Понимаю.
— Потом вы мне все расскажете — все, чего она хотела, что говорила. А если… если между вами что-то будет… ну, вы понимаете… то тоже скажете мне. Вам, может, трудно это понять, но я хочу полной ясности.
— Хорошо, пан Станкевич, я помогу вам, хотя, честное слово, ничего не понимаю. Все как-то внезапно…
— Встретимся, когда у вас будет побольше времени, я тогда все объясню. Наверняка вы меня поймете. Вы человек толковый.
Липовая улица поднималась круто вверх. Солдаты перестали петь. Временами они посматривали на товарища, шедшего свободным шагом рядом с хромым мужчиной. Некоторые знали Станкевича.
— Хенека шурин.
— Брат той, у которой ребенок…
— Окрутят нам Данусю, ей-ей…
— Получит бабу с приданым…
Зенек засопел, убавил шаг. Хенек шел рядом молча.
— Как вы собираетесь поступить? — нарушил наконец молчание солдат.
— Просто скажу ей вашу фамилию, и пусть делает что хочет.
— Договорились, у меня только одна просьба: когда будете уезжать, зайдите в казармы, я дам вам письмо для Бронки. Так она скорее получит. Хенек улыбнулся. — А может, она ко мне как-нибудь приехала бы. Я столько хотел бы ей сказать…
— Вы мне скажите, а я ей передам.
— Скажите ей, что я ее люблю.
— Будьте осторожны с этой любовью. Мне когда-то тоже казалось, что я люблю. А получилось из всего этого дерьмо.
— Хелю любили?
— Нет, другую. Вы, наверное, знаете ее. Из нашей деревни. Она вышла замуж, дети уж теперь. Ничего хорошего, брат, из любви не получается, только муки и огорчения. Скажите мне вашу фамилию, я зайду перед отъездом.
— Гаек. Хенрик Гаек. Шестая рота. Нужно только попросить у ворот. А об этом деле не беспокойтесь: все будет как вы хотите.
Они расстались у казарм, тепло попрощавшись.
* * *
Хелька посмотрела на него удивленно, однако ничего не спросила.
— Встретил по дороге Гаека.
— Какого Гаека?
— Ну того солдата, что ухаживает за Бронкой.
— А-а… Ну и как он поживает?
— Известно, как живут в армии! Поговорили немного. Он влюблен в Бронку по уши.
— По делам приехал? — сменила Хелька тему разговора.
— Да. Сейчас возвращаюсь.
— Не переночуешь?
— Пожалуй, нет.
— Куда ты так спешишь?
— Собственно, никуда, но зачем я буду тебе мешать. — Он говорил все это спокойно, внешне равнодушно, однако, хотел, очень хотел, чтобы не отпустила его Хелька, задержала, как когда-то. Смотрел на нее выжидающе.
— Оставайся! Что ты будешь по ночам таскаться? И без тебя там ничего не случится, теперь у вас спокойно.
— Какое там спокойно! Притихли, потому что снег выпал, неудобно им по снегу. Пока Гусар на свободе, никогда не известно, что он выкинет. Я ведь его хорошо знаю. Свирепый, сукин сын.
— Был с ним вместе в партизанах?
— Да. Мы сражались вместе под Дручем, оба были ранены. Смелый был мужик и неглупый. Теперь вот поглупел.
— Почему же поглупел?
— Конечно, поглупел! Против кого он идет?
— Рано или поздно схватят его.
— Да…
Лежа уже в постели, Зенек спросил ее внезапно:
— Не изменяешь мне?
— Что тебе опять взбрело в голову? — Хелька даже приподнялась на локте. — Что ты плетешь?
— Так только спросил. Одна ты в городе, а мало ли тут парней? И вообще, ты изменилась, уже не такая, какой была прежде.
— А какая? Что ты болтаешь?
