О чем бы ни разговаривали старатели, Филипп Егорыч думал свою думу: кому сообщить о золоте на Учугэе? Решал и не мог решить. Однажды он уже написал письмо своему товарищу, чтобы тот сходил к начальнику прииска и рассказал о богатой россыпи, но передумал и письмо изорвал. Не поверит начальник на слово, что где-то там, далеко на севере, есть золото. Много существует сказок о золоте, нельзя верить каждой. Что делать? Кому сообщить? Старатель долго ломал голову.
Как-то вечером Андрейка опять рассказывал о новой жизни у них на прииске. Он с гордостью говорил о красавице-драге, которая, черпая породу, своими большими ковшами гремит на всю тайгу. Рассказывал и о рудном золоте, найденном в горе.
— Слушай, Андрейка, а план пятилетний, про который ты рассказывал, на наш прииск тоже распространится?
— А как же! Поэтому плану у нас на прииске фабрику будут строить, золото извлекать из руды. Из Москвы приказ пришел про эту фабрику, — с гордостью ответил молодой приискатель.
— Из Москвы! Значит, про наш прииск и Москва знает? Так, так. Москва знает.
Андрейка рассказал о недавно выстроенном клубе, о больших переменах, происшедших в жизни приискового люда.
— Факт, все изменилось, — согласился дядя Гриша.
— Обожди ты! — цыкнул старшинка. — А правда ли, Андрейка, что во всех домах приискателей горит электричество?
— Своими глазами видел, — с готовностью ответил тот.
— Ну, уж если на нашем маленьком прииске фабрику строят и электричество есть, то в городах-то, в больших городах, наверно, сильно большие фабрики, а? Так, значит, и Москва про то знает? Так, так.
Мысль Филиппа Егорыча усиленно заработала: «Вот он, правильный-то путь! А Москва что хочешь сделает. Она-то уж разберется, где электричеству гореть».
Вечер был уже поздний, а старатели все еще не спали. Они сидели и рассуждали, как добыть продукты.
— Золото у нас вывернулось доброе, — сказал старшинка, — это верно, а продуктов мало. Если остаться еще на одно лето, то факт — заголодуем.
— Как Шамякин, — заметил дядя Гриша.
— Какой Шамякин? — поинтересовался Андрейка.
— Вот как жрать нечего будет, так Шамякина узнаешь.
Дядя Гриша рассказал, что будто бы где-то в тайге жил охотник, фамилия его была Шамякин. Жил он один, и вот вышел у него порох, охотник стал голодать. Он не мог добыть себе даже дохлого зайца. Сильно ослаб охотник. Лежал как-то на нарах и думал, чего бы ему поесть. Мыши скреблись под нарами. Решил он поймать хоть мышь. Залез под нары и начал ковырять ножом мышью норку, а в ней оказался золотой песок. Обрадовался охотник, стал дальше копать. Пока копал, ослаб окончательно.
— Воткнулся носом в золото и помер, — закончил дядя Гриша, — с тех пор и стали говорить, что Шамякин придет. Вот как бы с нами не случилась такая же история, как с Шамякиным.
Долго судили и рядили старатели и, наконец, пришли к одному: идти старшинке к Даниле Кузьмичу и просить его о помощи.
Утро. Морозно и тихо.
Филипп Егорыч с Андрейкой нацепили лыжи и отправились в путь.
Стояла, как завороженная, тайга. Каждое деревцо куталось в пуховую кухту. Кругом ни звука, только слышно, как поскрипывает снег под лыжами.
— Эээ! — крикнул дедушка Пых, когда поднялись на пригорок.
И тайга и горы ответили:
— Эээ-эй! эй! эй!
Он в эту минуту не испытывал ни радости, ни восторга. Ему просто хотелось вспугнуть тишину, показать, что здесь есть человек. Дедушка Пых оттолкнулся палками и покатился вниз.
Быстро добрались они до юрты Данилы Кузьмича.
Когда разговор о здоровье и об охоте кончился, старшинка с суровой прямотой сказал:
— К тебе я, Данила Кузьмич… с просьбой.
— Говори, слушать буду.
Филипп Егорыч сидел против печки и в раздумье поглаживал бороду. Лицо его хорошо освещено пламенем горящих дров. Брови, как никогда, насуплены, глаза смотрят печально.
— Решили было мы уходить, да передумали, до весны хотим додюжить, а там видно будет, — говорил дедушка Пых. — Но с продуктами у нас плохо, не хватит нам, никак не хватит.
— Плохо тогда вам будет.
— И вот решили мы, — продолжал дедушка Пых, — обратиться к тебе. Все ребята просят. Помоги нам.
