Джемс курил, глубоко затягиваясь, и ходил от стола к кровати, от кровати к столу.
— У них чертовски громадная территория, и им потребуется не меньше сотни лет, чтобы они смогли начать, осваивать Север. А в данное время, после такой ужасной революции, русским, конечно, не до Севера. Я уверен, что близок уже тот день, когда мы начнем здесь большое дело.
— Если я от этой скуки не сойду с ума и не убью тебя, то мы, конечно, будем богаты, — сказал, улыбаясь, Дик.
— Пустой ты человек. Если бы у тебя в голове мозгов было столько же, сколько войлока в твоих боксерских перчатках, ей-богу, мне бы жилось гораздо легче. Разве тебе не нравится климат этих джунглей? — и Джемс плюнул на пол.
Им обоим не нравился климат русского Севера, им не нравился снег, дикие леса и люди, населяющие эту страну, и даже солнце, которое почти не греет. Куда лучше жить там, где не бывает зимы. Но… у них есть основательные причины не покидать эту суровую страну. Они живут здесь большой надеждой на то, что настанет долгожданный день, когда им подадут сигнал. Они застолбят золотоносный район, где сейчас копаются старатели. О, тогда начнется большое дело! По контракту, который заключили перед выездом, они получат круглую сумму, как первооткрыватели. Кроме того, им обещан солидный участок на золотой россыпи.
Нет, Джемс и Дик не дураки, им известна золотая россыпь, где совсем неплохое золото, даже очень неплохое, и про это золото никто не знает. Правда, там работал один русский приискатель, но теперь его нет в живых. Когда они застолбят долину Учугэй, они утаят эту россыпь от главы фирмы. Они просто оставят ее за собой. У них будет свой золотой прииск. Золотой прииск! Только бы скорее получить сигнал.
— Как ты хочешь, а мне здесь что-то не нравится, — твердил свое Дик.
— Я всегда говорил, что у тебя хорошо работают руки и чертовски плохо работает голова, — Джемс положил на стол трубку и продолжал: — Слушай, я тебе нарисую картину из нашей будущей жизни. Как только мы застолбим местечко для нашей фирмы, мы сразу же приступим к россыпи, где работал Соловейка. Все закипит под нашими руками. Ты верь мне. Я сумею дать разгон этой чудной машине, которая делает доллары. Я сумею…
Дик, развалившись на кровати и блаженно улыбаясь, не в первый раз слушал грандиозные планы своего компаньона, они были продуманы в мельчайших деталях, и увенчивались женой и уютным коттеджем, приспособленным к суровым условиям севера.
Слушая, Дик даже пожалел своего друга: «А все же жаль мне тебя, старина, но ничего не поделаешь, уж, видно, так устроен мир! Тебя придется стукнуть. Как только мы поставим эти проклятые столбики, я тебе сразу же воткну нож в печенку и от этого стану вдвое богаче».
Джемс окончил рассказывать и задумался: «Да, Дик, уж кто, кто, а ты мне не компаньон в таком деле. Как только мы поставим последний столб на золотоносном полигоне, одна пуля из моего винчестера влетит в твой широкий затылок. Это будет чудесный выстрел! Когда пуля просверлит эту пустую голову, то тебя даже можно будет похоронить и выбить на камне: «Здесь покоится гражданин Америки, погибший от русской пули». Надпись на камне была новой мыслью Джемса, и она ему понравилась. «Так я и сделаю», — решил он окончательно.
Джемс встал, подошел к Дику и предложил:
— Давай, дружище, пропустим «огненной водички», а то у меня горло что-то совсем засохло.
Они поставили на стол алюминиевую флягу, холодную оленину и сели. Джемс налил кружки. Они чокнулись и выпили за счастье, за здоровье. Каждый пожелал друг другу долгих и счастливых лет жизни.
4
Иваном Выгодой звали другого старшинку, который со своей артелью начал работать рядом с ямами дедушки Пыха. Выгода был высокий и сгорбленный. Даже в большой шапке-малахае голова у него казалась вытянутой. Иссеченное морщинами лицо давно не видело мыла. Впалые щеки покрывала густая рыжеватая щетина. Он казался каким-то колючим и злым.
Отец Ивана был богатый аргунский казак, который цепко держался за свое хозяйство. Когда в Забайкалье наступили беспокойные дни революции, он сказал сыновьям:
— Спасать надо царя, веру, и отечество.