— Не знаю. Так, нашло на меня что-то. Скоро наша свадьба, все как-нибудь уладится. Сначала поживем у нас в деревне. Квартиры здесь у тебя ведь еще нет?
— Нет, но к вам я не пойду. Хватит с меня деревни!
— А может, я тебе надоел?
С минуту Хелька не отвечала. Он ждал в темноте, затаив дыхание.
— Не пойму я тебя, Зенек! Сам крутил, откладывал свадьбу, а теперь другую песню запел. Что с тобой?
— Я сам не знаю. Но раньше все у нас было как-то проще, правда?
— Успокойся. Я не изменилась. И не изменяю тебе.
— Верю…
* * *
После его отъезда Хелька пошла к казармам. Она долго колебалась, прежде чем решилась подойти к часовому, выглядевшему таким грозным и неприступным.
А потом она сидела с Хенеком в клубе и не знала, о чем с ним говорить. Объяснила, что решила навестить его, как знакомого, почти родственника, ведь они с Бронкой не чужие друг другу…
Хенек слушал молча, не прерывая ее. Он видел, что Хелька плетет чепуху. Ну и пусть!
— Я живу недалеко, на улице Венявского, в нескольких шагах отсюда. — Хелька была в полузабытье и чувствовала, как кровь стучит у нее в висках… Она смотрела на его красивый, как у девушки, рот, на светлые волосы. — Когда получите увольнительную, то, пожалуйста, заходите… Ведь мы почти родные. Посидим, найдется что-нибудь выпить.
— Я не хожу в увольнение.
— Почему? Ведь Люблин красивый город. И девушки здесь красивые.
— Меня девушки не интересуют.
— Вот как? — Хелька поднялась и встала рядом с ним. Она чувствовала, что поступает глупо, но уже не владела собой. Хенек взглянул на нее удивленно. — Вас не интересуют девушки? Такой парень — и хочет жить без женщины?
— Этого я не сказал.
— Что ты, дитя, знаешь о женщинах? Что ты знаешь? Ты имел уже какую-нибудь в своей жизни? — Бессознательно Хелька гладила его по волосам, и он не отталкивал ее руку, ему было даже приятно. — Приходи ко мне… — Она снизила голос до шепота: — Приходи, не пожалеешь…
Туман застилал ей глаза, кровь в висках застучала еще сильнее. Хелька чувствовала, что еще мгновение — и она бросится к нему на шею, начнет целовать.
Хенек встал.
— Я должен идти. Сейчас начнутся занятия, — сказал он хриплым голосом, прерывисто дыша, глядя на ее высокую вздымающуюся грудь. Хелька перехватила его взгляд и напряглась еще сильнее.
— Глупышка, — прошептала она. — Что ты упрямишься? Приходи в воскресенье! — И прижалась к нему. Хенек не сдержался, сильными руками наклонил ее голову и целовал, пока хватило дыхания, потом неожиданно отстранил ее от себя. Он смотрел на нее все еще бессмысленным взглядом, весь красный, с растрепанными волосами. Хелька улыбнулась ему как-то беспомощно. — Придешь? — Она попробовала заглянуть ему в глаза, но он отвел взгляд в сторону.
— Нет.
— Почему?
— А Зенек?
Улыбка исчезла с ее лица, сменилась неприятной гримасой.
— Какое тебе до него дело?
— Ты поступаешь… мы поступили по отношению к нему нечестно.
— Не думай об этом.
— Не могу. Он несчастен.
— Глупый ты!
— Может быть… но не приходи ко мне больше. Я тоже к тебе не приду. Я люблю Бронку! — вырвалось у него совсем неожиданно.
— Глупый ты! — повторила она. — Разве Бронка лучше меня? С прижитым ребенком…
— Это тебя не касается… Ну иди, у нас сейчас занятия. — Как бы в подтверждение его слов на плацу заиграла труба. — Слышишь? Иди же! — И он подтолкнул ее к дверям. Она стояла не шевелясь, ошеломленно глядя на него.