Трудно отказать в просьбе друга, когда у друга большая беда. Всем хорошо известно, как тяжело таскать пустой желудок, даже с тяжелой добычей идти легче.
— Я и так помогаю.
— Это верно, что помогаешь, за это мы всей артелью тебе спасибо говорим. Но вот у нас… Видишь, Данила Кузьмич, муки у нас мало и соли. Выручай нас, а то нам в пору хоть уходи.
— Соли я вас дам и мяса буду давать, ну и муки маленько можно.
— Вот, брат, спасибо за подмогу, — сразу ожил приискатель.
Филипп Егорыч стал рассказывать о своем заветном желании послать письмо в далекую Москву. Охотник выслушал его и сказал:
— Письмо в Москву… Наверно, можно сына послать, до почты довезет. Пусть в Москве знают про наше золото. Наверно, не зря повезет. Камень бросишь в реку — не найдешь. Медведя по чернотропу трудно следить. Письмо дойдет или нет, как можно сказать? Однако, сердце чует — дойдет. Давай посылать будем.
— Вот, брат, спасибо, что согласился, большое спасибо, — от души благодарил приискатель охотника.
Андрейка не спускал глаз с девушки. Любовался на ее красивые волосы, заплетенные по-русски в толстую косу. Следил за каждым ее движением, и ему нравилось в ней все. Нравилось, как она поворачивалась, немного склонив голову, как ловко расстилала мягко выделанные шкурки. Иногда Андрейка ловил ее взгляд, который и смущал его и вместе с тем вселял незнакомую, живительную бодрость.
Но вот девушка подошла и снова села рядом с Андрейкой. Они сидели немного в стороне от приискателя и охотника. Андрейка смущенно мял свою шапку.
— Красивое у тебя имя, Сарданга. Я все хочу спросить, как по-русски будет Сарданга, — насмелился наконец он заговорить.
— Тебе нравится мое имя? Это дедушка мне его дал. Я родилась рано утром. Дедушка вышел из юрты, а на небе горела красивая румяная заря, вот он и назвал меня Сардангой. По-русски это — заря.
— Красивое тебе дедушка имя дал.
Сварилось мясо. Аромат его разносился по всей юрте. Сарданга поставила на столик миски и выскочила из юрты. Она быстро подбежала к амбарчику и исчезла в нем.
Ни один Андрейка заглядывался на Сардангу. Частенько около юрты старого охотника мелькала и долговязая фигура Дика. Вот и сейчас подкатил к амбарчику, отстегнул лыжи и встал около самой двери, загородив дорогу и глупо ухмыляясь.
Девушка выскочила и, увидев американца, сердито сдвинула брови.
— Какая ты сегодня красивая, Сарданга, — стараясь придать голосу ласковость, произнес Дик.
— Уйди с дороги, — требовательно сказала девушка и попыталась пройти.
— Сарданга, почему ты на меня всегда так сердито смотришь? Ведь я ничего плохого тебе не делал.
— Уйди, или я закричу.
— Я хочу увидеть улыбку на твоем личике. Когда ты улыбаешься, ты делаешься просто прелестной. Сарданга…
— Уйди!
Девушка попыталась проскочить мимо американца, но Дик крепко сжал ее в объятиях, пытаясь поцеловать.
— Пусти! — крикнула девушка.
Андрейка первым услышал крик и выскочил из юрты. Вот он уже возле Дика. Рванул его за плечо. Тот повернул к нему голову и выпустил девушку. Сарданга отскочила в сторону. Андрейка со всей силой толкнул в грудь Дика и дал по-деревенски подножку. Дик спиной упал на поленья и сучья, которые тут же лежали на земле. Лицо американца перекосилось от боли и злобы. Он, морщась, стал медленно подниматься.
— Ах, ты… — выругался Дик.
Американец поднялся, но между ним и Андрейкой стоял уже дедушка Пых.
— Уйди, старик, уйди, — в бешенстве кричал Дик.
Руки его, сжатые в кулаки, стали медленно подниматься. Кажется, еще мгновение, он оттолкнет Пыха и набросится на Андрейку. Лицо его искажено. Но в это время прогремел выстрел, и все повернулись в ту сторону. К юрте быстро спешил на лыжах Джемс. Это он выстрелил. Американец видел все и сейчас торопился к месту происшествия. Дик отошел в сторону и сел на старые нарты. Джемс быстро отстегнул лыжи, подошел к Пыху и виновато заговорил:
— Прошу извинения, прошу извинения, как все нехорошо получилось. Я нисколько не виню вас. Прошу извинения. Мы должны жить дружно, как жили все это время. Нам, собственно, и делить нечего. Забудем все это и будем жить по-прежнему дружно, как жили.
— Пойдем, однако, в юрту медведя кушать, — пригласил охотник Филиппа Егорыча.