Он заседлал двух лучших гнедых коней и на прощание наказывал старшему сыну:
— Смотри, Иван, ухарство свое не показывай. Везде с расчетом, везде с выгодой действуй. Голову под пули не подставляй, для этого другие найдутся. А ты, — говорил отец другому сыну-офицеру, — помни, мне твоих крестов да медалей не надо, был бы сам жив. Ивана береги. Может, в штаб куда сунешься, то и братца к себе поближе пристрой, у него семья. Случись что, не приведи бог, сиротами останутся. Смотри, не забывай родительского совета.
Обнял Иван на прощание жену и ребятишек и с грустными думами поскакал вслед за братом к атаману Семенову.
Революционные войска, освобождая Забайкалье, гнали белогвардейцев на восток. В 1922 году части народно-революционной армии в городе Владивостоке прижали потрепанных белогвардейцев к морю. Когда Иван в памятный месяц октябрь подошел к берегу, он увидел большой океанский корабль, который уже готовился к отплытию. Иван знал, что на этом корабле уплывал в Америку его брат-офицер. Возвращаться в свою деревню казак-семеновец побоялся и пошел скитаться по приискам, строго соблюдая наказ отца жить с расчетом, с выгодой.
Когда Выгода узнал, что недалеко, в соседней долине, живут два американца, он сразу же решил побывать у них.
Как всегда, в землянке американцев было жарко. Джемс блаженствовал, развалившись на койке. Дик тасовал карты. Выгода сидел на том месте, которое обычно занимал Степка, и рассказывал про свою жизнь.
— Как сказал? Зовут Иван, а кличут Выгодой? Очень оригинально, очень оригинально. Мистер Выгода! — смеясь, говорил Джемс.
Рассказав о себе все, Выгода стал просить Джемса взять его с собой, когда они будут возвращаться на родину. Американец сразу, же согласился. О! Он хорошо понимает, что значит встретиться со своим родным братом. У него тоже есть брат, и очень хороший человек, который не один раз помогал людям, попавшим в беду. Конечно, он возьмет с собой русского, это ему ровным счетом ничего не стоит. А пока тот пусть спокойно работает на богатой золотой россыпи и добывает больше золота.
— Спасибо вам, душевное спасибо. Утешили душу, утешили. Благодарствую, благодарствую, — твердил растроганный приискатель.
— Возьмем. Если твой брат сбежал от большевиков в Америку, то и тебе здесь делать нечего.
Карты в руках Дика изогнулись, щелкнули и как будто рассыпались, но в то же мгновение он их крепко сжал между пальцами.
— Возьмем. Как поедем отсюда, так и возьмем. В Америке места и тебе хватит. А пока работай спокойно и добывай… Америка золото любит. И ты, имея эту крупку дьявола, сможешь там начать свое дело, — подтвердил и Дик.
— Очень благодарствую, очень благодарствую.
— Ты вот так работай, — продолжал Дик. — Вот видишь карту? Раз — и ее уже нет. Она — в кармане. Вот так и ты делай, когда будешь золото отмывать. Раз — и золото все в твоем кармане, а твои помощники останутся при пиковом интересе, и никто не заметит.
Выгода смотрел и улыбался, как ловко Дик показывал фокус.
В этот вечер Выгода счастливым возвращался в свое зимовье. Мало выпало дней на долю Выгоды, когда он чувствовал себя счастливым, а если и были такие, то так давно, что он уже о них плохо помнил. Они, казалось, потерялись в тумане воспоминаний.
Приискатель неторопливо, вперевалку, шел и улыбался своим мыслям. Приятно похрустывал снег под лыжами.
Вечер был тихий. Солнце уже лежало в седловине гор. Не пройдет и пяти минут — оно спрячется за ломаной чертой горизонта. И только Выгода свернул в сторону, из-за молодых порослей лиственника к нему, слева, подкатили якут-охотник Данила Кузьмич и девушка.
У охотника за спиной болтались два связанных зайца. Девушка, одетая в легкую куртку якутского покроя, отличалась стройностью и своеобразной красотой. Из-под легкой и теплой шапочки, сшитой из нежных шкурок горностая, выбились черные густые волосы. Щеки нарумянены морозом. На длинных ресницах серебристый иней. Кажется, что эта девочка сошла со страниц какой-то северной сказки.
— Драстуй! — поприветствовал охотник.
— Здорово были! — весело ответил Выгода.
— Я тебя пошто не знаю? Ты, наверное, недавно пришел? — рассматривая приискателя, спрашивал Данила Кузьмич.
— Точно. С добычей, значит. Американцам зайчишек несешь?
— Нет, моя нога совсем к ним не ходит, — ответил охотник.