Джемс с перекошенным от злобы лицом смотрит на Дика и цедит сквозь зубы:
— Дурак. Настоящий дурак. Ты так можешь загубить все наше дело. Любовник! Мальчишка! Видите ли, он влюбился и начал устраивать сцены ревности.
6
Джемс сидел за столом и читал изрядно потрепанную книгу. Вернее сказать, он просто смотрел в книгу, мысли его витали где-то возле его будущего богатства.
Дик, обнаженный по пояс, избивал грушу, подвешенную в углу для тренировки.
— Будет тебе стучать, читать не даешь. И вообще меня выводит из терпения эта твоя дурацкая затея.
Дик сделал глубокий вдох и сказал, обращаясь больше к себе, нежели к Джемсу.
— На сегодня, пожалуй, хватит.
Он снял перчатки, повесил их на гвоздь рядом с грушей и сделал несколько приседаний. Потом обтер полотенцем слегка вспотевший торс.
— Слушай, старина, ты должен понять, что чем больше я колочу этот глупый пузырь, тем крепче моя рука держит приклад винчестера. Я с одного выстрела разбиваю грецкий орех на сто ярдов, пронзаю бекаса влет, я…
— Довольно, хватит молоть.
— А ты знаешь, я вспомнил один случай, который, произошел со мной на соревновании. Это было лет десять тому назад, я…
— Знаю, хорошо знаю, — перебил Джемс, — ты обстрелял на национальных стрельбах чемпиона Америки. Я слышал от тебя об этом в первый же день нашего знакомства и потом еще слышал не одну сотню раз твое вранье.
Дик никогда не обижался, если ему не верил Джемс. Он и сам не верил многим рассказам своего партнера.
— Ты считаешь меня болтуном, а моей стрельбе, если хочешь знать, позавидовал бы сам дьявол. И в тот раз, если бы не мой точный выстрел, то лежать бы мне с простреленным черепом.
— А вот мой дед, который чуть не стал миллионером, говорит, что от глупой головы пули летят рикошетом.
— Глупая голова! Вспомни о трех приискателях. Я думаю, ты их хорошо помнишь? А? — с ехидством спросил Дик. — Да если бы тогда не мой выстрел, которому бы позавидовал сам чемпион Америки, то ты давно бы не ел оленьи языки и медвежьи отбивные.
— Хвастун.
— Вспомни, как тебя душил приискатель. Он тебе чуть не откусил нос. Представляю, наш старина без носа, и мордочка гладкая, как сковородка.
Дик весело и громко захохотал.
— Старина без носа!.. Как сковородка!
Глаза Джемса сузились и налились кровью, зубы заскрипели. Он одним движением схватил нож и бросился на своего компаньона. Дик отскочил. Рука Джемса с ножом уже была занесена для удара, но Дик ловко поймал эту руку и ударом слева уложил своего противника. Толстенькая фигурка грохнулась, как подкошенная.
— Умалишенный!
Капли пота выступили на лице Дика. Белесый шрам, идущий от самого глаза до нижней челюсти, стал багровым. Мускулы на щеке все еще подергивались, а глаз почти закрылся. Но, несмотря на нервное напряжение, Дик словно заправский судья на ринге, высоко размахивая рукой, сосчитал до десяти. Потом поднял Джемса и уложил его на кровать.
— Умалишенный! Моли бога, что я сегодня видел во сне свою дорогушу, и у меня доброе настроение.
Дику больше не хотелось ни минуты оставаться вместе с Джемсом. Он взял винчестер, оделся и вышел. Нацепив лыжи, он заскользил вдоль долины. Забравшись на высокую гору, быстро покатился вниз, лавируя между кустиками, делая крутые повороты. Он наслаждался скоростью. Но вот он выкатился на широкое поле и остановился. На снегу был хорошо виден след лисы и глубокая черта вдоль него. Дик сразу же понял, что это прошла лиса с капканом. Такой след ему уже приходилось видеть. Дик, не теряя времени, развернул лыжи и помчался по следу.
…Ярко блестит снег. Андрейка и Сарданга шли на лыжах вдоль широкой долины.
— Стой, Андрейка, стой. Вот хороший лисий переход. Давай здесь поставим капкан.
Девушка сбросила рукавицы и ловко скинула кожаный мешочек, который был у нее за плечами. Она опустилась на колени, вынула из мешочка небольшой ремешок и двухпружинный капкан. Сложила ремешок вдвое и, чтобы перерезать его, вытащила из-за пояса нож.
— Какой интересный нож. Что у него на ручке вырезано? — Андрейка с любопытством разглядывал рукоять ножа.
— А ты знаешь, чей он?
— Разве не твой?
— Этот нож вчера дедушка нашел возле нашей юрты.
— А кто его потерял? — удивился Андрейка.
— Кто потерял, не знаю. А нож этот моего отца. Когда он уходил последний раз, нож был у него, а вот вчера дедушка у юрты нашел.
— Откуда же он вдруг появился?
— А кто его знает.
— Странно. — Андрейка нахмурился и, сразу забыв о ноже, живо представил вчерашнюю схватку.
«У-у, долговязый! Туда же!»
Девушка взяла капкан, направила насторожку и начала сжимать тугие пружины. Андрейка сидел рядом на снегу и любовался ловкостью девушки. Юная охотница медленно сдавливала пружины.
— Давай я помогу, — предложил свои услуги Андрейка.
Он протянул руки, склонился ниже, помогая взводить пружины, и вдруг, сам не зная как и почему, поцеловал Сардангу в щеку. Девушка откинулась назад и внезапно опустила пружины. Дуги капкана крепко охватили пальцы Андрейки. Он вскрикнул. Сарданга увидела его пальцы в капкане и залилась смехом. Сконфуженный, он морщился от боли.
— Вот крупный лис попался! Однако мне теперь придется помогать, — смеясь, проговорила девушка и быстро сжала пружины.
Андрейка, морщась и не смея взглянуть на юную охотницу, растирал отдавленные пальцы. А та, как ни в чем не бывало, насторожила капкан, аккуратно маленькой деревянной лопаточкой сделала небольшую нишу под самым следом лисы и поставила его туда. Замаскировав капкан, она стала маскировать и свои следы. Поцелуй прошел как бы незамеченным.
— Но, вот и все. Теперь в этот капкан уж если попадется, то настоящий лис. Пойдем смотреть, что попало в те наши капканы.
Они быстро и легко покатились вдоль мелкого перелеска и пересекли небольшую поляну.
— Правее, Андрейка. Капкан стоит вон возле того куста.
Подкатились к кусту.
— Во та-та! Лиса ушла с одним капканом, а потаск оторвала, — осмотрев место, сказала охотница.
Андрейка поднял небольшое березовое полешко и стал рассматривать.
— Ремешок подвел.
— Бывает и так. Давай догонять будем. Лиса-то, видно, чернобурка.
— Но! А ты как узнала? — удивился молодой охотник.
— А вот видишь волоски из ее шубки.
— Правда, чернобурая, — согласился Андрейка, рассматривая несколько волосков, которые подала ему Сарданга.
Они направились по следу лисы.
— Вот хорошо, что лиса сюда пошла, туда ушел дедушка капканы проверять.
Сарданга с Андрейкой катились по следу, пересекая то ложок, то молодые поросли березняка. Вот они вышли на большое поле.
— Кто-то уже нас опередил, — сказал Андрейка, показывая на лыжню.
Девушка внимательно осмотрела лыжню.
— Это Дик, у него всегда правая лыжа чертит. Вот худой человек.
— Чужой лисой хочет поживиться, — сразу опять распалился Андрейка. — Пойдем догонять его и отберем нашу лису.
Они снова идут по следу. Пересекли реку Комюсь-Юрях и вышли на чистый луг.
— Вон, смотри, еще одна лыжня справа. Интересно, кто это прошел.
Они подкатились к тому месту, где сходились две лыжни, и девушка внимательно стала осматривать оба следа.
— Дедушка прошел, — радостно воскликнула Сарданга. — Опоздал американец. Вот видишь кровь, это дедушка подстрелил здесь нашу лису.
— А как ты знаешь, что дедушка здесь был раньше Дика.
— Ты разве слепой? Видишь, Дик его след затоптал, значит, он после дедушки пришел.
— Точно, — согласился молодой охотник, уязвленный словами девушки.
…Дик подошел к тому месту, где Данила Кузьмич взял лису, и долго стоял, сожалея, что не ему досталась дорогая добыча. Посмотрев еще раз на капли крови, Дик направился прямо к юрте. Когда американец зашел к Даниле Кузьмичу, якут сидел на шкуре, разостланной возле печки, и что-то выстругивал длинным и острым ножом. Дик присмотрелся и понял, что старый охотник делает самолов на горностая.
Американец всегда удивлялся искусству этих дикарей, как он называл про себя якутов. Они умеют отлично выковывать из старого подпилка красивые и прочные ножи. Этими самодельными ножами выделывают такие изящные вещи, которых не смастеришь и хорошим инструментом. Взять хотя бы вот этот самолов. В продольных стойках так чисто выбраны пазики, где будет ходить давок, и так хитро и вместе с тем просто устроена насторожка, что стоит только горностаю коснуться лапкой прутика, и он сразу же будет убит, а дорогая шкурка при этом останется совершенно целой.