— Почему? — удивился Выгода. — Они, вроде, люди добрые.
— Ты не знаешь. Они недобрые. Я не люблю их совсем.
— Но ты бывал у них?
— Бывал. Учил я их капканы ставить, долго учил, все рассказывал, а потом они у меня лисицу украли. Совсем плохие люди. Чистые воры, — с возмущением говорил Данила Кузьмич.
— А может быть, это не они украли?
Охотник засмеялся.
— Я знаю, какой след делает их лыжа. Как не они! Они.
Девушка стояла молча и слушала. Неприлично женщине ввязываться в разговор двух мужчин. Не женское это дело. Она оттолкнулась палками и быстро покатилась. Выгода любовался, провожая ее взглядом.
— Это дивчина чьих будет?
— Внучка моя.
— Твоя? Красивая у тебя внучка, — с восхищением говорил Выгода, — красивая, прямо раскрасавица, ровно царица какая. Родители ее с тобой живут, али в другом месте?
— Нет, мать ее давно померла. Отец ее тоже золото мыл. Русский он был. Хороший человек был.
— Слышал я про него, как же, слышал. Значит, это он и есть?
— Ушел мыть золото и больше не пришел. Шибко жалко мне его.
— Да, жалко родителя, жалко. Сиротинкой, значит, она осталась. Бедная, — посочувствовал горю охотника Выгода.
— Однако, домой надо идти, — вдруг заторопился Данила Кузьмич.
— Ну, ладно, бывай здоров.
— Ты тоже бывай здоров.
Уже утонул в сумерках дальний лес.
5
Старатели поели отваренной медвежатины и пошли на работу.
— Эвон, гляди, возле наших ям опять Выгода вертится. Наверное, пробу брал, — обратился дядя Гриша к старшинке, который шел позади него, — вот холера! Все хочет знать, как у нас золотит.
Выгода действительно похаживал около выработок дедушки Пыха. Сейчас он стоял на расчищенной от снега площадке, где уже были видны контуры заложенной ямы.
— Так не гоже, товарищ, — сказал дедушка Пых Выгоде.
— Почему же это не гоже? — спросил тот, подоткнув концы кушака и упершись на лопату.
— Да разве это по правилу? — нарочито громко произнес дедушка Пых.
— А тебе что, места жалко?
— Да мы же забоем идем сюда и сегодня только хотели здесь зарезать другую яму.
— Значит, прохотели. А я по правилу, отсчитал пять саженей и зарезал.
— Да какие же здесь пять! Так не по-соседски. Тут пяти саженей ни в жизнь не будет.
— А ты измерь возьми. Я же отсчитывал.
— Твоими шагами если считать, то можно бы и согласиться… А то ведь здесь меряно куриными, — вмешался Андрейка и начал вновь отсчитывать пять саженей от своей старой ямы. Шаги он делал нарочно широкие. — Какие же здесь пять! Здесь не больше трех, — сказал молодой приискатель.
— Давай, паря, откочевывай дальше, — заявил дедушка Пых.
— Эх вы, чижиково племя! Если так будете мерить, дак я вас одним махом отсюда сдвину! — вспылил Выгода и начал размахивать руками:
— А ты нам, — сказал дядя Гриша, — не показывай эти самые, ну… Андрейка, как их, картинки, которые в книжках бывают, да ты сегодня говорил…
— Иллюстрации, дядя Гриша.
— Во, во. Так вот, ты нам брось рисовать эти иллюстрации, мы их не один раз видывали. И вообще ты не того, а то мы тебя того. Раскудахтался и прочее и тому подобное в этом смысле.
— А ты не вязни, — цыкнул Выгода на дядю Гришу.
— Пойдем, Андрейка, ну его, пустомелю, — махнул вдруг рукой дядя Гриша. Он сразу остыл, излив свой гнев в несколько туманных, но «интересных» выражениях. Дядя Гриша любил щегольнуть словечком.
Андрейка наколол дров, подбросил в костер, натаскал в зумпф снега, стал из костра лопатой выгребать раскаленные камни и бросать в зумпф. Клубы густого пара поднялись вверх.
Андрейка уже натаял воды из снега, чтобы промыть пробу из новой ямы, которая вчера еще села на пески.
Дедушка же Пых все еще спорил с Выгодой, как будто речь шла о большом наследстве. А спорить по сути дела было не из-за чего. В других ямах шло такое же золото, ничем не богаче и ничем не беднее. Но дедушка Пых спорил с жаром и даже сердился, обвиняя соседа, что тот слишком близко подобрался к нему. Уступи он без спору участок, опытный Выгода сразу поймет, что этим местом нисколько не дорожат. Бросит старатель свою затею и начнет искать новое место. И чего доброго, отмерит пять саженей от их новой ямы, в которой дедушка Пых ожидал богатое золото. Вот тогда иди, целуй его.
— Ну, вот, — дедушка Пых шагнул один шаг от только что зарезанной ямы противника и пнул кусок снега, — вот здесь можешь искать свое счастье.
— Я шибко-то не принципничаю, могу и тут, — согласился Выгода, подоткнув конец кумачового кушака.
— Вот тогда и бей ее, холеру, здесь, только прок-то небольшой будет, — уже искренне сказал дедушка Пых.
Он подошел к Андрейке, который все еще выгребал раскаленные камни.
— Давай пробовать будем из той вон, — ткнул старшинка пальцем через плечо.
Андрейка взял котелок и бегом бросился к яме. Давно ждал молодой приискатель этой минуты, когда будут брать пробу. Он осторожно спустился, упираясь руками в мерзлые стенки.
— Правея, правея давай! — командовал старшинка сверху. — Вот здесь и бери.
Андрейка отгреб еще теплый вчерашний бут и стал кайлить породу.
— Нагребай! — крикнул дедушка Пых, спуская на веревке котелок.
Пробу вывалили в лоток.
— Ничего, взыграет еще у нас селезенка, как на дурнинку потрафим. Я же чувствую, как она у меня начинает подмывать, — захорохорился дядя Гриша.
Он сунул лоток до половины в воду и гребком начал разбивать комки. Потом сел на корточки и плавными движениями, держа лоток обеими руками, начал его покачивать, то зачерпывая воду, то спуская ее вместе с небольшой частью породы.
Дедушка Пых стоял с полузакрытыми глазами. Казалось, что он дремлет после тяжелого труда и мучительного ожидания, в дремоте распуская синюю струйку дыма по ветру. Много он за свою жизнь перевидел проб, много смыл лотков и всегда испытывал волнение в эти решающие минуты.
Андрейка, почти не мигая, смотрел, как постепенно убывала порода в лотке.
— Как, по-твоему, дядя Гриша, зазолотит али нет? — тихо спросил молодой старатель.
Люди стояли и молча смотрели в мутную воду, где купалась деревянная посудина.
Но вот умелые руки сделали еще несколько осторожных и плавных движений, и дядя Гриша тряхнул. Золото выскочило из-под мелкого черного шлиха и застыло большим полумесяцем на дне лотка. В глазах старого приискателя зажглись огоньки азарта.
— Золотит, — проговорил, переводя дух, дядя Гриша и взглянул в сторону Выгоды.
Андрейка, увидев золото, невольно приподнялся и стоял, упершись руками в колени.
— И как ты его чуешь, Филипп Егорыч? — спросил Пыха один из приискателей. — Тут отродясь никто бы не придумал яму бить, совсем в стороне…
— Здесь нужен собачий нюх да еще прахтика, — ответил за него дядя Гриша. — Будет теперь золото у нас, как лоток так и пудок. Мы нежадные, нам и этого хватит.
— Не прахтика, а практика, — поправил Андрейка.
В другую минуту не осмелился бы молодой приискатель делать замечания бывалому, но сейчас столько радости! Ему хотелось что-нибудь сказать доброе, хорошее. Но все старатели стояли хмурые, хотя в душе у каждого ключом кипела радость. Они боялись, что их с «хальным» золотом может разоблачить проворный сосед.
— Тащи, Андрейка, миску под пробу, — проговорил дядя Гриша.
Паренек бросился со всех ног выполнять поручение.
— В тех ямах нам придется пока поваландаться, — говорил дедушка Пых, принимая от Андрейки миску, — посмотрим, куда там пойдет золото, тогда еще пробить ямы две-три можно будет, а потом и бросим.
— Правильно, — согласились старатели.
— А хватит ли у нас у всех этой… Как, Андрейка?
— Инициативы, что ли?
— Во, во. Вот и я говорю хватит ли у нас инициативы, а то мы развернемся, да и того…
— Хватит, — заверил его Андрейка.
Четыре человека пошли за дровами, чтобы заложить большой бут у богатой ямы. Остальные начали поднимать пески из старых ям. Работа шла вяло и медленно. Каждый думал только о новой яме: а что она даст завтра?
На площадке, где Выгода решил пробить яму, уже горел яркий костер. «Пусть, холера, колотит, мы их тоже немало прохлестали пустых», — думал дядя Гриша.